Просто друг?..

— Жалеешь, да? — мягкий, глубокий мужской голос вывел её из какой-то полудрёмы, в которой она находилась.

Сакура не желала об этом думать. Жалеть… Что за странное слово? Если бы она жалела, она наверняка бы костерила его матом и не только, кричала, била тарелки на кухне, плача и заливаясь слезами, но воспоминание о происходящем вызывало лишь теплоту внизу живота и такие же приятные мысли. И одну неприятную: этого, вероятно, больше никогда не повторится.

Она не спешила поворачивать голову к мужчине, зная, что он всё так же выжидательно смотрит на неё и требует, хотя бы мысленно, не взглядом, ответа.

— А ты? — задала вопрос Сакура, повернув слегка голову в сторону.

Краем глаза она заметила, что Учиха стоит в дверях уже одетый, пристально глядящий на неё, но злой.

— Я? Нет, — покачав головой, он еле заметно усмехнулся. — Я знал, что ты будешь жалеть.

Только вот усмешка на его губах вышла какой-то вымученной, печальной и горькой. Сакура заметила, как несчастно дрогнули уголки его губ, будто у театрального, заезженного, такого горемычного и нелюбимого Пьеро, когда она повернула к нему голову полностью, слегка приоткрыв губы. Она и вправду не жалела о том, что было, и даже не думала о том, чтобы высказывать это в лицо Учихе. Пусть будет так, как есть сейчас, — не имеет разницы.

— Я не жалею. Прости, что сорвалась, — она виновато улыбнулась, тут же отвернув от него голову и посмотрев в окно.

«Прости, что сорвалась? Это всё, что ты можешь сказать мне?» — повторил про себя Саске, скрестив руки на груди. Впрочем, ему ли жаловаться? Он и сам отлично провёл время, даже если не хотел. Наслаждался с ней похотью, развратом, безумством страсти, прижимая её к себе как можно теснее и чувствуя, как сильно она раздирает ему спину.

— Не извиняйся, — вздохнув, он опустил глаза, принявшись смотреть себе под ноги, будто бы мир под ними где-то вначале ковра был значительно интереснее. — И как же дальше?

Она ожидала этого вопроса и тут же, едва он её спросил, сильно зажмурилась, стиснув губы в тонкую полоску. Сакура не думала, что ему понравится её ответ: в таких случаях обычно стоит притвориться ничего не понимающей, наивной девчушкой, а Сакура частенько любила применять этот метод в отношении Учихи — уж слишком много неправильных и неуместных вопросов он ей задавал. Хотя она и не отвергала его настойчивость. Может быть, благодаря этому она любила его так же искренне, как и он её.

— А что дальше? — сжав края футболки, Сакура снова опустила глаза, не поднимая их.

К ним уже начали подкатывать слёзы боли и отчаяния. Нуждалась ли она сейчас в Учихе?

Очень.

— Ничего, — хмыкнул Саске, закатив глаза. — История повторяется. Ностальгия такая.

Сакура прекрасно понимала, что он имеет в виду, но разве ей от этого легче? Наоборот, только тяжелее переживать всё происходящее сейчас, когда он так говорит и вспоминает события, произошедшие десять лет назад. Как бы она не хотела о них думать, как бы она не преграждала все пути воспоминаниям, назойливо проникающим в её голову, как бы она не хотела тревожить прошлое, всё это вскрывало старую, давно забытую, но так и не залеченную рану. Она прорывалась на сердце, и швы на ней, наложенные весьма неаккуратно, будто неопытным военным хирургом на скорую руку, рвались с громким и ненавистным треском.

Девушка подорвалась с места, одним только этим резвым, быстрым и неукротимым движением показав, что не собирается отвечать на его реплику. Попросту нечего — лучше промолчать, чем бросить в ответ нечто обидное. Из-за этого — Сакура знала не понаслышке — разразится немыслимый скандал, а она так не хотела ругаться с ним снова, так не хотела, чтобы он уходил, не хотела, чтобы считал её виноватой…

Сакура нуждалась в нём. Так ночь, приходящая каждый день, нуждается в своём утре, наступающем после неё и заботливо укрывающем её каждый раз.

