Прости за любовь

Целую подбородок. Нежно-нежно. Изнемогая от желания заполучить от него хоть какую-то ответную реакцию. Потому что вот так не могу. Разрыдаться хочется.

— Я очень сильно тебя люблю. Прости, — ещё раз повторяю. Искренне и честно.

Поворачивается ко мне. Его губы задевают мои, но не целуют.

Глазами цепляемся.

— Больше никогда никого вспоминать не буду, — обещаю, прислонившись своим лбом к его. — Пожалуйста, скажи, что между нами мир. Он так мне нужен…

Эпилог

Тата

Летний зной. Безоблачное голубое небо. Цветущая сирень. Колокольный перезвон.

Москва. Покровский женский монастырь, в народе известный как храм Матроны Московской на Таганке.

Здесь всегда очень многолюдно, но сегодня очередь так очередь. Длинная, бесконечная, до самых ворот. Оно и понятно, выходной день. Многие в субботу-воскресенье приезжают издалека.

— У вас во сколько эфир? — зевая, спрашивает Полинка.

— В семь, но нужно приехать за час до.

— Успеете. Времени вагон.

— Если и нет, я не особо расстроюсь, — признаюсь честно.

— Прекращай, Тата, вам обязательно нужно пойти вдвоём. Не отправляй его туда одного.

— Я не питаю особой любви к Ардовой, ты же в курсе.

— Именно поэтому передача обещает быть мегаинтересной, — хихикает.

— Будешь смотреть?

— Пф. Естественно!

— Она по-любому будет задавать неудобные вопросы.

— А ты себя же цитировать не забывай.

— Я отвечаю только на те вопросы, на которые хочу отвечать, — говорим в один голос.

— Я заметила между вами некоторое напряжение, — понижает голос. — Вы с Кучерявым опять повздорили, что ли?

Косится на Марселя. Он стоит возле сирени. Укачивает Мишку, что-то тихо ему напевая.

— Да.

— Когда успели уже?

Вздыхаю, кивая.

— Сегодня утром. Это я виновата. Опять завела разговор на тему моей женской несостоятельности.

— Тата, ну зачем? — смотрит на меня с укором.

— Затем. Ты посмотри на него. Он очень страдает из-за того, что я дефектная.

— Не говори про себя так, пожалуйста.

— Говорю как есть, Полин.

— И что ты ему выдала?

Судя по тону, догадывается, что ничего хорошего.

— Что ему нужна здоровая женщина.

— Ему нужна только ты!

— Я сказала, что пойму, если он решит развестись.

— Ой дура, не могу! — хлопает себя ладонью по лбу. — Тебе прекрасно известно, что этому не бывать.

— Я неспособна подарить ему то, что он желает сильнее всего на свете. Я подумала и решила, что готова его отпустить.

— Чего?

— Мне будет очень-очень больно, но я настолько люблю его, что сделаю это. Он заслужил возможность иметь полноценную семью.

— Не нужно решать за него, Тата. Тем более всегда есть вариант с усыновлением.

— Здоровому мужчине хочется иметь собственных детей, Полин.

Продвигаемся вперёд. К мощам первую очередь мы уже отстояли. Теперь к иконе стоим.

— Что по крайним анализам?

— Ничего нового.

Всё с ними в порядке. Бесплодие нам не ставят, но толку? Забеременеть как не получалось, так и не получается.

— Была у врача, которого порекомендовала Оля?

— Нет, не была.

— И почему?

— Я устала, Поль. Больше ни к кому ходить не буду.

Это я тоже чётко для себя решила. Хватит.

— А может всё-таки стоит пойти? Хорошая же клиника.

— Сколько таких клиник мы посетили за крайние три года? — усмехнувшись, спрашиваю.

Первые несколько лет брака мы с Марселем вообще по этому поводу не беспокоились. Хотя стоило бы начинать уже тогда. Но на тот момент я была слишком увлечена своей профессиональной спортивной карьерой. Чемпионаты. Соревнования. Олимпиада. Место в турнирной таблице. Мне казалось, что это самое важное. Теперь в свои двадцать восемь понимаю, что нет.

Кстати, большинство врачей винят в моей женской несостоятельности именно спорт.

Вот так повернулось.

— Вы какой раз тут сегодня? — задумчиво осведомляется подруга.

— Седьмой.

— Ого…

Да. Мы с Марселем всю неделю сюда ездили. Мама сказала, что нужно сделать именно так.

— Смотри-ка, он укачал-таки моего крикуна! Диво-дивное, а не мужик! Не то что некоторые! На руки-то взять лишний раз боятся! — возмущается она недовольно.

— Я сама такая. Вчера были у Ромасенко. Нику нянчили весь день и я снова убедилась в том, что Марсель куда лучше справляется с детьми трёхлетнего возраста.

— Просто Вероничка неимоверно его любит.

— Мне кажется, он чересчур её балует. Что думаешь как психолог?

— Пусть балует, на то она и крёстная дочь.

И то верно.

— Дай-ка мне, — забираю у неё книжечку и в последующие минут пятнадцать-двадцать тихо читаю молитву Святой Матронушке.

Когда очередь доходит до нас, поднимаюсь по ступенькам. Оставляю записочку в отведённом для этого месте. Прислоняюсь лбом к иконе и, закрыв глаза, снова прошу. Прошу о сокровенном.

Один Бог знает, как часто я вспоминаю наш с Марселем разговор у костра и как сожалею о словах, слетевших с моего языка.

Была слишком молода? Не хотела детей? Боялась этого как огня?

Что ж. Получи. Теперь когда ты созрела и готова, осуществить задуманное не выходит.

Разгневала небеса.

— Молодые люди, что ж вы не сказали, что с маленьким ребёнком? Вас бы вне очереди пропустили, если очень надо, — обращается пожилая женщина к Марселю и Полине, ожидающим меня в сторонке.

— Постояли, не перенапряглись. Здесь всем надо, — произносит муж, осторожно передавая подруге спящего Мишу. — Мы в церковь ненадолго зайдём, Филь?

— Конечно, идите.

Марсель берёт меня за руку, невзирая на то, что мы, вроде как, в ссоре.

Сплетает наши пальцы. Ведёт за собой.

— Ты как? Нормально?

— Да.

Заходим в здание.

Пишем записки. Покупаем свечи. Ставим.

Как и во все предыдущие дни, стараюсь держаться изо всех сил. Правда сегодня слёзы всё равно непроизвольно прорываются наружу. От отчаяния. Бессилия. Ощущения безысходности.