Прости себе меня

— Посмею, — широко улыбнулся. Искренне так. Словно радовался тому, что больше не нужно играть на публику.

Он улыбался. А ему хотелось смеяться. Что-то внутри него ломалось. С громким, оглушающим треском. Азарт подстёгивал. А мысль о том, что в любой момент кто-то может проезжать мимо, совсем не пугала... а наоборот.

— Я расскажу, — прошептала в отчаянии. Горела огнём внутри. Тело болело, — я всё расскажу...

Впервые произнесла это вслух. Всегда боялась. Всегда хотела казаться сильнее, чем есть. Но, кажется, он пересёк ту грань, которой даже касаться нельзя было.

— Нет, — проигнорировал звонкую мелодию её телефона. Он был в машине. Не до этого сейчас, — не расскажешь...

— Расскажу. — Подбородок мелко задрожал, выдавая липкий страх и неуверенность.

— Даже не пикнешь, — Гордеев склонил голову и кончиком языка провёл влажную дорожку вдоль её ключицы. Почувствовал сладость. В паху всё свело от её всхлипа. Наконец-то... заплачь, Муха. Давай же...

— Егор, не надо, — её голос дрожал, как и она сама.

— А знаешь почему? — поднял голову, снова заглядывая ей в глаза. Да... заметил, как по виску катится блестящая капелька, — потому что, если ты пикнешь, — проследил за слезинкой, которая потерялась в волосах, — твой отец узнает, что твою дорогую мамочку трахал мой папаша... я разрушу твою семью, Ксенакис.

...

Её глаза вспыхнули яростью. И если бы этот взгляд имел хоть какую-то силу, то мог бы оставить и ожёг на его лице.

— Пошёл ты! — вскинула руки, пальцами впиваясь в его лицо. Словно дикая кошка, полоснула его по щеке и едва не выцарапала глаза, — пошёл ты, Гордеев! Я ненавижу тебя! Ублюдок!

Егор попытался увернуться, но острые ногти снова прошлись по скуле. А затем тонкие пальчики сжались, и маленький кулачок ударился о мужскую челюсть.

Дани всхлипнула ещё раз и зашипела, ощутив тупую боль в костяшках. Распахнула глаза, прижимая кулак к дрожащим губам и... ей показалось, что время застыло.

Она ударила его. Ударила.

Но ведь он заслужил это!

Он врёт. Он лживый ублюдок. Он это всё придумал...

Застыв, смотрела на то, как желваки на его лице зашевелились. Как от глубокого вдоха раздулись ноздри. Его голова была развёрнута в сторону от её удара. Не сильного, но унизительного.

Парень отпустил её. Но не для того, чтобы Дани почувствовала свободу. А для того, чтобы в очередной раз показать, что он владеет ситуацией. Он так думал. Ему хотелось так думать.

Не дал ей выскочить. Пальцами впился в пояс на её брюках и рванул на себя с такой силой, что можно было услышать треск ткани.

— Чёрт! Отпусти меня! — взвизгнула, и снова замахнулась, но ничего не вышло. Егор почти швырнул её грудью на капот, резко дёрнув от себя и разворачивая девчонку спиной, — ты пожалеешь об этом!

Она срывалась на крик, но волна неконтролируемой паники забивала лёгкие. Дышать становилось всё сложнее. А говорить и подавно.

Дани сделала попытку снова развернуться, но сильная рука пригвоздила её к месту. Он навалился на девушку, своей грудью прижимая ту к авто. Дани щекой скользнула по прохладному металлу и открыла рот, стараясь дышать глубже.

— Чего ты добиваешься, Ксенакис? — его нос коснулся ушной раковины, а горячее дыхание обожгло шею, — я сделаю тебе больно... и даже бровью не пошевелю. Ты ведь знаешь об этом, так? А если не знаешь, то догадываешься.

— Просто отпусти меня, Егор, — говорит шёпотом. Даже не сомневается в том, что если закричит, то он заткнёт её. Легко и просто. Без капли сомнения. Просто сменить тактику. Давай, Дани. Тебе нужно очень постараться. Проглотить свой страх и подступающую истерику и попытаться разговорить его, — давай просто сядем каждый в свою машину и поедем по домам?

— Дрессируешь меня, Муха? — его сдавленный смех тёплой волной лизнул кожу на шее, — думаешь, что тебе это по силам?

— Егор...

— Куда вдруг делись твои слёзы?

— А! — дёрнулась под ним, когда острые зубы прихватили мочку вместе с серьгой и слегка потянули, — Егор, не надо!

— Как мне заставить тебя плакать, Муха? Я больше всего на свете хочу взглянуть на то, как плачешь, — бёдрами толкнулся вперёд, касаясь болезненным стояком её упругой попки. У него давно стоял. Почти сразу. Стоило ему сгрести её волосы в кулак, он мгновенно почувствовал тяжесть в паху. Это случилось слишком быстро.

Егор перевёл внимание на её руки. Она, уперевшись ими в капот, снова сжала свои пальчики в кулачки. Губы... они дрожали. Как, впрочем, и ресницы.

— Что я тебе сделала? — она зажмурилась, когда почувствовала твёрдость, трущуюся о её попку. Попыталась не накручивать себя. Всё обойдётся. Всё... он же не тронет?

Он уже это делает, дура.

Он угрожает тебе.

Он применяет насилие.

Он осознанно причиняет тебе физическую боль.

Видимо, ему стало мало. Он перестал насыщаться, причиняя только душевную боль.

— Ты не поймёшь... — носом зарылся ей в волосы, в то время как руки сползли ей на талию. Сильно сжали и скользнули вниз. На живот. Поглаживая бархатистую кожу и заводя пальцы под пояс брюк.

— Егор! — приподнялась на локтях. Не вышло. Она была слаба. По сравнению с ним, Дани была просто котёнком, — не надо, Егор! Пожалуйста! Не делай этого! Егор! — Сорвалась на крик. Снова. И, конечно же, через секунду тяжёлая ладонь оказалась на её губах.

— Просто перестань дёргаться, Дани.

Дани... из его уст это звучало как оскорбление. Будто, называя её по имени, он издевается над ней.

Она замычала в его ладонь, чувствуя, что ещё чуть-чуть...

Глаза подкатывались, а тело становилось ватным.

Его тяжесть. Раскалённое дыхание. Его бёдра, прижимающие хрупкое тело. Руки... его пальцы, расстегнув пару пуговичек на штанах, потянули за молнию.

Воздух... его не хватало. Катастрофически мало...

Темнота. Она сгущалась перед глазами. Становилась почти осязаемой... сплошной.

Глава 14

— Где ты пропадал? — отец, выглянув из уборной, покосился в сторону Егора, — мать ждала тебя к ужину.

— Были дела, — отмахнулся, разворачиваясь в сторону своей спальни. Ужин... он сыт по горло.

— Егор! — Эдуард окликнул сына, меняя интонацию.

— Ну?

— У тебя что, телефона нет? Ты не мог найти минуты, чтобы позвонить? Она извелась вся!

— Мне пятнадцать? Я никому не обещал, что буду ужинать дома. Что за допрос?

Всё, чего сейчас ему хотелось — это чтобы его оставили в покое. Но никак не слушать отцовские нравоучения. Что за бред?