Простаки за границей или Путь новых паломников

Немного погодя мы подъехали к бесформенной груде развалин, которая все еще называется Вефилем. Здесь лежал Иаков, когда в чудесном видении явились ему ангелы, устремляющиеся вниз и вверх по лестнице, спущенной с облаков на землю, и через растворенные врата небесные заглянул в их благословенное жилище.

Паломники подобрали то, что еще оставалось от священных руин, и мы двинулись к цели нашего кре­стового похода — к прославленному Иерусалиму.

Чем дальше мы ехали, тем яростнее пекло солнце, и окрест расстилалась все более каменистая, голая, мрачная и угрюмая местность. Если бы здесь на каж­дых десяти квадратных футах сто лет кряду трудилось бы по камнерезу, и то этот уголок земли не был бы так густо усеян осколками и обломками камня. Нигде ни травинки, ни кустика. Даже оливы и кактусы, верные друзья бесплодной земли, почти вывелись в этом краю. На свете не сыщешь пейзажа тоскливей и безра­достней, чем тот, что окружает Иерусалим. Дорога отличается от пустыни, по которой она пролегает, лишь тем, что она, пожалуй, еще гуще усеяна камнями.

Мы проехали Раму и Бероф и по правую руку увидели могилу пророка Самуила, прилепившуюся к выступу скалы. А Иерусалим все еще не показывался. Мы нетерпеливо погоняли лошадей. Лишь па минутку остановились у древнего Бейрского источника, но кам­ни его, стертые и отполированные мордами мучимых жаждой животных, обратившихся в прах много веков назад, нимало не интересовали нас — нам не терпелось увидеть Иерусалим. Пришпоривая лошадей, мы одо­левали подъем за подъемом и, еще не достигнув вер­шины, каждый раз начинали вытягивать шею, но нас неизменно ждало разочарование: впереди снова дурац­кие горы, снова безобразная каменистая пустыня, а священного города все нет как нет.

Наконец к полудню вдоль дороги потянулись ос­татки древних стен и разрушенных арок; мы взяли еще один подъем — и шляпы всех паломников и всех греш­ников взлетели в воздух: Иерусалим!

Вот он теснится на этих вечных холмах и сверкает на солнце, чтимый народами древний город, весь белый, со множеством куполов, надежно построенный, окруженный высокой серой стеной. Какой он малень­кий! Да ведь он не больше какого-нибудь американ­ского поселка с четырьмя тысячами жителей, не боль­ше самого обыкновенного сирийского города с населе­нием в тридцать тысяч. В Иерусалиме всего четыр­надцать тысяч жителей.

Мы спешились и целый час, а то и больше, не обменявшись за это время и десятком слов, глядели на город, от которого нас еще отделяла широкая долина; мы отыскивали взглядом места, которые по картин­кам знакомы каждому со школьных лет и уже не забываются до самой смерти. Вот Журавлиная башня, мечеть Омара, Дамасские ворога, гора Елеонская [199] , до­лина Иосафата [200] , башня Давида [201] , Гефсиманский сад — по этим вехам мы уже могли определить, где находят­ся многие места и здания, которые не видны отсюда.

199

Елеонская (или Масличная) гора — на склоне ее рас­положен Гефсиманский сад, где Христос провел в молитве послед­нюю ночь перед распятием (Библ.).

200

Долина Иосафата (иначе — Кедронская) находится в окрестно­стях Иерусалима. В Библии говорится об этой долине как о месте грядущего страшного суда.

201

Башня Давида — очевидно, древний мавзолей, который, по пре­данию, считается могилой библейского царя Давида.

Я должен здесь отметить тот поразительный, но отнюдь не позорный факт, что даже наши паломники и те не плакали. Наверно, у каждого из нас в голове теснились мысли, образы и воспоминания, навеянные славной историей освященного веками города, лежав­шего перед нами, и, однако, не раздалось ни одного рыдания.

Не плакать нам хотелось. Слезы были бы здесь неуместны. Иерусалим настраивает на размышле­ния возвышенные, исполненные поэзии, а главное — достоинства. Таким мыслям не подобают ребяческие порывы.

Вскоре после полудня через древние и столь знаме­нитые Дамасские ворота мы вступили на узкие кривые улицы, и вот уже несколько часов я пытаюсь постичь, что я и в самом деле в том прославленном древнем городе, где жил Соломон, где Авраам говорил с Богом и где еще стоят стены, видевшие распятие Христа.

Глава XXVI. Описание Иерусалима. — Храм гроба Господня. — Могила Иисуса. — Монашеские плутни. — Могила Адама. — Гробница Мельхиседека. — Место распятия Христа.

