Проситель

— Если я правильно тебя понял, — предельно спрямил путь к сути Берендеев, который, напротив, ценил мысли, идеи, умозаключения за сжатую (сконцентрированную, как запах гнилых овощей на помойке) в них волю к изменению (естественно, в лучшую сторону) жизни, то есть за, так сказать, социальную красоту, и которому было плевать, какое он сам занимает в них место (чаще всего — никакое), — сейчас у нас в России не истинная демократия, а некое ее грязное, изломанное производное. Стало быть, должен появиться кто-то, кто принесет народу истинную — героическую, выстраданную, естественную, какую еще… демократию?

— Ты совершенно правильно меня понял, — не без удовольствия подтвердил Рыбоконь. Мягко говоря, он был толерантен к лести.

— Кто же этот человек? Кто приведет народ к истинной демократии? воскликнул Берендеев, в общем-то зная ответ.

— Два человека, — донеслось до него из белой пеликаньей рамки на урезе моря.

— Два? — растерялся Берендеев. — Одного я знаю. Это ты. Но кто второй? Надеюсь… не я? Нестор, зачем тебе второй? Большое дело надо делать в одиночку!

— Ты? При чем здесь ты? — не без надменности поинтересовался председатель совета директоров «Сет-банка». — Не ты. Но второй нужен. Без него никак.

— Не томи. Кто он? — осушил бокал до дна Берендеев. Разговор стал напоминать ему сцену из пьесы Ионеско. «Второй» мог оказаться кем угодно: его величеством императором цыган, очередным президентом России, миллионным по счету посетителем «Макдональдса» на Тверской, а то и… не человеком вовсе. Берендеев почувствовал что-то вроде обиды. Почему это он не может быть этим вторым?

— Иисус Христос, — ответил Рыбоконь.

— Ну да, — перевел дух Берендеев, — как я сразу не догадался? Кто же еще?

— Хочешь, скажу, почему люди в нашей стране ненавидят демократию и, так сказать, сопутствующие ей газы — перманентную экономическую реформу, политическую борьбу, парламентскую говорильню, свободную прессу, похабствующее телевидение, ну и так далее? — спросил Рыбоконь.

— Полагаю, потому, что все это заслуживает ненависти, — почти что в духе героев Гомера и Тацита ответил Берендеев.

— Отнюдь, — покачал головой (Берендеев догадался по отраженному блюдечками-очками лунному блику) Рыбоконь. — Люди ненавидят демократию исключительно в силу собственного несовершенства. Видишь ли, они слишком глупы, чтобы заниматься бизнесом, слишком ленивы, чтобы честно и много трудиться в качестве наемных служащих, слишком продажны, чтобы сколько-нибудь долго заниматься политикой, слишком умственно несамостоятельны, чтобы не читать свободную прессу, и слишком порочны, чтобы не смотреть похабствующее телевидение. Дело, таким образом, не в демократии, а в самих людях.

— Но ведь их такими создал Бог, — заметил Берендеев.

— Но ведь Бог создал все. значит, он создал и демократию, — возразил Рыбоконь. — Разве Бог виноват, что люди ищут и находят возможности для собственного ухудшения при любом общественно-политическом строе?

— Ты полагаешь, что Бог, управляя сущим, придерживается демократических норм? — спросил Берендеев.

— Полагаю, что да, — ответил Рыбоконь, — но люди, видишь ли… находят разного рода лазейки. Мне кажется, — добавил после паузы, — внутри мироздания имеет место некое… разделение властей.

— Ну да, на законодательную, исполнительную и судебную, — продолжил мысль Берендеев. — Бог — какая ветвь власти?

— Во всяком случае, не законодательная, — ответил Рыбоконь. — И совершенно точно не исполнительная. Мы-то с тобой знаем, кто в нашем мире осуществляет функции исполнительной власти…

— «В закате рожденный, исполни желанье»… — процитировал Берендеев первую строчку малоизвестного средневекового заклинания, переведенного на русский язык поэтом Брюсовым.

— «Дай денег, дай власти и дай наслажденье»… — к немалому его удивлению, продолжил Рыбоконь.

— Тогда остается судебная, — сказал Берендеев.

— Судебная, — подтвердил Рыбоконь, — но достаточно ли хорошо она осуществляется?

— Узнаем, — посмотрел на темное, как прокурорская мантия, небо Берендеев, — рано или поздно обязательно узнаем, этого суда никому не избежать.

— Но если кто-то олицетворяет законодательную власть, которая, как известно, превыше исполнительной и судебной, — продолжил Рыбоконь, — значит, этот кто-то обладает правом объявлять амнистию, то есть отменять даже не приговоры суда, но… сам суд…

— Надеешься попасть под амнистию? — усмехнулся Берендеев.

— Я хочу понять, кто ее объявляет, — строго посмотрел на него Рыбоконь, как если бы Берендеев знал, но по какой-то причине не открывал эту тайну партнеру по бизнесу. — Вроде бы чепуха, — продолжил банкир, — упражнение досужего ума, а если вдуматься — главнейшая и важнейшая проблема, в сравнении с которой полеты к звездам — тьфу! — смачно плюнул на гальку.

— По-твоему, получается, что Бога назначил судьей этот… невидимый парламент? — уточнил Берендеев. — Ты хочешь сказать, что, если назначил, может и… отозвать?

Звезды как будто опустились еще ниже. Некоторые определенно скользили по поверхности моря. Берендееву не мог отделаться от ощущения, что Бог где-то тут, рядом, скользит по ночной соленой воде на роликах звезд. Оттягивает неизбежный отзыв, подумал Берендеев, цепляется за полномочия…

— Сдается мне, — понизил голос Рыбоконь, — что в этом парламенте не только нет, так сказать, консенсуса, но вообще… один депутат не ведает, чем занимается другой…

— Однако какие-то решения принимаются, — заметил Берендеев.

— Да, — согласился Рыбоконь, — но механизм их принятия вне человеческого и не только — понимания.

— И стало быть, вне демократии? — предположил писатель-фантаст Руслан Берендеев.

— А может, — спросил Рыбоконь, — суть демократии в том, что каждый берет себе столько, сколько может? Может, кто-то в этом невидимом парламенте взял слишком много полномочий? А сейчас… не справляется?..

— И что из этого следует? — Берендеев вдруг явственно услышал, как трещат в кустах цикады. Он подумал, что все время слышит этих цикад, но ни разу не видел, какие они.

— Из этого следует, что кое-что перепало и нам, — ответил после паузы Рыбоконь.

— Боюсь, что не очень много, — заметил Берендеев.

— Как сказать, — возразил Рыбоконь, — верить в Него, то есть любить и… умереть. Много это или мало?

…Помойная бабушка, похоже, посчитала, что достаточно оторвалась от интеллигентно преследующего ее писателя-фантаста Руслана Берендеева. Далеко впереди ее фонарик обнюхивал дальнюю и весьма перспективную, по мнению Берендеева (хотя он и не являлся специалистом в этом вопросе), кучу строительного мусора у трамвайных путей. Там возводили то ли банк, то ли отель. Похоже, бабушку заинтересовали отходы стройматериалов. Но вот блуждающий фонарный огонек испуганно сместился в сторону Останкинского пруда, запутался в фиолетовых в ночи кронах кустов и деревьев, погас. Бабушка вновь засекла Берендеева. «Черт возьми, — подумал он, — разве я виноват, что кратчайшая дорога к подъезду проходит мимо стройки?»