Проститутка Дева
Шрифт:
Авторы величайшего проекта "Под стеклом" на правильном пути. Бразильско-гондурасский сериал должен был неизбежно превратиться в нечто доморощенное и экономичное.
Зачем платить продюсеру из Буэнос Айреса Хосе Альваресу Санчесу Перрейро миллионы песо за сериал, когда можно посадить под стекло дюжину отечественных уродов, которых при этом не надо синхронно переводить на русский? Никакого текста! Набор словечек типа: "прикол, приколись, вау, отстой, я тащусь, прикольно, вау, Толян, не быкуй, приколись, Марго, вау…". Озвучивать такое "кино" – одно удовольствие! Я сам главный редактор и знаю цену таким программам… Эти ползающие под
"Толян, приколись, Марго, отстой, Макс, вау, прикол…" И этот "текст" годится в любой момент любого естественного отправления названных организмов, и когда они принимают пищу, и когда ночью наползают друг на дружку…
А публика сидит перед теликом, жует макароны и прикалывается. А после такой программы можно будет показать ток-шоу с говорящей задницей из… Госдумы, например, или еще откуда… И те, которые жуют макароны, – схавают.
Собственно, эксперимент проводится не над теми, кто сидит под стеклом, а над теми, кто сидит перед телевизором.
Вы помните конец девяностых годов и Кашпировского? Зачем все это показывали? Как пример "торжества плюрализма мнений"?
Нет! Когда в верхах решили провести все то, что теперь называют либерально-демократическими реформами, перед ребятами со Старой площади встал вопрос: а можно ли в стране проводить выборы по так называемой альтернативной схеме? Выберут ли того, кого надо?
И тогда спецы по пропаганде и телезомбированию показали на примере Кашпировского, что с этой публикой можно делать все что хочешь! Страна со стопроцентным средним образованием поверила в то, что Кашпировский лечит по телику неизлечимые болезни,
"заряжает воду" и "дает установку" на выздоровление. После такого эксперимента закулисные кукловоды марионеточного театра политики окончательно уверовали в возможности телевидения.
Теперь мы находимся в начале нового переходного периода. Имя ему будет не застой, а отстой. И тот, брежневский, застой люди будут вспоминать как расцвет культуры и свободы мысли, как некий ренессанс, как золотой и серебряный века русской культуры вместе взятые.
Вчера, слегка потрахавшись с простейшим организмом Марго, другой простейший организм по кличке Макс рассуждал (словечки "прикол-вау-отстой" мы опустили): "Вот мы выйдем отсюда, из-за стекла, и станем знаменитыми…" Так я скажу еще: Макса – в Госдуму! А Марго – вице-премьером по социальным вопросам!
А сами рассядемся перед телевизорами поглядеть на шоу "О жизни простейших инфузорий – для простейших инфузорий".
Мигунов отложил вырезку.
Неужели он это наговорил тогда?
Вот осел!
Не плюй в колодец.
Умным хотел показаться.
Про демократию думал.
А забыл главный принцип руководителя: не наговори лишнего!
Язва подсасывала слева под ребрами.
Надо было ехать куда-нибудь обедать.
Куда?
Может, к Ане Захаровой?
К зазнобушке своей?
Мигунов взял со стола мобильный и, найдя в книжке номер, нажал на зеленую кнопочку.
– Я слышала, у тебя неприятности? Тебя выперли с работы? – спросила Анна, причем вопрос свой задала таким тоном, будто бы справлялась не о судьбоносном для своего друга событии, а о какой-нибудь чепухе вроде погоды на Галапагосских островах.
Мигунова
покоробила эта ее формулировочка – выперли… Неужели нельзя было выразиться как-то более щадяще и благозвучнее? А еще филолог по образованию! На центральном радио страны программу свою ведет…– Да, освобождаю вот кабинет, – неуверенно промямлил Мигунов.
Анна не хотела его принимать, но он напросился.
Соврал, будто уже буквально под ее окнами в машине сидит, мимо-де проезжал.
В общем, соврал, но был недалек от истины, Анна жила в удобном месте для своей и его, Мигунова, работы: у метро "Алексеевская", буквально в пятнадцати минутах езды от Останкино.
Она не хотела принимать его, сказала в мобильник, что скоро должна убегать, что у нее запись в четыре, но Мигунов настоял. Прилипчиво упросил Анну разрешить зайти. Буквально на четверть часа. Анна согласилась лишь при условии, что Мигунов потом избавит ее от необходимости ловить частника и довезет до АСБ-2, в котором расположилась большая часть редакций радиостанций… Правда, согласившись, тут же испортила Мигунову настроение, заявив, что если он надеется на быстрый секс, то надежды эти напрасны, она и не хочет, и не может.
И то, что она не может, не так расстроило Мигунова как то, что она не хочет.
– И куда ты теперь? – спросила Анна, тихо жужжа ласковым ветерком своего фена.
– В смысле? – переспросил Мигунов.
Он только что сделал неудачную попытку приластиться к ней, но Анна ловко и твердо уклонилась от атаки. Не обнаружив в выражении своего надменно-красивого лица ни капли женского сочувствия.
А ведь мужчине, когда ему плохо, особенно необходима женская ласка… и секс.
Секс как предмет самоутверждения, что он еще жив, что не все еще потеряно.
– Где ты теперь собираешься работать? – спросила Анна, выключив фен и скинув халат с круглых загорелых плечиков.
Мигунов обводил ее глазами – эту деловую мечущуюся в утренней суете женщину, бегающую по квартирке в поисках той или иной тряпочки, когда на сборы и на чашку кофе у нее осталось только пять минут… Она была волнующе хороша в своем черном лифчике, она волновала, потому что сама была уверенна, спокойна, и Мигунов глядел на этот стриптиз наоборот, когда женской наготы с каждым движением становится все меньше и меньше, и отчетливо понимал, что видит ее неглиже в последний, может быть, раз.
– Пока что не знаю, но думаю, что без работы не останусь, – почти бодро ответил Мигунов.
Анна уже совсем одета.
Остановилась вдруг в проеме кухонной двери и сказала, задумчиво глядя поверх Мигуновской головы;
– Если сразу не предложили другого места, значит, не очень-то ты рейтинговый.
Мигунов покривил лицо, но ничего не ответил.
Анна, снова придя в движение, хваталась на кухне за все разом: и за банку с кофе, и за сигареты, и за дверцу холодильника…
– Знаешь, – сказала Анна, совершенно не глядя на своего визави, – на вечеринке в "Короне" нам лучше не быть вместе, понимаешь?
За беготней и за кухонной суетой она явно прятала свое смущение.
Все.
Она давала ему отставку.
"Неужели все так пошло, все так банально и так просто?" – мелькнуло в Мигуновской голове.
– Тебе и мне будет лучше, если ты туда не пойдешь, – сказала Анна, закуривая. – У меня там будут свои интересы, и ты…
– И вообще я буду тебя стеснять и компрометировать? – помог он Анне.