Проспать Судный день

Она нахмурилась.

— Я-то тебя знаю, Бобби. Нельзя три года просыпаться рядом с одним и тем же парнем, ну, время от времени, честно сказать, и ничего о нем не узнать. Ты встревожен. Нет, ты чем-то охренительно напуган. У тебя новая подруга, но я ни от кого ничего о ней не слышала, и не потому, что меня пожалеть решили. Никто о ней ничего не знает, а ты ничего не рассказываешь. Единственный раз, когда я о ней что-то услышала, так это когда тебе понадобилась помощь, чтобы проникнуть в дом к очень богатой даме. Что, твоя новая девушка на наркоте сидит? И ты решил спереть персидский антиквариат, чтобы заплатить за ее лечение?

Ее лицо внезапно переменилось.

— Извини, грубо это было с моей стороны. Я не хотела. Но что с тобой происходит? Я думала, мы расстались друзьями.

— Мы и есть друзья. Погляди на нас, мы сидим тут совершенно по-дружески. Я — доедая за тобой сухарики из салата.

— Все твои клевые трюки я знаю как свои пять пальцев, Доллар. И все твои оправдания не раз слышала. Меня сложно сбить с толку. Если ты мне друг, то рассказывай.

И я хотел бы рассказать ей. На самом деле, тогда мне очень надо было с кем-то поговорить. Наверное, именно поэтому я настоял на том, чтобы она со мной поужинала. Моника была единственной из тех, с кем я мог бы поговорить и кто поняла бы меня и посочувствовала. И даже не по поводу ситуации с Каз.

Но я этого не сделал. Я не мог рассказать Монике то, что ей пришлось бы держать в тайне, особенно, если предстоящая операция в музее сорвется. На тот момент ее участие в моих делах ограничивалось аферой с «Вэнити Фэйр», и она не знала, что именно она сделала и зачем. Как мог я изменить все, сделать ее частью моей авантюры, просто ради того, чтобы поплакаться в жилетку, просто ради того, чтобы кто-то похлопал меня по плечу и сказал, что все будет хорошо? Блин, я эгоист, но не настолько.

Нет, все это вообще было плохой затеей, а то, что мне было так хорошо оттого, что я снова увиделся с Моникой, вспомнил, как хорошо мне бывало с ней когда-то, лишь ухудшало ситуацию.

— Не могу, — наконец сказал я. — Поверь мне, прошу. Не потому, что я тебе не верю, а потому, что не хочу тебя в это впутывать.

— Правда? И это не твое обычное «дело не в тебе, дело во мне»?

Она пристально поглядела на меня, так, будто могла увидеть что-то внутри меня. Иногда мне казалось, что так бывает, но, по большей части, я так не считал. В смысле, как женщина вообще смогла бы жить со мной, если бы она видела того, настоящего Бобби?

— Вот блин, — сказала она.

— Что?

— Вот теперь мне страшно. Думаю, ты правду говоришь. Куда ты влез, Доллар? Скажи мне. Прошу, не молчи.

— Ничего такого, с чем я бы не справился.

Это была моя самая большая ложь за последнее время.

— Честно говоря, не беспокойся. Я просто соблюдаю осторожность.

Я вернул официанту чек, вместе с наличными, которых хватало и по счету, и на чай.

— Сдачи не надо, — сказал я ему. — Не выпьешь на дорожку, Нэбер?

Она все так же глядела на меня, так, как глядят на выжившего из ума дедушку, который только что заявил, что отправляется в дальний путь.

— Не стоит. Я собиралась заскочить в «Циркуль», встретиться с Тедди. Там, наверное, и выпью. Если меня не вызовут. Ты сейчас действительно в отпуске?

— Во временном. До тех пор, пока не разберусь с другими делами.

Я проводил ее до машины. Она остановилась, развернулась и обняла меня, прежде чем я успел это понять. Обняла крепко. Я напрягся и немного подался назад. Ее прикосновение было очень приятным. Невольно мои руки опустились ей на бедра. Чудесные бедра.

— Позвонишь мне, хорошо? — сказала она. — Дашь знать, что с тобой все в порядке?

— Конечно.

Обычно я без труда говорил женщинам такое, ничуть не собираясь выполнять обещание, даже женщинам, которые мне нравились, таким, как Моника.

— Я справлюсь. Все будет в порядке.

Я помолчал. Надо было идти, но я не мог.

