Проститут

"с улицы", устроиться на работу на телевидение в Останкино, куда и не каждого-то коренного москвича с протекцией берут!

А этот, наивный… Взял да и приехал в Москву, да без блата, да без звонка от влиятельных людей…

Наивный.

Прямо на том же вокзале, на который прибыла его "Красная стрела", пересел на электричку, доехал до платформы "Останкино", а оттуда пешком. До самого комплекса АСК-1, что на улице Академика Королева.

Пришел и из вестибюля принялся названивать в отдел кадров, чтобы ему пропуск заказали.

Вот там смеху-то было – в отделе кадров!

Кабы молодой наглый парнишка из Питера просился бы на работу дворником, шофером, рабочим-осветителем, декоратором, электриком или грузчиком, его бы, может, и не подняли на смех, а наоборот, тут же взяли бы на работу и даже без прописки.

Потому что рабочие, водители, грузчики и осветители всегда нужны. Но этот же пришел с дипломом Ленинградского Государственного университета и с трудовой книжкой, где была запись – "Ленинградский комитет по телевидению и радиовещанию.

Журналист, ведущий главной редакции информационных программ". И пришел с полным мешком нереализованных амбиций.

– Кем же вы у нас работать собираетесь? – едва сдерживая смех, спросила толстая помощница начальника кадров, когда Дима выложил ей на стол свои документы.

– Ну, журналистом, – поведя плечом, ответил Бальзамов, еще не понимающий, как он влип, – можно не сразу ведущим рубрики, можно для начала и разъездным, типа выездным на события.

Толстая и холёная, благоухающая дорогими духами, помощница начальника кадров бросала веселый взгляд за спину Бальзамова, где возле шкафов с личными делами сидела ее коллега – другая толстая помощница начальника кадров. Бальзамов, к своему счастью не видел, как та, вторая, делает первой многозначительные гримасы и вертит пальцем возле виска, дескать, гляди, какой дурень из Ленинграда приехал, на телевидение с улицы устроиться хочет.

– Ну, журналистом мы вас сейчас взять не можем, – едва не прыская, говорила первая помощница. – Нет свободных вакансий, да и назначения на эти должности делаются только по представлению главных редакторов. А вот разнорабочим или грузчиком мы вам можем предложить… У вас как с московской регистрацией?

И когда до Бальзамова уже начало, наконец, доходить, что здесь его никто всерьез не воспринимает, в комнату вошла дама.

Появление этой дамы вызвало суматоху.

Обе толстые помощницы начальника кадров повскакивали со стульев и принялись чуть ли не кадриль с гопаком плясать вокруг этой дамы.

– Ой, Эллочка, какая ты сегодня красавица! – взахлеб, нестройным, но вдохновенным дуэтом заблеяли обе толстухи. – Какая радость! Элла Семеновна, ты к нам проститься зашла? Мы так скучаем, все время вспоминаем…

Бальзамов повернулся, чтобы тоже поглядеть на даму, вызвавшую такой восторг у кадровичек.

Элла Семеновна была примерно того же возраста, что и обе толстухи и что покинутая Бальзамовым Мама Люба – около сорока лет. Но в отличие от безвкусно разодетых целлюлитных кадровичек, у которых на их сальных мордах были написаны их медицинские диагнозы – диабет, ожирение, гипертония, и рожи которых как бы говорили – жрем-обжираемся тортами, мечтаем похудеть, мужья наши нам не верны, но мы ничего поделать не можем, потому как вечером приходим домой и жрем макароны со свиными сардельками, а потом пьем чаи с тортами, глядим по телеку сериал, жрем зефир в шоколаде, но при этом мечтаем выглядеть, как Наташа Орейра…

Так вот, в отличие от этих двух толстых дур, вошедшая имела гордую осанку и величественный взгляд коронованной особы.

Она мельком глянула на Бальзамова.

Их глаза на какую-то долю секунды встретились.

Элла Семеновна даже не моргнула, но Бальзамов понял, что она его сфотографировала и фотография эта уже лежит на почетной полочке в ее женском мозгу.

– Девочки, я вам тортик принесла, – сказала Элла Семеновна и протянула танцующим вокруг нее кадровичкам характерный картонный параллелепипед. – Это за мое назначение, вы же не были на банкете в "Твин Пиггс".

– Ну что ты, ну что ты, Элла Семеновна! Не стоило разоряться, – блеяли танцующие на цырлах кадровички. – Ты нам лучше расскажи, как тебе работается на новом месте, в "Интер-Медиа-Групп"?

– Ах, ну вы ж понимаете, это совсем иная компания, совсем иная публика и совсем иные деньги, – многозначительно поджав губки, Элла Семеновна кокетливо изобразила усталость. – "Интер-Медиа-Групп" – это же самый большой рекламный бизнес на Москве…

– Да, мы понимаем, мы, конечно, понимаем, – жирные кадровички уже развязывали тесемочки подаренного торта.

– А как сама-то? Как жизнь? – спросила первая толстуха, ухватившая желтую марципанку с самого верха кондитерского украшения.

– Да вот ремонт на даче затеяла. Только молдаване эти, которых мне Вова Райхман подсунул, напортачили… Теперь все переделывать заново надо, – капризно пожаловалась Элла Семеновна.

– Ой, знаю, знаю, что такое ремонт, – сочувственно запричитала та толстуха, у которой рот еще не был набит тортом. – У моей мамы два белоруса в ванной две недели ремонт делали, а что там две недели делать?

– Ну, пойду я, девочки, – подытожила Элла Семеновна.

Дама на секунду задержалась в дверях, еще раз глянула на Бальзамова и многозначительно спросила:

– Кто бы мне порекомендовал хорошего отделочника по плитке, и чтобы с сантехникой тоже ладил? – в мечтательной задумчивости она поглядела поверх голов в окно и пропела: – Красивого такого бы молдаванина, но с руками и главное, с головой. – И уже из коридора, уходя, закончила: – Да где ж такого найдешь?

– А ведь я умею плитку класть, – громко сказал стремительно умнеющий Бальзамов.

– И с сантехникой умею управляться…

Бабы, синхронно чавкая и пожирая бисквитно-кремовый торт, переглянулись.

Потом одна из них медленно вытерла салфеткой толстые пальцы, потом выдернула из пачки стикеров желтую бумажку, написала на ней номер телефона и протянула стикер Бальзамову.

– Вот твой шанс, товарищ из Ленинграда, – сказала кадровичка. – Ты хоть и не молдаванин, но авось нашей Элле Семеновне и сгодишься.

Потом, бывало, лежа на ее широченной кровати, на модных черных шелковых простынях, и обнимая ее такое же шелковое перезрелое холеное тело, Бальзамов частенько переспрашивал, – а ты меня там сразу мозгами сфотографировала? Да?

И Элла Семеновна молча ему улыбалась.

И не отвечала, а только все целовала и целовала его грудь, плечи, руки…

Он звал ее Элей.

Секс у них случился по плану. Уже на третий день знакомства, когда Элла Семеновна, будучи женщиной очень умной и по жизни опытной, поняла, что никакой Дима Бальзамов не мастер-плиточник и не сантехник. Даже на любительском домашнем уровне.

В отношениях с мужчинами Элла Семеновна вела себя как укротительница диких животных. Она считала себя безусловной госпожой и не терпела равенства отношений.