— Я так и думал, — виновато улыбнувшись, после того как она прошла, он направился в прихожую.

Сакура проследила за ним, едва пошла в сторону кухни, и тут же вернулась обратно. Так хотелось сказать ему, чтобы он не уходил, однако Учиха, по привычке надев свои бриджи и майку, был не умолим, и Сакуре только и оставалось, что смотреть в его широкую спину и сильную мужественную грудь, которую она ещё утром так страстно сжимала пальцами, оставляя ногтями на коже полумесяцы. Харуно всё так же внутренне бередила свою душевную рану на сердце воспоминаниями, проникающими в голову против её желания, и ей было весьма совестно. Сакура закусила губу с внутренней стороны, наблюдая, как мужчина, опустившись на стул возле двери, принялся завязывать свои кеды, бросив лишь короткий взгляд на туфельки Сакуры, находящиеся с другой стороны косяка. Вчера они пришли сюда, она так любезно уложила его в гостиной, а потом, когда настало утро…

Нет, он не смотрел на неё уничтожающим взглядом. Просто так получилось, когда мужчина, надев одну кеду и завязав шнурки, обратил на неё взгляд глубоких чёрных глаз. Что они выражали? Целый накал страстей. Неукротимый, но одновременно манящий, притягательный и неудержимый. Сакура отвела глаза — нельзя было встречаться с его взглядом. Так только станет значительно хуже, а от того, что на её душе, она никак не сможет избавиться.

Только с его помощью.

— Может, попьёшь чаю? — внезапно предложила она.

Как было глупо предложить ему чай… Но Сакура так хотела, чтобы он остался на ещё одну ночь — хотя бы так, чтобы он ушёл утром, когда она придёт в себя, — что готова была удержать его совершенно любыми путями.

Даже этим тупым предложением выпить чай.

— Дома попью, — покачав головой, он принялся завязывать шнурки на второй ноге, опустив глаза.

Сакура поникла — он злился. Впрочем, этого следовало ожидать. Она готова была упрашивать его, чтобы он остался. Может быть, даже присесть перед ним на корточки, схватить за руку, снять с него кеды и прижаться к сильному, мужественному телу. Просто потому, что с ним было хорошо. Он внушал такое спокойствие, доброту, тепло, и Сакура почувствовала это ещё больше после прошедшего утра. Даже если ей не хотелось этого признавать, даже если она была такой отвратительной, как она думала, в его глазах, даже если её чистый образ, который Саске воспринимал до этого момента, исказился, превратившись в такой презрительно-виноватый…

— Что ты делал тогда, когда мы расстались? — Сакура снова обратила взгляд на черноволосую макушку.

Мужчина выпрямился. Судя по всему, он не ожидал подобного вопроса от Сакуры именно сейчас. Она могла бы спросить всё что угодно: от прогноза погоды на завтра до того, почему так получилось. Саске настолько хорошо помнил то, что произошло в тот раз, десять лет назад, что это становилось для него таким надоедливым. А уж тем более эта тема, когда она её заводила, была отвратительной. Хотелось морщиться, едва она упоминала о том расставании, которому было лет десять, если не больше. Почему бы просто забыть эту старую рану на сердце и вернуться к настоящей жизни?

— А почему ты спрашиваешь? — переспросил Саске, пристально рассматривая её.

Она была всё такой же, как и всегда. В своих коротких шортах, свободной футболке приятного зеленоватого цвета, с длинными стройными ногами, с расслабленным телом, прислонившимся к косяку двери, ведущей в гостиную. Всё это Саске привык видеть, и это постепенно становилось для него чем-то родным, близким по духу. Она была для него как сестра, и именно это Учиха нарушил вместе с ней именно сегодня. Так грязно, так пошло, так развратно…