Простая история
Шрифт:
— Потому что одинокие люди, по данным статистики, заводят чаще всего именно этих животных!
Через две недели мы снова встретились с этим несносным человеком, который чуть не стал причиной ссоры с подругой. В соседний город приехала Третьяковская галерея и привезла на выставку тридцать картин. Среди них долгое время находившуюся в запасниках картину Федора Степановича Журавлева «Перед венцом». Мне очень хотелось ее увидеть, и я позвонила Кире, предложила посмотреть выставку. Она сразу же согласилась, и мы условились осуществить задуманное в ближайшее время.
Кира и
— Это твоя проделка? — прошептала я Кире.
— Моя, — не стала отказываться подруга. — Это я пригласила Олега, а то он совсем заскучал в одиночестве.
— Такому человеку, как он, одиночество полезно, — язвительно заметила я.
Адвокат и Павел тихо вели беседу о своих адвокатских проблемах, Кира дремала, я смотрела в окно. И вдруг краем уха услышала окончание фразы, которая очень развеселила меня.
— …Как у Драйзера в его «Лавке древностей». — Эти слова принадлежали адвокату.
— Не у Драйзера, а у Диккенса. Если читаете книгу, запоминайте ее автора, — бесцеремонно вмешалась я в разговор.
Они замолчали, а я осталась довольна, как будто вернула ему оскорбление за каблуки.
Когда я смотрела на прекрасную картину Журавлева, вспомнила героиню картины Василия Пукирева «Неравный брак». Начало и завершение одной темы, одной драмы, одной композиции. Мне нравится бытовая живопись, но все же больше всего я люблю пейзажи Левитана. Самая потрясающая его картина — «Над вечным покоем». Прав был Фет, когда говорил о невозможности передать словами всю сложность, изменчивость и богатство человеческих ощущений:
Как беден наш язык! — Хочу и не могу — Не передать того ни другу, ни врагу, Что буйствует в груди прозрачною волною…Когда я смотрю на эту картину, я просто умираю. У меня от жалости и невыносимой тоски сжимается сердце при виде ветхой церквушки и старых одиноких могил. Мне всегда хочется подняться на обрыв, где они разбросаны, раскинуть руки и взлететь.
Экскурсия закончилась, но я вернулась, чтобы еще раз не спеша посмотреть картины. И надо же мне было подойти к картине Журавлева и остановиться перед ней. В этот миг за моей спиной снисходительно произнесли:
— Но вам-то это не грозит. Не те нынче времена.
Я повернулась и увидела этого самоуверенного и высокомерного человека. Его глаза насмешливо смотрели на меня, а губы растянулись в самодовольную ухмылку.
— А вас это совершенно не касается. Да вы и не набиваетесь ко мне в женихи, — довольно грубо ответила я, но настроение было испорчено.
И все же последний выстрел я хотела оставить за собой — и обдумывала, как бы это сделать. Когда мы возвращались домой, я как бы между прочим обратилась к зловредному адвокату:
— Мне кажется, что никто не может пройти равнодушно мимо картины Журавлева и не пожалеть бедную девушку, не правда ли, Олег Евгеньевич? — вкрадчиво спросила я.
— Мне не нравятся картины с налетом сентиментализма и мелодраматичности, даже если они написаны великими художниками, — отчеканил он.
— А я думала,
что вы, как защитник человеческих судеб, непременно разразитесь какой-нибудь обличительной речью в духе Кони, Маклакова или Боровиковского, — разочарованно протянула я.Адвокат повернулся ко мне и насмешливо сказал:
— Вот не знал, что современные учителя интересуются историей юриспруденции.
— Александр Львович Боровиковский, к нашему сведению, был не только блестящим адвокатом, но и талантливым поэтом, а известный русский писатель Марк Алданов специально ходил в Государственную думу, только чтобы послушать выступления Василия Алексеевича Маклакова, — глядя на него, с чувством жалости произнесла я.
Адвокат ничего не ответил и внимательно посмотрел на меня. Я с достоинством выдержала его изучающий взгляд. Нет, у него удивительно отталкивающая внешность и не менее отвратительный характер!
И все же с мужским взглядом на женский вопрос мне пришлось вскоре столкнуться, правда в совершенно другой ситуации.
Во время урока литературы в седьмом классе стоял тихий непрекращающийся шум. Я долго не могла понять, в чем причина, и, сколько ни просила детей замолчать, они не успокаивались. Рассказывая о повести Пушкина «Медный всадник», вдруг услышала: «И мне дай посмотреть». Замолчала, увидела, как Денис Крепицын взял в руки папку для рисунков и уже готовится передать ее назад. Я медленно подошла к Денису.
— Ты позволишь мне посмотреть? — спросила я.
Класс замер. В нем сразу же установилась та идеальная тишина, которой я не могла добиться с начала урока. Пятьдесят пар глаз внимательно наблюдали за развитием действия.
Денис, нисколько не смущаясь, ответил мне:
— Конечно, Ольга Юрьевна.
Когда я открыла папку, мне захотелось сразу же ее закрыть, потому что на первом рисунке была изображена обнаженная девушка. Но через мгновение я узнала в ней Венеру Сандро Боттичелли.
— Хотите, я вам ее подарю? — неожиданно предложил Денис.
— Ну, если тебе не жаль… — растерявшись, медленно ответила я, продолжая машинально переворачивать рисунки и узнавать обнаженную маху Франсиско Гойи, леди Годиву Джона Кольера, еще Венеру, только с зеркалом и не Боттичелли, а Диего Веласкеса. А вот Венера с купидоном Джошуа Рейнолдса. Прекрасное знание живописи.
Я закрыла папку и отдала ее Денису.
— Это, конечно, хорошо, что ты интересуешься творчеством великих художников и сам рисуешь, — сказала ему я, — но мне кажется, что не надо посвящать в свои занятия широкий круг людей, да еще делать это во время урока.
Через несколько дней, проверяя тетрадь Дениса, на последней странице я увидела написанное его рукой стихотворение:
Я падаю в пропасть, я смерти ищу И в жизни страданий совсем не хочу. Кружится в тумане моя голова, И падаю, падаю, падаю я.«Странный переход от обнаженной натуры к мыслям о смерти», — подумала я, но вскоре все выяснилось: Денис влюбился в девочку, которая была старше его. Он — в седьмом, она — в десятом. Тысячу раз был прав Пушкин, говоря: «Любви безумные страданья не перестали волновать младой души…»