Просто Наташа, или Любовь в коммерческой палатке

— В этом весь ее талант, — мрачно процедил Нигилист.

— Ты хочешь сказать, что и она не нужна никому? Так я тебе и поверила, держи карман шире! Она поет хорошие песни, их все слушают и покупают, и по телевизору ее часто показывают. Ну? Что ты на это скажешь, несчастный рационалист?

— Голоса у нее нет и не будет. Особой исполнительской манеры нет и не будет, — стал перечислять Нигилист. — Песни ее… да, популярны, не спорю. Но песни ей дают. Если она дает кому нужно.

— Какой ты ужасный грубиян, просто невыносимо слушать!

— А если не будет давать, — невозмутимо развивал свою мысль Нигилист, — то и ей не будут давать песен. Дадут другой, такой же вульгарно размалеванной дуре, и народ будет слушать другую, а про эту никто и не вспомнит. Все ясно, как божий день. Но ты посмотри, как она держится! Как отвечает на вопросы! Как будто все руководство телевидения неделю на коленях ползало у ее подъезда, умоляя выступить! А на самом деле знаешь, что было? Дала очередному спонсору, он ей дал деньги. Она купила время, сама составила вопросы, которые ей нужно задавать, сама приехала и теперь сидит и с важным видом отвечает на них. Потом споет, чтобы все знали, помнили, что она певица. Вот и все.

— Невозможно тебя слушать, невозможно! Прямо циник какой-то! Ну почему тебе все не нравится? Почему ты все осуждаешь, ворчишь, как дед столетний? Кошмар!

— Потому, дорогая моя жена, что я слишком много знаю, слишком хорошо вижу то, чего народ не видит.

Нигилист снова встал с кресла, подошел к Наташе, обнял ее. Наташа напряглась, но виду не подала. На телеэкране ведущая попросила певицу что-нибудь исполнить, та стала отказываться, мол, не готова, не собиралась петь, но потом все же согласилась. Зазвучала мелодия очень популярной песни, хотя оркестра нигде не было видно.

— Вот, и фонограмма в кустах оказалась, — удовлетворенно хмыкнул Нигилист, наклоняясь к Наташиной щеке.

Наташа схватила пульт и снова переключила программу. На экране появилась «говорящая голова».

— Еще один радетель о народном благе, — прокомментировал Петр Яковлевич. — Прохиндей из прохиндеев, бездарь, но хитер и изворотлив, всегда знает, когда промолчать, когда проявить инициативу.

— Откуда ты знаешь? — устало вздохнула Наташа.

— Он приходил ко мне в ЦК со своими завиральными идеями, когда в воздухе запахло переменами. Предлагал организовать комсомольские бригады, которые будут работать по новому методу и перевернут страну, сделают ее богаче Америки.

— А ты?

— Я познакомился с его теорией и понял, что если одни только комсомольцы будут работать по его методу, мы скоро превратимся в громадную Анголу или Никарагуа.

Нигилист пожал плечами, поняв, что Наташе неприятны его объятия, и сел в свое кресло.

— Ну и что?

— Я ему сказал об этом. А когда он попытался доказать мне, что только комсомол способен возродить утраченную мощь страны, идти во главе перестройки, кстати, и мне обещал место там, во главе… я выгнал его. Но он оказался настырным малым, теперь вот кто-то из партийных маразматиков поддерживает его идеи, в правительство его впихнули…

— Да где ж они теперь, партийные маразматики? Партию ведь запретили.

— Партию — да, а маразматиков никто не запрещал. Они живут и вовсю действуют… на благо Отечества.

— Выходит, и это нельзя смотреть? Выключить телевизор, да?

— Смотри, я тебе не запрещаю. Я вот о чем хочу тебя спросить, Наташа. Где живет твой бывший приятель Плешаков?

— Плешаков? — встрепенулась она. — А тебе зачем это? Он в Гирее живет, если не посадили. А что?

— Мне нужно знать, где конкретно.

— Валентин? Да на улице Ватутина. Дом, кажется, пятый с того краю, как мы ехали, по левой стороне. А что?

— Он скоро приедет в Москву. Хочешь увидеться?

— Даром он мне не нужен. Ты скажешь мне или нет, какие-такие дела у тебя с ним?

— У меня — никаких. Но есть люди, которые заинтересованы в том, чтобы сделать некоторые дела совместно с этим твоим бывшим другом. Вот и все.

— Почему ты скрываешь от меня? Я же знаю, что он продает наркотики, все об этом знают. Ты тоже решил этим заняться?

— Пожалуйста, успокойся. Ни я, ни фирма, в которой я работаю, наркотиками не занимались и не будут заниматься. Но в данном случае мне за посредничество полагаются неплохие комиссионные. Без малейшего риска. Куплю тебе машину. Ты ведь как-то говорила, что хочешь научиться водить. Вот и научишься. Но это мелочи. Главное, один очень нужный человек станет нашим должником.

— Да не нужна мне такая машина! Это же… это — людей травить! Господи, какой ужас!

— В чем же тут ужас?

— А ты не понимаешь?

— Понимаю тебя. Но у меня свое мнение. Если люди смотрят телепередачи о высокой моде, которая никогда им не пригодится, если благоговеют перед шлюшкой, которая отличается от обычной проститутки лишь тем, что зарабатывает больше, если народ наш великий и могучий одурманен лжепроектами экономического прохиндея, почему же наркотики хуже? Нравится человеку — пусть употребляет.

— Я уже говорила, что ты циник! Невероятный, жуткий циник! Чего ты добиваешься этим? Хочешь, чтобы я ушла от тебя? И добьешься, уйду. Надоело мне сидеть в этой золотой клетке! Надоел мне ты со своим цинизмом!

— То, что я не притворяюсь, остаюсь самим собой… хотя бы дома, не дает тебе повода для подобных заявлений. Видишь ли, я уже не представляю мое жилище без тебя. Прежде это было влечение к красивой женщине, безболезненное решение каких-то проблем, а теперь нечто большее. Я даже не знаю, как сказать… Пожалуйста, никогда больше не говори мне такие слова.

— Ты остаешься самим собой? Хорошо. Но почему же мне нельзя говорить то, что я думаю? Я не собираюсь молчать! У нас почти каждый вечер такой, как сегодня!

— Потому что ты излишне возбуждена и, кажется, я знаю причину, — резко бросил Нигилист.

— Конечно, знаешь! Причина ты. — Наташа поплотнее запахнула полы халата и пошла к дверям.

— Нет, не я. — Голос Нигилиста был мрачен. — Причина в том, что мой несчастливый соперник, твой бывший друг Сергей, сегодня женился на даме, с которой давно уже встречался. Кажется, ее зовут Лариса Козлова.

— Что?.. — Наташа ухватилась за дверной косяк, чувствуя, что пол уходит из-под ног.

— Я думал, ты знаешь, — развел руками Петр Яковлевич. — Тогда извини. Значит, причина и вправду во мне. Это я знал.