— И… спасибо тебе за все. Ты чудесная, Моника. Лучшая на Небесах.

Ее объятия стали еще крепче.

— Снова ты меня пугаешь. Или флиртуешь.

— Нет. Никакого флирта.

Наклонившись, я мягко и аккуратно поцеловал ее в губы. Ничего романтического поначалу, но мы не могли оторваться друг от друга, и поцелуй перерос во что-то другое. Я был одинок и напуган, а она была так хороша — не просто привычна, но именно хороша, та, кого я знал и кому я доверял. Та, за которую мне хотелось держаться. Та, которую мне не хотелось отпускать, в те несколько секунд. Моя рука заскользила по ее спине, и тут я вспомнил, почему я вообще влип во все нынешние проблемы.

Каз. Миниатюрная, пылкая, яркая, как фейерверк на День Независимости… под домашним арестом в Аду. Вечная узница, если только я не совершу невозможное. И я должен попытаться.

Я отпустил Монику и сделал шаг назад.

— Я всегда буду помнить тебя, Моника. Что бы ни случилось, — сказал я и пошел к своей машине.

— О боже мой, — громко сказала она у меня за спиной, отчасти, наверное, чтобы очнуться от только что случившегося. — Ты избавился от тесной машины с клетчатой обивкой и купил такси?

— Не каждому такое урвать удается, — ответил я, не оборачиваясь.

Много чего она могла бы сказать, что я бы обернулся. Но к счастью для нас обоих, не сказала.

— Никому такое урвать не удается, Доллар.

Я помахал ей рукой со всей своей небрежностью.

— О, слаба вера моя. Погоди, вот услышишь, как ревет эта малышка. Там под капотом не меньше семи-восьми «лошадей».

— Береги себя, Бобби, — сказала она, когда я открыл дверь и сел в машину. — Я серьезно. Не шучу. Если сделаешь какую-нибудь глупость и погибнешь, я… я тебя прибью.

Это была самая лучшая из угроз, которые я слышал за последнее время.

ГЛАВА 28 ЧТО ПРОИСХОДИТ В ОКЕАНИИ?

— О'кей, — сказал я в рацию. — Мой ход. Остальные оставайтесь на местах и попытайтесь выглядеть странно.

Это была не шутка и не оскорбление. Мы находились в скульптурном парке позади Стэнфордского музея, а всякий, кто там бывал, знает, что там полно странных, очень странных скульптур.

Нащупав первую зацепку, я полез вверх по стене. Она была густо покрыта плющом, высохшим и без листьев, в это-то время года, но по горькому опыту я знал, что на такие средства можно полагаться только в экстремальной ситуации. Например, если неожиданно потребовалось выпрыгнуть из окна, сами понимаете. Так что я выбрал медленный и постепенный путь, благо кирпичная кладка способствовала этому Музей располагался в бывшем доме Стэнфордов, в глубине студгородка, и представлял собой то, что британцы любовно именуют «громадой». Британцам лучше знать, поскольку этот дом, построенный в начале 19-го века, был скопирован с другого, который до сих пор сохранился в Британии и носил имя какого-то герцога. Можете сами посмотреть в Сети. В любом случае, как и оригинал, этот дом представлял собой чудовищное нагромождение красного кирпича с башенками и прочей фигней. Нам надо было пробраться во вновь построенное крыло здания, которое, до перестройки, было конюшней, или чем-то в этом духе, но теперь стало просто длинным двухэтажным зданием со стеклянной крышей. Поскольку перестраивали его лет двадцать назад, то пробраться туда с крыши было проще через старое здание. Именно поэтому я лез вверх, цепляясь за кирпичи, аккуратно хватаясь пальцами и ставя ноги так, как будто я точно знал, что делаю.

Возникла непредвиденная трудность, когда водосточный желоб задрожал у меня под ногой, не вовремя, но я уже оперся животом о край стены и перевалился на крышу прежде, чем успел устроить шум. Мгновение лежал там, переводя дыхание. Потом вытащил из рюкзака веревочную лестницу, закрепил на краю крыши и скинул вниз своим товарищам, надеясь, что не случится сильного грохота. Ждать их не стал. Как только прошла дрожь в ногах, я начал потихоньку продвигаться по краю крыши, очень осторожно, поскольку идти приходилось по стеклянным панелям. Добравшись до главного здания, я встал и пошел (ладно, побежал), от одного дымохода к другому, пока не добрался до служебной двери.