Прощание Зельба

В Берлине я не был с сорок второго года, и ни за что бы не поехал, если бы не оказалось, что добираться до Котбуса проще всего именно через Берлин. Я знал, что четырехэтажный дом, в котором я вырос, и все соседние дома были разрушены в сорок пятом, а в пятидесятые годы вместо них построили квартал пятиэтажек. Мои родители погибли при авианалете. Родители Клары еще до окончания войны переехали из виллы на озере Ваннзее в виллу на озере Штарнбергер-Зее. Друзей детства и юности разметало по свету. В семидесятых была встреча класса. Я не поехал. Мне не хочется вспоминать.

На перекрестке Фридрихштрассе и Унтер-ден-Линден нашлась дешевая гостиница. Я стоял у окна, смотрел на машины, и вдруг мне страшно захотелось пройтись по улице, посмотреть, что там есть, и, может быть, найти кафе, где кормят тем, к чему я привык с детства, где можно вспомнить вкус домашней снеди. Я пошел к Бранденбургским воротам, посмотрел, как растут дома и тянутся к небу краны на Парижской площади. В районе Потсдамской площади городу вскрыли грудную клетку и проводили операцию на открытом сердце: прожекторы, котлованы, краны, леса, скелеты домов, кое-где почти достроенные дома с уже готовыми стенами, балконами и окнами. Дальше я увидел Министерство воздушных сообщений, остатки Ангальтского вокзала, а на берегу у Темпельхофа — дом, в котором я работал помощником адвоката. Улицу своего детства я старательно обходил стороной.

Я так и не нашел такого кафе, которое бы внушало надежду, что здесь кормят по старинке. Зато набрел на итальянский ресторан, в котором окунь с вяленым мясом и шалфеем и ванильный пудинг были приготовлены так, как следует, а сардинское белое вино оставляло далеко позади все фраскати, соаве, пино и что там еще водится. Я отвел душу, спросил, где ближайшая станция метро, и отправился в гостиницу.

На «Галльских воротах» собирался пересесть. Вышел из последнего вагона — передо мной выросли, как будто нарочно поджидали меня здесь, то ли семь, то ли восемь бритоголовых парней в темных куртках и высоких тяжелых ботинках.

— Эй, дед!

Я хотел пройти мимо, но они меня не пропустили, а когда я попытался их обойти, загородили мне дорогу. Затем меня оттеснили на край перрона. Метро здесь выходит на поверхность над Ландверским каналом, поэтому внизу темнела вода.

— Куда собрался, дед?

Несколько молодых людей, стоявших на противоположном перроне, с любопытством смотрели на нас. Кроме них, никого вокруг не было.

— В гостиницу спать.

Они засмеялись, как будто я очень удачно пошутил.

— В гостиницу, — повторил один, согнулся и несколько раз хлопнул себя по ляжкам, — спать! Ты же участвовал, дед.

— Участвовал в чем?

— Как — в чем? В деле фюрера! Ты его видел?

Я кивнул.

— Дай деду хлебнуть пивка, он видел фюрера! — Предводитель толкнул соседа локтем. Сосед протянул мне банку.

— Большое спасибо, но сегодня я уже выпил, так что мне вполне достаточно.

— Эй, вы, слыхали — он видел фюрера!

Предводитель повернулся к своей своре, потом громко повторил это парням на другой платформе. И спросил меня:

— А как ты его приветствовал?

— Вы же знаете.

— Покажи мне, дед!

— Мне не хочется.

— Ты не хочешь мне показать, как это делается? Тогда повторяй за мной! — Он щелкнул каблуками, рывком вытянул вверх правую руку и гаркнул: — Хайль Гитлер!

— Мне не хочется.

— Значит, тебе хочется поплавать?

— Нет, мне хочется просто пойти в гостиницу спать.

На этот раз никто не засмеялся. Предводитель приближался, а я отступал до тех пор, пока не коснулся спиной парапета. Он поднял руки и ощупал меня, как будто искал оружие.