Хороший ходок, выйдя за городские стены, может за час обойти весь Иерусалим. Не знаю, как еще объяснить, насколько он мал. Вид у города очень своеобразный. Он весь шишковатый от бесчисленных маленьких куполов, точно тюремная дверь, обитая гвоздями. На каждом доме до полудюжины этих ка­менных, выбеленных известкой куполов; широкие и приземистые, они сидят посреди плоской крыши, где по одному, а где и тесной кучкой. И когда смотришь с холма на сплошную массу домов (они так тесно жмутся друг к другу, будто здесь вовсе нет улиц и все здания срослись воедино), видишь самый шишковатый на свете город, за исключением Константинополя. Ка­жется, что весь он от центра и до окраин покрыт перевернутыми блюдцами. Однообразие нарушается лишь высокой мечетью Омара, Журавлиной башней и еще двумя-тремя зданиями, которые возвышаются над городом.

Дома, как правило, двухэтажные, прочной камен­ной кладки, побеленные или оштукатуренные, и все окна забраны выступающими далеко вперед деревян­ными решетками. Чтобы воспроизвести иерусалим­скую улицу, достаточно подвесить к каждому окну на любой американской улочке поставленный стоймя не­большой курятник.

Улицы здесь неровно, кое-как вымощены камнем, все кривые, до того кривые, что кажется, вот-вот дома сомкнутся; и сколько бы путник ни шел по ним, его не оставляет уверенность, что ярдов через сто он упрется в тупик. Над первыми этажами многих домов выступа­ет узкий портик, или навес, который ни на что не опирается, и я не раз видел, как, отправляясь в гости, кошка перепрыгивала через улицу с одного навеса на другой. Кошка без особого труда перепрыгнет и вдвое большее расстояние. Я упоминаю об этом, чтобы дать представление о ширине здешних улиц. Раз кошка может с легкостью перепрыгнуть улицу, едва ли нужно говорить, что карете тут не проехать. Этим экипажам нет доступа в священный город.

Население Иерусалима составляют мусульмане, ев­реи, греки, итальянцы, армяне, сирийцы, копты, абис­синцы, греческие католики и горсточка протестантов. Здесь, на родине христианства, эта последняя секта насчитывает всего каких-нибудь сто человек. Всевоз­можные оттенки и разновидности всех национально­стей и языков, которые здесь в ходу, слишком мно­гочисленны, чтобы говорить о них. Должно быть, среди четырнадцати тысяч душ, проживающих в Иерусалиме, найдутся представители всех наций, цветов кожи и наречий, сколько их есть на свете. Всюду отрепья, убожество, грязь и нищета — знаки и символы мусульманского владычества куда более верные, чем флаг с полумесяцем. Прокаженные, увечные, слепцы и юродивые осаждают вас на каждом шагу; они, как видно, знают лишь одно слово на одном языке — вечное и неизменное «бакшиш». Глядя на всех этих калек, уродов и больных, что толпятся у святых мест и не дают пройти в ворота, можно подумать, что время повернуло вспять и здесь с минуты на минуту ждут, чтобы ангел Господень сошел возмутить воду Вифезды [202] . Иерусалим мрачен, угрюм и безжизнен. Не хотел бы я здесь жить.

202

Вода Вифезды. — Источник Вифезды считался целеб­ным, ибо туда по временам «сходил ангел и возмущал воду» (Еванг.).

Первым делом каждый, разумеется, спешит покло­ниться гробу Господню. Он в самом городе, у запад­ных ворот. И гроб Господень и место, где был распят Христос, и вообще все места, тесно связанные с этим потрясающим событием, весьма искусно собраны все вместе, иод одну крышу — под купол Храма святого гроба Господня.

Пробившись сквозь толпу нищих и оказавшись в церкви, вы можете увидеть слева нескольких турец­ких стражей — ибо христиане разных сект, дай им во­лю, не только переругаются, но и передерутся в этом священном месте. Прямо перед вами мраморная пли­та, покрывающая камень миропомазания, на котором тело Спасителя готовили к положению во гроб. При­шлось покрыть этой плитой подлинный камень, чтобы предохранить его от разрушения: уж очень усердно паломники откалывали от него по кусочку и увозили домой. Рядом с ним круглая ограда — она окружает место, на котором стояла богородица, когда совер­шалось помазание.

Войдя в ротонду, мы остановились перед самым священным местом христианского мира — перед гро­бом Иисуса. Он стоит посреди храма, под централь­ным куполом. Над ним воздвигнута причудливой формы часовенка из желтого и белого камня. Внутри этого маленького храма лежит обломок того самого камня, который был отвален от двери гроба и на котором сидел ангел, когда туда на рассвете пришла Мария. Низко пригнувшись, мы вошли под своды, в самый склеп. Он всего шести футов на семь, и камен­ное ложе, на котором покоился Спаситель, занимает всю длину склепа и половину его ширины. Оно покры­то мраморной плитой, изрядно истертой поцелуями паломников. Теперь эта плита служит алтарем. Над нею висит с полсотни золотых и серебряных лампад, в которых постоянно поддерживается огонь, и еще множество всяких безделушек, мишуры и безвкусных украшений оскорбляют гробницу.