Простая Душа
Шрифт:
Фрэнк Уайт решительно развернулся и пошел обратно, к воротам главного входа. «Ничего, мы еще посмотрим, – бормотал он сердито. – У них, наверное, нет точной схемы, то-то они роют так масштабно. Мы еще потягаемся, кто кого!»
Войдя в калитку, он кинул несколько монет инвалиду-попрошайке – чтобы задобрить удачу – и сразу увидел двери часовни, как и было обещано путеводителем. Полезная оказалась книжонка, не зря мне ее навязали, – мельком подумал Фрэнк. – Хоть и тоже странно: их будто делают специально для тех, кто ищет клады… Впрочем, сейчас было не до отвлеченных мыслей. У тяжелых дверей, обитых железом, он остановился и повернулся лицом к знакомой уже улице Московской.
План этой части города, который он старательно запоминал в гостиничном номере, послушно
Ну вот – зря он их боялся. Фрэнк перевел дух и, приняв по возможности беспечный вид, еще раз покрутил головой. Ему нужен запад – почти запад, почти. В точности вон та выгнутая планка в ограде… Медлить не стоило – инвалид у главных ворот и так уже посматривал с неприятным интересом. Уайт Джуниор развернулся в нужную сторону и не спеша, будто прогуливаясь, пошел к ограждению, отсчитывая шаги, длина которых давно уже была им вычислена, усреднена и приведена в соответствие с метрикой пугачевской схемы.
Дойдя до ограды и выбрав для себя ориентир на тротуаре за ней, он все так же неторопливо вернулся к часовне, задрал голову, будто осматривая остроконечную верхушку, потом лениво зевнул напоказ и направился к выходу с территории. Инвалид глядел, не отрываясь, и это несколько смущало, а когда Фрэнк поравнялся с ним, сказал довольно-таки нагло: – «Уходите уже, господин геодезист? Подайте на здоровье за ради Христа».
Как бы милицию не позвал, – подумал Фрэнк Уайт. Руки его вспотели, он, лихорадочно порывшись в кармане, сунул в засаленный картуз сторублевую купюру, услышал хриплый смешок и, не поднимая глаз, поспешил прочь. «Ничего, ничего, – успокаивал он себя. – И этот не конкурент, все только чудится, чудится!»
На тротуаре у ограды, где продолжался невидимый пунктир, было все так же – грязно и пусто. Фрэнк повернулся к ограде спиной и побрел на запад, механически считая шаги. Сердце его упало и трепыхалось под диафрагмой, глаза заливал холодный пот, он видел уже, что приближается катастрофа, но пока еще не хотел в это верить. Пунктир вел не в укромный угол, не к пустырю с осколками стекла и обрывками старых газет. Прямо перед ним возвышалось пятиэтажное красно-белое здание, глядящее неприступно-официально. Как заведенный автомат, Фрэнк перешел улицу, поднялся по ступенькам пологой лестницы и уткнулся в парадные двери.
«Управление приволжской железной дороги» – красовалось над ними. До предполагаемой точки захоронения оставалось двенадцать шагов. Было ясно, что копать нужно внутри здания. Было также ясно, что это невыполнимо, и затея провалена бесповоротно и навсегда. У Фрэнка закружилась голова, он сел прямо на ступеньки и закрыл лицо руками.
Редкие прохожие посматривали на него в недоумении, но он не замечал никого вокруг. В голове его теснились дикие, несуразные мысли. Ему казалось, что он угодил в эпицентр интриги, чьего-то коварнейшего комплота. Что какие-то силы, чуждые рациональному духу, ополчились на него, Фрэнка Уайта, на его удачу и заодно – на удачу русских математиков, остающихся теперь ни с чем, хоть, признаться, о математиках он подумал в последнюю очередь. Потом идея интриги отпала, как параноидальная чересчур, и весь его гнев обрушился на администрацию Приволжской железной дороги, очевидно, нашедшую клад раньше него и, не иначе, отгрохавшую пять этажей на эти самые деньги. Он почти уже решил прорваться внутрь, найти директора или другое ответственное лицо и потребовать свою долю, предъявив ксерокопию как свидетельство, что и он имеет на сокровища ничуть не меньшие права. Но, по счастью, разумное начало быстро взяло свое в его здоровом американском сознании. Безумие пошло на убыль, и к Фрэнку Уайту вернулась способность соображать здраво – по крайней мере настолько,
чтобы предположить, что никакого клада здесь не находили, а здание построено совсем на другие средства.Он машинально проверил пояс с паспортом и деньгами. Все было на месте – по крайней мере, мир не перевернулся насовсем, а лишь допустил резкий крен в неудобную для него сторону. Фрэнк достал карту, разложил ее на коленях и еще раз проверил азимуты и ориентиры. Ошибиться он не мог, тем более, что со ступенек прекрасно были видны и часовня, и улица Московская, и даже набережная, хоть от набережной ему не было никакого прока. Он шевелил губами, водя по карте указательным пальцем: вот собор и «точка отсчета», вот юго-запад, запад, юг. Там дальше – Волга, которая тоже не даст соврать… Нет, никакой ошибки нет. Очевидно, ему, как и многим искателям сокровищ, просто чудовищно не повезло.