— Дед, у тебя ведь нет спасательного круга. Ты же можешь утонуть. Как только вода попадет в нос… — Он с силой воткнул мне в ноздри указательный и средний пальцы и запрокинул голову назад, так что я чуть было не потерял равновесие. — Ну? — Отпустил.

Было больно. Я испугался. И не мог сразу сообразить, следует ли играть по их правилам. Насколько это разумно? Или это трусость? Предательство? Стоит ради этого рисковать жизнью и здоровьем? Потом они меня схватили, и я пролепетал: «Хайль Гитлер!» А поскольку предводитель требовал, чтобы я говорил громче, я сказал громче, а когда он велел: «Еще громче» — и они меня отпустили, я, стоя посреди перрона, выкрикнул во все горло:

— Хайль Гитлер!

Тут они снова расхохотались и зааплодировали:

— Браво, дед, браво!

Но предводитель молча качал головой, пока остальные не угомонились, а потом сказал:

— Вы что, не видели? Он руку не поднял. Без руки не считается.

Они посмотрели на него, на меня, на него и все поняли, прежде чем понял я. Схватили меня за руки и за ноги, с гиканьем раскачали — «раз, два, три», — а когда с грохотом подъехала электричка, бросили через парапет в канал. Я вынырнул, а они все еще что-то горланили — я слышал.

На ближнем берегу каменный откос был слишком высокий, но мне удалось добраться до другого берега, я поднялся по деревянному мостику и оказался на улице; два такси проехали мимо, но третье было оборудовано пластиковыми сиденьями. Уже через двадцать минут я стоял под горячим душем в гостинице.

Серьезных повреждений я не получил. Бок, которым я ударился о воду, на следующее утро представлял собой один сплошной синяк. Начался насморк, немного подскочила температура. Но больно было совсем от другого. Вчера мне представилась возможность исправить то, что в свое время я сделал неправильно. Уникальный шанс! Но я снова оплошал.

19 Все постепенно срастается

Сорбский кооперативный банк находится в Котбусе на Старой рыночной площади. Я вошел и начал присматриваться, потом подумал, что уже успел намозолить всем глаза, и пошел к кассе покупать за девяносто одну с половиной немецкой марки пятидесятидолларовую купюру, за которую в «Дойче-банке» на другой стороне улицы заплатил девяносто девять с половиной тех же немецких марок.

Внешне банк почти ничем от других банков не отличался. Современная мебель из дерева и стали, на стенах крупноформатные абстрактные картины. Правда, у двери имелся барельеф, на котором, словно охраняя вход, стоял изображенный в человеческий рост Ганс Кляйнер. Необычным было и то, что стол директора Веры Сободы стоял в общем зале, представляя собой то ли кооперативно-социалистическое наследие, то ли последний писк моды в новоявленной науке управления предприятиями и людьми. Если сидящая за столом и есть Вера Собода, значит, Сорбским кооперативным банком руководит женщина среднего возраста, полноватая, довольно простецкого вида, больше похожая на трактористку сельхозкооперации, чем на банкиршу. Но подходившие к ней за советом подолгу возле ее стола не задерживались, из чего я заключил, что начальница умела давать на их вопросы быстрые и точные ответы.

Сбоку от здания здесь тоже имелись ведущие во двор ворота. Я целый день, промерзнув до костей, проболтался около банка — то заскакивал в магазин или кофейню «Эдушо» на другой стороне улицы, то торчал в подворотнях или в парадных, но так и не заметил ни одной въезжающей или выезжающей машины. Не видел я и молодых людей в темных костюмах. Многочисленная публика состояла из местных, весьма скромных вкладчиков, кое-кто в куртках и светлых туфлях, какие носит Карл-Хайнц Ульбрих, кое-кто в ярких блестящих спортивных костюмах, некоторые в штанах и украшенных заклепками куртках такого синего цвета, как будто синий материал, из которого шили рубашки для членов Союза свободной немецкой молодежи, снова запустили в оборот, но уже в новом, западном дизайне.