Просто друг?..

В общем-то, ей нравился этот день — было в нём нечто особенное, что Сакура должна была обязательно сохранить в памяти. Ведь ради чего стоит жить, если не ради счастливых моментов, которые потом станешь непременно вспоминать и прокручивать в голове, чувствуя приятное тепло и прилив радостных эмоций?

Уже смеркалось, и солнце постепенно скрывалось, будто нашаливший щенок, за назойливыми, расплавленным свинцом наливающимися тучами. Это было своеобразным убежищем для дневного светила, но отнюдь не соперником, как считали горожане. Однако многие спешили покинуть улицу и как можно скорее спрятаться в домах и магазинах, автобусах и остановках, метро и зданиях многочисленных вокзалов. Были и свои плюсы в дожде — Сакура любила его именно за то, что мрачная погода порой больше соответствовала её настроению, нежели солнечная, в особенности в последнее время. И сейчас, когда она направлялась с Саске в сторону своего дома, держа в руках сладкую вату на длинной палочке и медленно поедая её, она задумалась над тем, что между ними происходило.

Ей трудно было сказать, было ли хорошо то, что Саске так с ней обходился. Он был внимательным, заботливым, снисходительным, старался проявлять доброту и нежность как можно чаще. Сакуре было даже сложно ответить, когда он в последний раз злился. И за то, что он так разговаривал с ней, был с ней так обходителен, ей становилось стыдно, совсем не за Саске — за себя. Отпустить его от себя было невозможно, попросить всё это прекратить — ещё сложнее. Однако, несмотря на мрачные мысли, она широко улыбалась, чувствуя себя невероятно счастливой.

Мужчина протянул к ней широкую ладонь, кончиками пальцев зацепив сладкое угощение, и, немного оторвав, отправил его в рот.

— Ну и чего ты идёшь радуешься-то? — поинтересовался он, так что Сакура недоумённо вскинула брови.

— Мне плакать и грустить? — раздался немного нервный смешок, и почему-то Сакура предположила, что Саске может догадаться о её мыслях.

«Лучше бы я плакала и грустила», — заметила про себя девушка, покачав головой и чуть отвернувшись от Учихи. Мимо уже редко проезжали машины: они шли вдоль высокого забора по небольшой древесной аллее, а потому и место было практически безлюдным. Кроны деревьев здесь практически не закрывали посеревшее небо.

— Нет, давно просто тебя такой не видел, — пожал плечами Учиха, улыбнувшись, и снова принялся за вату, оторвав небольшой кусочек.

Девушка лишь пожала плечами: и вправду, она давно не чувствовала себя такой беззаботной и не окружённой повседневными делами. Опустив глаза, Сакура мысленно согласилась с ним, но ничего не ответила. На улице заметно похолодало: не то сумерки давали о себе знать, не то пасмурная погода, намекающая на то, что состоится самый настоящий ураган. Всё так же глядя себе под ноги, пристально рассматривая запылённые от времени кеды, она вдруг внезапно заинтересовалась белыми шнурками. То, что сказал Саске, было комплиментом?

Она и не заметила, как плечам и тонким обнажённым рукам вдруг стало невероятно тепло. Саске, оказывается, стянул с себя олимпийку, заботливым прикосновением накинув её на девушку. Стало значительно теплее, и теперь это согревающее чувство разливалось по телу медовым оттенком.

— А то пасмурно что-то, — объяснил он свою заботу, пожав плечами и для пущей убедительности посмотрев на небо.

Сакура коротко улыбнулась: что ж, он мог бы и не пояснять. Девушке и так было всё понятно с его отношением к ней. Жаль только, что она не сможет доказать ему свои чувства как-то иначе.

— Заботливый, — умилённо произнесла она, оторвав особенно много сладкой ваты и протянув Учихе.

Тот не отказался, приняв угощение из рук девушки, смутившись. Стало ещё теплее, когда он обнял её за худые плечи широкой ладонью, прислонив к себе. Харуно опустила глаза: казалось, она готова была сгореть со стыда, понимая, насколько она недостойна такого отношения Саске к ней. И сколько он уже мучился, терпя такие неопределённые отношения? Как только Сакура задумывалась о сроке этих мук, сердце автоматически сжималось от сочувствия к мужчине.

