Прости за любовь

Горький, присевший рядом, оперативно передаёт мне индивидуальный перевязочный пакет и ножницы.

— Стой, родная. Мне нужно вот так.

Снимаю с неё куртку, режу платье спереди и сзади.

Вскрываю индивидуальный перевязочный пакет. Разорвав прорезиненную оболочку по надрезу кромки, извлекаю бумажный сверток, вынимаю булавку и разворачиваю бумагу. Затем одной рукой беру конец бинта, другой — его скатку. Расправляю подушечки.

Касаться руками подушечек можно только с одной стороны. Обратная должна оставаться стерильной.

Трясущимися пальцами быстро накладываю к небольшому входному отверстию раны герметизирующую оболочку и марлевую подушечку.

Прибинтовываю подушечку и конец бинта закрепляю булавкой.

— Спину посмотри хорошо. Выходное отверстие есть?

— Нет.

Значит пуля внутри.

— Милая…

Она так тяжело дышит!

Ей больно. Лицо мокрое от слёз. И у меня сердце разрывается от этой картины.

— Ваня, далеко ещё?

— Навигатор показывает семь минут.

— Чёрт.

Одну руку держу на груди. Второй сжимаю её ладонь.

— Потерпи немного, родная.

— Как это произошло? — подаёт голос наш звуковик. Очевидно, охеревший от происходящего.

— Я вообще не понял!

— Марина говорила про какого-то человека.

— Ромас погнался за ним?

— По ходу.

Тата роняет голову мне на плечо, потеряв сознание.

— Блядь. Нет…

У меня жуткая паника.

— Она отключилась.

— Где пуля, ребята?

— Правая сторона груди.

— Плевральные полости, в которых находятся лёгкие — шокогенные зоны. Их ранение может завалить давление, да и… В общем нужен обезбол.

— Паш, ищи.

— Там есть в шприце, — называет препарат. — Колите.

— Куда?

— Плечо или бедро.

— Давай ты, а?

— Ладно.

Доверяю ему.

После аварии был период, когда нужно было проколоть меня всякой хернёй. Горький на пару с Вебер поочерёдно приходили на помощь. Я это дело не люблю. Да и неудобно самому.

— Врачам обязательно сказать, что кололи и во сколько.

Придерживая Тату, наблюдаю за тем, как друг, обработав руки, делает укол.

— Есть, — прижимает ватный диск к её обнажённому плечу.

— Спасибо.

Трогаю пульс, ощущая, как у самого кровь с лютой интенсивностью шарахает в ушах от волнения.

Только будь со мной. Не уходи, пожалуйста!

Прислонившись губами к виску, молю Всевышнего лишь об одном. Чтобы не забрал Её у меня. Потому что если это случится… Клянусь, я следом отправлюсь туда. Мне ничего без неё не нужно. Ничего…

— Держись, — сцепив зубы, целую её волосы.

Секунды слишком медленно перетекают в минуты, но с того момента, как добираемся до больницы, время ускоряет ход.

Всё происходит быстро и будто не с нами.

Паркуемся прямо у шлагбаума.

Паша открывает мне дверь.

Подняв девчонку на руки, несу её в сторону здания, минуя КПП.

Чиж бежит вперёд, сообщить о случившемся дежурному врачу.

Меня встречают на ступеньках. Ориентируют. Попутно задают какие-то вопросы.

— Сюда, — указывают на каталку.

— В реанимацию её, Вера, а вам молодой человек нужно подойти заполнить бумаги на…

— Спасите её, пожалуйста, — перебиваю, в отчаянии вцепившись пальцами в ткань белого халата. — Я любую сумму заплачу, только помогите ей, прошу.

Тата

Помню, как-то в детстве, посмотрев раскрученный зарубежный боевик с отцом, всерьёз задалась вопросом: «Что чувствует человек, когда в него стреляют?»

Мне было очень интересно узнать ответ, но, честно говоря, не настолько, чтобы на себе испытать все «прелести» данного события.

И тем не менее. Во мне была самая настоящая пуля. Пуля, пробившая ребро и лёгкое.

Что я чувствовала в тот самый момент?

Удивительно, но в первые секунды — ровным счётом ничего. А вот потом… В груди стало невыносимо жечь. Сильно-сильно. Нестерпимо.

Что происходило после, помню крайне плохо. Всё как в тумане.

Знаю только, что мой Кучерявый был постоянно рядом. Я слышала его голос и дыхание. Я чувствовала, как его ладонь сжимает мою.

Он был со мной до тех пор, пока я не отключилась.

Очнулась уже в больнице. После всего.

После дренирования и тораскопии — операции под эндотрахеальным наркозом, выполняемой при помощи особого эндоскопического прибора. Его вводят внутрь тебя через прокол в грудной стенке.

Врач сказал, что во время проведения операции ему удалось обнаружить плотный инфильтрат между позвоночником и аортой, в который была вовлечена ткань легкого.

Там и «засела» пойманная мною пуля.

Её благополучно извлекли.

Я жива, но по ощущениям ещё какое-то время в это не верится. Потому что там, стоя посреди орущей толпы, я поймала абсолютное ощущение того, что это — конец.

Я вдруг подумала о том, что судьба могла намеренно свести нас с Марселем. Не ради счастливого совместного будущего, а ради этого дня.

Она помогла мне вернуть ему тот кармический долг.

Пять лет назад, спасая меня, пострадал он. Теперь ситуация зеркальная. Мы поменялись местами. И если бы нужно было отдать свою жизнь взамен его, я бы это сделала, но, очевидно, Всевышний возлагает на меня ещё какие-то планы. Раз уж я по-прежнему здесь.

— Тата!

Мама. Прилетела.

Как всегда красивая, перепуганная, заплаканная, в край встревоженная, она стоит у моей больничной койки.

— Дорогая моя, — плачет. Целует. Накрывает мою ладонь своей. — Как ты, милая?

Только собираюсь что-то ответить, как звучит строгий голос медсестры:

— Ей нельзя сейчас напрягаться. Даже говорить.

— Простите, — извиняется виновато. — Ты так напугала нас… Сначала я увидела новости по телевизору, а потом мне позвонила Даша. Господи, это какой-то кошмар…

Опять плачет и мне не нравится видеть её такой. Семья Джугели итак принесла ей море бед и страданий.

— Марсель места себе не находил. Извёлся весь, — качает головой и будто бы в подтверждение её слов, мы тут же слышим разговор на повышенных тонах.