Просто Давид

Миссис Холли покачала головой, с сомнением взглянув на маленькие загорелые руки мальчика.

— Нет, не хочу. Нет, спасибо, — поправилась она.

Давид на минуту замолчал. Затем он еще более задумчиво спросил:

— А все это, что вы делаете весь день, — полезный труд?

Миссис Холли на секунду оставила сковородку и в удивлении подняла руки, с которых капала вода.

— Все это? Ну конечно! Какой глупый вопрос! Кто вбил тебе в голову такие мысли, дитя?

— Мистер Холли. Но, вы знаете, папа называл это совсем по-другому.

— По-другому?

— Да. Он говорил, что мытье посуды, готовка, уборка — досадная необходимость, и еще он не делал даже половины того, что делаете вы.

— Досадная, как же! — миссис Холли возобновила мытье посуды с некоторой ожесточенностью. — Да, уж я думаю, это было в его духе.

— Да-да, это всегда было в его духе, — довольно кивнул Давид. И, помедлив секунду, спросил:

— А что, сегодня вы совсем не пойдете гулять?

— Гулять? Куда?

— Ну как же, по лесам и полям — куда угодно.

— Гулять по лесам? Просто гулять? Силы небесные, мальчик, у меня есть другие дела!

— Ой, это же очень плохо, да? — спросил Давид участливо, и на его лице отразилось сочувствие. — А погода такая хорошая. Может, завтра пойдет дождь.

— Может и пойдет, — бросила миссис Холли, слегка подняв брови и выразительно посмотрев на мальчика. — Но, так или иначе, это не повлияет на мое намерение пойти погулять.

— Правда? — Давид просиял, и его лицо переменилось. — Я так рад! Мне тоже не мешает дождь. Мы с папой очень часто гуляли под дождем, только, конечно, не могли брать с собой скрипки, поэтому ясные дни нам больше нравились. Но есть вещи, которые бывают только в такие дни, а в другое время их не найдешь, правда? Танец капель на листьях и порывы дождя, когда его подхватывает ветер. Разве вам не нравится ощущать это на открытых местах, где ветер может разгуляться?

Миссис Холли уставилась на Давида. Потом она вздрогнула и в отчаянии вскинула руки:

— Силы небесные, мальчик! — слабо выдохнула она и вернулась к работе.

Миссис Холли спешила перейти от мытья посуды к подметанию полов, а от полов — к вытиранию пыли. И, наконец, дошла до мрачной залы, которую всегда тщательно оберегали от солнца и воздуха. Молча наблюдая за ней, Давид перемещался следом, с некоторым удивлением разглядывая изобилие вещей в зале — стулья, обитые волосяной тканью, софу, мраморный столик, занавески, подушки, покрывала и «накидки», бесчисленные коврики и салфеточки, венок для волос, восковые цветы под стеклянным куполом, сухие травы, великолепные букеты из голубого, зеленого и багряного бессмертника, камушки и ракушки, а также вазы самых разных форм и размеров, расставленные, словно в боевом порядке, на полках по углам.

— Д-да, входи, — миссис Холли оглянулась на мальчика, мнущегося в дверях. — Но ничего не трогай. Я сейчас буду вытирать пыль.

— Я еще не видел этой комнаты.

— Да, не видел, — отозвалась миссис Холли с едва заметной ноткой превосходства. — Обычно мы ею не пользуемся, малыш, — и той спальней тоже. Это зала для собраний, для священников, похорон и… — миссис Холли прикусила язык и бросила взгляд на Давида, но мальчик, кажется, не услышал.

— А в доме больше никто не живет? Только вы и мистер Холли, и мистер Перри Ларсон?

— Сейчас… только мы, — миссис Холли на миг затаила дыхание и взглянула на портрет маленького мальчика в рамке на стене.

— Но у вас столько комнат и… и вещей, — заметил Давид. — А у нас с папой было только две комнаты и почти никаких вещей. Там было совсем по-другому, понимаете. У меня дома.

— Да уж, весьма вероятно, — миссис Холли принялась торопливо, но осторожно вытирать пыль. В ее голосе все еще звучал оттенок превосходства.

— О да, — улыбнулся Давид, — но вы говорите, что редко пользуетесь комнатой, так что это должно помочь.

— Помочь! — в сильнейшем изумлении миссис Холли остановила работу и уставилась на мальчика.

— Ну да. Я хочу сказать, ведь у вас столько других комнат, и вы можете жить там. Вам не надо жить здесь.

— Не надо жить здесь! — выдохнула женщина. Она по-прежнему почти не понимала мальчика, и поэтому в ее голосе звучало только удивление.

— Да. Разве вам обязательно надо хранить эти вещи и чистить их все время, как сейчас — каждый день? Разве вы не можете отдать их кому-нибудь или выбросить?

— Выбросить — эти — вещи! — женщина так широко раскинула руки, что, казалось, она пытается в ужасе обнять каждый драгоценный коврик и бесценную салфеточку, которым грозит страшная опасность. — Мальчик, ты с ума сошел? Все эти вещи — ценные. Они стоят денег и времени и… и труда. Разве ты не можешь отличить красивую вещь?

— О да, я люблю красивые вещи, — улыбнулся Давид, невольно сделав грубое ударение. — И там, на горе, они были всегда. Там были восход и закат, луна и звезды, и мое Серебряное озеро, и облачные кораблики, которые плыли…

Но миссис Холли остановила его раздраженным жестом.

— Неважно, мальчик. Я должна была догадаться — при твоем воспитании ты, конечно, не можешь оценить эти вещи. Выбросить их, в самом деле! — и она снова принялась за работу, но теперь ее пальцы касались предметов почти с той же лаской, с какой мать утешает расстроенного ребенка.

Давид, чувствуя смутное беспокойство и неудобство, тревожно смотрел на нее. Затем он объяснил извиняющимся тоном:

— Просто я подумал, если вам не надо было так много убираться, вы могли бы больше гулять — сегодня и в другие дни, понимаете. Вы же сказали, что у вас нет времени, — напомнил он.

Но миссис Холли только покачала головой и вздохнула:

— Что ж, неважно, малыш. Полагаю, ты хотел как лучше. Уж конечно, ты в этом ничего не понимаешь.

Давид провел еще минуту, задумчиво глядя на ее ласковые пальцы, развернулся и вышел на боковое крыльцо. Он уселся на ступеньки, вынул из кармана два сложенных листочка и еще раз перечитал письмо отца затуманенными от слез глазами.

— Он сказал, я не должен горевать, потому что это его огорчит, — пробормотал мальчик, глядя на далекие холмы. — И он сказал, если я буду играть, горы придут ко мне, и я окажусь дома наверху. Потому что в моей скрипке есть все, чего я хочу.

Глубоко вздохнув, Давид сунул записку в карман и потянулся за скрипкой. Чуть позже миссис Холли, сметавшая пыль со стульев в зале, остановилась, на цыпочках подошла к двери, и, затаив дыхание, прислушалась. Когда она вернулась к работе, в ее глазах еще стояли слезы.

— Интересно, почему, когда он играет, я всегда думаю о Джоне, — вздохнула она.

После позднего ужина Симеон Холли с женой сидели на крыльце кухни, отдыхая от дневных трудов. Симеон закрыл глаза, а его жена смотрела на неясные очертания сарая, амбара, дороги или проезжавшего фургона, запряженного лошадью. Устроившийся на ступеньках Давид смотрел, как луна поднимается все выше и выше над вершинами деревьев. Потом он встал, проскользнул в дом и вернулся со скрипкой.