Сложив бесполезную теперь карту и посидев неподвижно минуту или две, Фрэнк Уайт решился-таки на последний контрольный шаг. Он поднялся со ступенек, добрел, шаркая ногами, до тяжелой двери, с усилием ее открыл и оказался в полумраке большого холла. Два охранника в форменных фуражках очевидно не относились к числу союзников, и Фрэнк, оглядевшись, подошел к окошку с надписью «Бюро пропусков», как к единственному месту, имеющему одушевленный вид.
«Прошу прощения…» – начал он, и голос его беспомощно дрогнул. Уайт откашлялся, два раза глубоко вздохнул и спросил пожилую служащую: – «Вы мне не подскажете, тут у вас под зданием не находили старинный клад?» – думая с тоской, что та, наверное, сочтет его сумасшедшим.
Служащая, действительно, поглядела встревожено, но что-то в облике Фрэнка Уайта уверило ее, что перед ней не тронувшийся рассудком, а просто человек не отсюда, далекий от понимания местной жизни. «Это Вам лучше обратиться в музей», – сказала она любезно, а на вопрос, где же находится здешний музей, с охотой разъяснила, что как раз напротив – все за тем же несчастливым собором. Фрэнк покорно поблагодарил и побрел к музею, застыв лицом и шагая осторожно, как по очень тонкому льду.
По его вискам стекали капли пота, грудь была стеснена, а кулаки судорожно сжаты. Из последних сил он пытался удержать себя от истерики, шепча непослушными губами: – «Ничего, ничего, еще есть шанс, посмотрим, посмотрим…» Огибая ограду собора, он поднял глаза и увидел все того же неугомонного инвалида, рядом с которым стоял, подбоченясь, молодой сержант милиции с дубинкой на поясе. Заметив взгляд Фрэнка, инвалид нехорошо усмехнулся, а затем совершенно недвусмысленно кивнул в его сторону, привлекая внимание собеседника в форме.
Ничего угрожающего не было в этом жесте, и Уайту, наверное, не хотели причинить вреда. К тому же и милиционер, отлучившись из отделения на обед, беседовал со стариком вовсе не на служебные темы, но Фрэнк этого не знал и предположил худшее. У него внутри будто лопнул какой-то нарыв. С глаз упала спасительная пелена, картина крушения всего и вся обрела полнейшую резкость. Он понял ясно, как никогда, что жизнь его зашла в тупик. Этот город, этот собор и ворота в железной ограде обратились ловушкой, в которую заманивал неведомый враг, принявший когда-то обличье Нильвы и еще имеющий много лиц. Вот и эти двое, что глядят на него с ухмылками – они не кто иные, как жандармы темных сил, озлобившихся на Фрэнка Уайта за неведомую провинность… Он судорожно глотнул воздух и шагнул им навстречу, не в силах больше терпеть вероломство фактов, окруживших со всех сторон.
«Нет-нет-нет, – закричал он, брызгая слюной, – вы не кивайте на меня вот так. Больше не проведете, я сразу заметил – и слежку, и знаки. Я американский подданный, сначала свяжитесь с консулом, а потом уже смотрите – с намеками тут. У вас нет доказательств, я знаю, я вообще не преступник и ничего не крал!»
Инвалид с сержантом застыли было в недоумении, глядя на Фрэнка, что надвигался на них, продолжая выкрикивать непонятное. Но потом, услышав знакомые слова, милиционер пришел в себя, приосанился и спросил весьма сурово: – «Не крал, а чего орешь? Порядок нарушаешь или что? Если напился, так мы живо тебя оприходуем».