— Ну да, — кивнул он утвердительно, тут же заметив с явной интонацией: — Я же твой друг.

«Снова ты начинаешь этот разговор!» — прошипела про себя девушка, нахмурившись от злобы к Учихе. Неужели нужно было постоянно, при каждой встрече проводить этот сатанинский ритуал? Сакура готова была взреветь от негодования, однако сделала по-другому — мгновенно её рот оказался забитым сладкой ватой с помощью весьма активной руки девушки, и теперь она практически не могла говорить из-за обилия лакомства.

— Ничего не знаю, — многозначительно промычала она.

Если бы не набитый рот, она бы непременно показала ему язык. Однако Саске и так понял, что бессмысленно снова говорить на эту тему: Сакура не стремилась её поддерживать, а насильно заставлять человека говорить о чём-то — верх кретинизма и неуважения.

— Давай ешь быстрее, а то сейчас дождь вот как начнётся — и вату твою можно выкидывать, — хмыкнул Учиха, отправив очередной кусок сладкой ваты в рот, покачав головой.

Судя по всему, он решил перевести тему или, во всяком случае, не развивать то, что уже начинал. Сакура меньше всего на свете хотела с ним спорить и разговаривать об их отношениях: к чему этот разговор, который снова не будет иметь смысла? Перетереть друг другу кости и потрепать нервы можно в любой день недели, но только не в этот, когда исключительно всё нравилось девушке и она не видела никаких недостатков. Он отломил ещё один небольшой кусочек, посмотрев на девушку и улыбнувшись, и осторожно поднёс его к пухлым, приоткрытым губам Сакуры. Та с удовольствием съела, немного покраснев.

— Я так давно не ела её, — призналась девушка, лишь бы отвлечься от разглядывания губ Учихи.

— А из моих рук — так вообще, наверное, не вспомнишь, — усмехнулся он, покачав головой.

Не успела она отвернуть голову в сторону, как мужчина, наклонившись, оставил короткий поцелуй на её виске. Девушка пожалела, что он сделал это не в губы, однако прикосновение всё равно вышло приятным и нежным: от такого хотелось кричать и прижиматься от невообразимого чувства нежности и счастья к Учихе.

— Сладкий, — опустив глаза, она густо покраснела, принявшись вновь рассматривать так заинтересовавшие её внимание кеды.

— Кто? Вата сладкий? — засмеялся тихо над ней Учиха, подняв бровь и пристально изучая её глазами.

— Вообще-то, я про тебя, — язвительно и обиженно заметила она, направившись вперёд, обойдя мужчину.

Пусть думает, что надоел ей. Сакуре куда проще было показать это действиями, нежели сказать ему это вслух, — порой всегда так и бывало. Впрочем, особенно часто Учиха не надоедал ей, разве что сейчас, когда стремился её обидеть, несмотря на то что сглаживал свои задевающие девушку слова ласковыми прикосновениями. Он стремился нагнать её, и постепенно Учихе это удалось: независимо от того, что Сакура ушла довольно далеко, надеясь как можно быстрее съесть вату, лишь бы Саске на неё не покусился. Ей этого не удалось, и едва только мужчина оказался рядом, как очередной кусок сладкого лакомства, почти последний, оказался у него во рту.

— Я сладкий? — мягко спросил он, улыбнувшись и снова обняв девушку за плечи.

Постепенно Сакура понимала, что попросту двинет Учихе — если не по лицу, то промеж ног точно, если он не перестанет её трогать. Не то чтобы девушке это не нравилось — просто она понимала, к чему могло привести каждое невинное прикосновения кончиками пальцев. Он заботливо натянул на её голову капюшон олимпийки, обратив взгляд к небу: постепенно с него начинали литься дождевые капли, и казалось, что тучи — маленькие дети, стремящиеся как можно быстрее и скорее капризно заплакать.