Прошлое и пережитое

Печальная музыка. Гурьбой несемся к месту, откуда она звучит. Лошадь тащит телегу, на ней некрашеный гроб. В процессии несколько солдат с винтовками и шесть музыкантов. Мы идем в этой грустной церемонии проводов солдата, умершего в лазарете от ран. На кладбище винтовочный сухой залп, и все расходятся до следующего раза. Это во время войны повседневность.

Женская гимназия отдана под лазарет. Один этаж мужской гимназии отдан под офицерский лазарет. В двух этажах посменно учится и мужская, и женская половина человеческого рода. Четырехклассная женская школа, стоявшая на Ильинке рядом с нашей мальчиковой начальной, тоже под лазаретом. Лучшие ученики отобраны для посещения лазаретов. Кто разучивает стишок, кто играет на балалайке, кто поет. Собраны цветы и подарки, главным образом, носки, кисеты, табак, сладкое. Я читаю стихи, от которых в памяти осталась одна строфа: «И за нее ты меч свой вынул. Сыны России велики. И робость жалкую откинул. И побеждал врагов полки!». Интересно, что думали бойцы, слушая этот набор слов?

У соседей Волковых три брата призваны в действующую армию. Все они прошли школу младшего комсостава и получили чин прапорщика. Один из братьев, Николай, приехал в кратковременный отпуск. Младший, наш одногодок, горд необычайно. Он, захлебываясь, рассказывает, что Николай награжден темляком у сабли. Мы осмотрели его, потрогали. А наградили его за то, что он, увидев приближающийся цеппелин, своим солдатам скомандовал: «Ложись!». Мы не поверили, как же ложиться, когда надо стрелять.

Игры в войну стали самыми популярными. Но разбитых голов не было. Почему-то чаще всего брали Варшаву.

Ил. 2.1. Групповой портрет гимназистов с классным наставником – Е. А. Мороховцом, Володя Иванов – в верхнем ряду, первый слева, во втором ряду третий слева Н. Щапов, в будущем архитектор-реставратор

Продукты питания начали дорожать, стал ощущаться их недостаток. Появились очереди за сахаром, мылом. Магазины постепенно оголялись. Очень скоро уменьшилась гастрономия, кондитерские товары. Но базары с молочными продуктами и овощами были еще богаты до самой революции. Особенно бедственно обстояло дело с обувью. Запомнились все время сырые ноги.

Взрослые все чаще критикуют правительство. Появились сатирические стихи. Одно из стихотворений имело лейтмотив: «И горе мыкать Горемыкин. Ненастоящий и Премьер»?! В другом лейтмотивом было: «Царь едет из Царского в Ставку»! Говорили, что известный артист цирка Владимир Дуров валял в руках рубль, на котором, как известно, был профиль царя Николая, на вопрос, что Дуров делает, последний отвечал: «Дурака валяю!».

В иллюстрированных журналах («Нива»?) на одном развороте печатали множество маленьких портретов офицеров с подписями: «Убит», «Умер от ран», «Ранен». В нашей семье не было офицеров, но фотографии мужчин молодых, средних лет и с большими бородами почему-то все рассматривали долго и внимательно с чувством жалости и словами сочувствия и сожаления.

В гимназии появились новые ученики. Дети беженцев из губерний, где происходили военные действия. Это были, главным образом, дети еврейской национальности. А может быть, на поляков и другие национальности не фиксировали внимание.

Гимназии, мужскую и женскую, объединили. Нам было по 13 лет. Ничего сверхъестественного не произошло. Разве только, что нам дали более слабых учителей из женской гимназии, а более способных и интересных из мужской забрали для старших классов.

2.2. Привитие трудовых навыков

Помимо домашнего труда, которым занимался каждый юноша и девушка в провинции, а именно – в очередь наносить питьевой воды в бочку, зимой наколоть дров, принести их в дом и истопить печи, летом вскопать огород, участвовать в его обработке, ухаживать за мелким скотом (мы держали кроликов, коз, овец и уток), заготовить на зиму скоту корм и подстилку, т. е. походить за 4–6 километров, наломать и притащить березовых веников, нарезать и притащить травы, а затем ее высушить, – в школах нас начали обучать переплетать книги, столярничать, шить обувь. Все это очень пригодилось, особенно последнее. Все сухое время года ходили в башмаках и туфлях, верх которых был сшит из вышедших из употребления пальто, а подметки делались из льняных веревок, сделанных самими же. Такая обувь годилась только в сухую погоду, но и она очень выручала. С не меньшим интересом многие ребята участвовали в обработке школьных огородов, но самое заманчивое было попасть в кружок по разведению тутового шелкопряда. Необычайно было интересно следить за всем циклом развития от жены до гусеницы, завивание кокона, бабочки, снова жёны. Надоедало только собирать листья молодого одуванчика и расстригать их узенькими полосками. На пищу годились тоже молодые листья тополя и березы.

