Прости грехи наши… Книга первая

К удивлению няньки, Анна, вдруг, заговорила:

– Я живу? – спросила она.

– Слава Богу! – обрадовалась та и, что-то было затараторила, но женщина перебила ее.

– А, почему же я, тогда ничего не чувствую, – бесцветным голосом сказала она, – Ты, наверное, обманываешь меня, бабка…

– Господи, – уронила руки на колени сиделка, – В рассудке ли?

Не понятно, дошли ли, наконец, ее слова до встревоженного сознания женщины, но брови Анны надломились, и первая крупная слеза, рожденная в муках, как и ее погибший ребенок, медленно скатилась со щеки на подушку.

– Вот, и славно, милая, – облегченно вздохнула нянька.

Вскоре лицо Анны стало мокрым и чуть ожившим, как после дождя земля.

– А плакать, оказывается, тоже бывает больно…, – проговорила она и тихо прикрыла уставшие веки.

Остальное произошло неожиданно и быстро. Женщина решила – это судьба, хотя еще и не понимала до конца, какая она не легкая.

Сквозь сон, серый и плотный, как старый мужнин костюм, Анна, вдруг, ясно различила крик. В роддоме это было привычным делом, но женщина сердцем почувствовала, именно его – единственный среди многих и отчаянный, как зов о помощи. Кричал сирота, брошенный волею судьбы и собственной матерью, ее бывшей соседкой по койке – Кларкой.

Анна проснулась сразу и, казалось, навсегда. Ничто больше не могло сомкнуть ее темных красивых ресниц, будто сама истина открылась ей в этот момент. Совсем рядом в этой огромной, суровой действительности существовал человек, которому жизненно необходима была ее невостребованная материнская любовь. Он был такой маленький и беззащитный, как ее не уцелевший Ванька.… Все эти дни он, надрываясь, звал ее, как она раньше могла не слышать? Как могла?!

Теперь, женщина твердо знала: ей не придется нести тяжкий крест одиночества. Она разделит с ним всю радость и боль, она отдаст ему все самое лучшее в жизни, самое доброе, светлое… Она будет любить его искренне и беззаветно, как ни одна мать на свете!

«Конечно, – закрутилось в ее воспаленном мозгу, – Это сама судьба распорядилась. Бог услышал меня! Значит, все не напрасно, значит, можно жить, надо жить дальше!».

Нянька, старая верующая старуха, замерла с открытым ртом, даже забыла перекреститься, когда увидела улыбку на измученных губах Анны, да такую ясную, полную откровенной радости и глаза…. Глаза-то оттаяли, неужели от слез?

– В церкву тебе надо, деточка, в церкву…, – сказала удивленная старушка, не понимая, что к чему.

Между тем, Анна, окончательно перепугав свою сиделку, вскочила с кровати и побежала в короткой, исписанной тушью, больничной сорочке, прямо в кабинет врача.

«Теперь, все зависит от нее, только, от нее!» – колотилось нетерпеливое сердце, как провинившийся воробей в амбаре.

После всего пережитого ноги держали слабо, казалось, и не держали совсем, и, только, одна мысль придавала ей силы: «Она должна понять, ведь я…», – твердила Анна, – « Люблю Василия!», – и, конечно же, она пойдет в церковь, будет просить, всю жизнь будет просить простить ей этот грех. – «Она, Зинаида Прокопьевна, должна понять: Васе нельзя говорить правды, он не должен ничего знать…».

Бедная старуха, спотыкаясь на своих больных, измученных ревматизмом ногах, пустилась вдогонку. Она так перепугалась, что, только, и сумела выкрикнуть:

– Матушки мои, помешалась совсем баба-то!

Анна распахнула дверь ординаторской и замерла. За столом, все так же неприступно сидела строгая Зинаида Прокопьевна. В то время, когда душа Анны разрывалась от одной лишь мысли о предстоящем разговоре, врач была, как всегда уравновешенна и невозмутима. Женщина во второй раз почувствовала, как бесконечно она несчастлива и, что ее заветному желанию не суждено исполниться.

– Вам уже лучше? – спросила докторша первой, даже не пошевельнувшись, и лишь одни ее глаза, взволновано блеснули сквозь стекла очков.

– Да, – почти прошептала Анна и, вдруг, вскрикнула, – Зинаида Прокопьевна, помогите мне! – боль и отчаяние выплеснулись вместе со словами женщины наружу.

– Я это пытаюсь сделать с самого начала, Анна Григорьевна, – врач не спеша, вышла из-за стола, взяла ее за руку и усадила в кресло, – Присядьте и успокойтесь, – коснулась она плеча пациентки своими, как всегда прохладными пальцами.

Женщина вздрогнула, когда докторша склонила к ней свое пахнущее свежестью, хотя уже и не молодое лицо.

– Так в чем же дело?

Анна растерялась, мысли ее спутались. Она, будто о камень споткнулась в очередной раз о голос врача, такой спокойный, лишенный всяких чувств и эмоций.

«Снежная королева!», – с ужасом подумала женщина, – «Она ничего не поймет, эта снежная королева!».

Видя ее замешательство, доктор подбодрила.

– Смелее, вы о чем-то хотели, меня попросить?

«Конечно, попросить…», – опять часто-часто забилось сердце Анны, – «Попросить отдать брошенного непутевой, безжалостной Кларкой ребенка. Но, только, ничего, ничего не говорить Василию.… Пусть он думает, что это их сын… Его сын. Ну, разве от этого будет кому-то плохо?!», – словно в ожидании ответа на свой еще не прозвучавший вопрос, задрожали одновременно руки и губы Анны. «Она-то мальчику станет матерью по-настоящему родной, а вот, он… Муж… Ему лучше не знать… Он не простит ей, не простит того, что не сберегла их Ваньку. Только, в чем она была виновата? В том, что так сильно любит его, Василия, благодарна за все…. Отчего же судьба обошлась с нею так жестоко?», – судорожно думала Анна, натыкаясь израненной душой на осколки собственных мыслей.

– Я хочу забрать мальчика Клары! – набралась, наконец, сил выговорить Анна.

Снежная королева, казалась, начала таять. Улыбка потекла по ее маскообразному лицу, смывая остатки напыщенности.

– Так это же замечательно! Чего же вы так волнуетесь, Анна Григорьевна? – воскликнула Зинаида Прокопьевна и обняла женщину.

– Но это не все…, – замялась та, – Я хотела попросить вас о самом главном, доктор, – отстранилась Анна, – Не надо говорить мужу, что ребенок чужой. Пусть это будет наш с ним сын! Я хочу все сохранить втайне от людей!

Врач замерла.

– Но это невозможно! Я не могу поменять детей. Это преступление… Все зафиксировано в бумагах и…

Анна не дала ей договорить.

– Бумаги можно переписать, доктор, а жизнь – нет! – вскочила она, – Я вас очень прошу, сделайте так! Разве сберечь собственное счастье – преступление?

Докторша растерялась, не зная, как ей поступить. Видя ее замешательство, женщина жалобно настаивала:

– Прошу вас, не только, как доктора, но и, как человека, помогите мне, пожалуйста…