В техникуме педагогическом был свой совхоз в 20 км от Ростова в деревне Воронино, бывшем имении дворян Леонтьевых. В 1921–1922 гг. еще хорошо сохранился двухэтажный дом, великолепный старый парк с прудами, оранжерея, церковь, семейная усыпальница. В оранжерее росли померанцы. Старый садовник из немцев выращивал помидоры, которые называл «пондамурами» и которые были тогда новостью.

Учащиеся техникума жили коммуной. Там я научился многим сельскохозяйственным работам. Научился обращаться с лошадью, но не научился косить. Как будто ничего трудного нет, а не научился. Труднее укладывать снопы на телегу высоким-высоким возом, а выходило, хотя один раз воз у меня повалился, и я чуть не оказался под колесами. Самое неприятное было подавать снопы в молотилку. Все покрывается моментально толстым слоем пыли: нос, уши, глаза, горло. Но весной пышное цветение сиреневых кустов, пенье птиц, луга с цветами и зори остались на всю жизнь, как самое чудное.

2.3. Игры и развлечения

Забыта игра в бабки – кости, которые отбирались из ножных суставов коров, когда в доме варили студень. Их ставили парами (предварительно окрашивали в тех же красках, которыми красили яйца на Пасху) на расстоянии 4–5 см пара от пары и били специальной биткой, крупней костей-суставов, которую просверливали и заливали свинцом. Она называлась также свинчаткой. Кто сбивал пары бабок, выигрывал и забирал их себе.

Забыта игра в лапту с мячом. Две партии разбивались поровну. Одна била мяч с подачи в воздухе лаптой, а другая этот мяч должна была поймать, это свеча, тогда менялись местами. Если свечи не было и мяч подбирали с земли, можно было осалить мячом игрока противников, но только тогда, когда он бежал из кона в чужой лагерь до черты или обратно в свой кон.

Увлекались игрой в фантики, обертки от конфет. Выигрывал тот, кто мог перевернуть фантик картинкой вверх.

Увлекались чижиком-чувилем, заостренной с обеих сторон чурочкой 8–10 см. Ударяли по концу и поддавали битой из кона, а противнику надо поймать чувик и забросить в кон. Если в кон попадал с того места, куда упал чувик, вновь били, и так иногда загоняли далеко.

Почти на каждом дворе были качели, и через несколько дворов – гигантские шаги.

Распространены были игры в прятки. Один водил, другие прятались. Последний прятавшийся мог выручить всех, кто был найден и не успел спрятаться.

В летнее время играли в третий лишний, или горелки: «Гори, гори ясно, чтобы не погасло. Глянь на небо, птички летят, колокольчики звенят». Это припев, после которого любая пара бежала, а водящий должен был одного поймать. Водящий, стоя впереди всех, если не проявлял ловкости, вновь становился «водить». Юноша старался поймать девушку. Ему разрешалось в этом случае ее поцеловать. Девушка старалась поймать парня.

В Пасху одной из любимейших игр было катанье яиц. С невысокой горки, наклонно градусов под 12–15, ставилась горка из доски, и с нее пускали яйцо. Затем второй игрок должен был пустить по наклонной свое яйцо, если оно ударялось о ранее выпущенное, игрок выигрывал и забирал. Иногда яйца становили в ряд и с определенного расстояния старались попасть в них мячиком, пущенным по земле (неразборчиво). Много радости было у выигравших и горя у проигравших.

Играли во все игры на честность, избегали всегда ребят, за которыми была слава корыстных, жуликоватых. Конечно, в играх, когда они строились на противоположных партиях, старались попасть в партию ребят, за которыми была слава сильных и ловких.

Очень была распространена игра в городки. Как жаль, что она ушла с дворов на стадионы, став, по существу, игрой профессионалов.

2.4. Ярославль

1923–24 и 1924–25 учебные годы я провёл в Ярославле. Неожиданно были извещены, что техникум распускается. Четвёртый курс будет в четвёртом курсе Ярославского техникума, все остальные оставлены в Ростове в педагогическом училище, организуемом на базе техникума. Начались безуспешные хлопоты, чтоб были объединены техникумы полностью. Удалось отстоять только третий курс. Но и то некоторые не могли воспользоваться этим, потому что родителям пришлось бы содержать детей вне дома. А время было очень трудное, была довольно порядочная безработица, НЭП расцвёл, деньги стоили очень дорого. Как ни трудно было моей семье содержать меня в Ярославле, но доучиваться было необходимо, ведь оставался последний год. И вот собираю немудрёный скарб в деревянный сундук, который мне выдал Д. А. Ушаков из музейного хозяйства. Он тяжёл, но удобен и вместителен. Поздно, за полночь, иду по тёмному Ростову на знакомый вокзал. Поезд приходит рано утром, кроме меня на вокзале коротают время и другие пассажиры, близких знакомых нет. Тогда ещё сохранилось разделение на первый класс с рестораном и столиками и третий класс, где был буфет и стояли скамейки. Но если были свободны столики, а поздно ночью они всегда были, из первого класса не выгоняли, существовали ещё начатки демократии.