Простой сборник (2015-2017)

Заснул он не быстро. После мучительной боли в животе и фатальной нехватки воздуха. Но он улыбался, когда призрачные очертания Рады стали проявляться вдалеке.

Рада проснулась в одну из тех дождливых ночей, про которую пишут плохие стихи. В комнате витал отвратный запах, она отшлепала Бояна за испускание газов. Оставив открытым окно, она забрала одеяло и, вяло разминая затекшую шею, отправилась в гостиную. Оценив беспорядок, она разложила диван, улеглась и моментально уснула, раскрыв усталый рот. Чтобы воздуха хватало.

январь 2015

Подснежная колыбель.

1.

Прошло порядком четыре километра за полдень, а мороз выбился из сил и, соорудив из вязкого серого неба перину, прилег ко сну. Выпавший за позабытую неделю снег стал таять и сложноподчиненные улицы превращались в глубокие десертные тарелки рисовой каши, смешанной с остатками грецкого ореха (все же вечером его кто-то успел изрядно поесть).

Эля шла по центру города, подражая вдруг вышедшим в будни людям; она, как подобает примерам, косолапила и неуклюжила частой припрыжкой. Светло-бурые сапоги из кожзаменителя с особым удовольствием и оттого рваной спешкой уплетали рисовую кашу, в которой полдень так нечаянно оказался. Эля была одета в тяжелодышащее дубовое пальто: оно то и дело устраивало предсмертные всхлипы, но никак не умирало. На каждый всхлип Эля поглаживала его то по одному рукаву, то по другому, смотря за какую руку цеплялся плотный квадратный пакет в сером. Шея была повязана грязно-белым шарфом, который никогда не стирали. Засаленные, но ровно посаженные расчесанные темные волосы были покрыты вырви глаз как красным ободком наушника на правое ухо.

Остановившись у светофора, на бороде которого толкались лохматые воробьи в борьбе за мелкие куски грецкого ореха, Эля достала из кармана невыразительных джинсов черную коробочку с впаянным телефоном и включила другое стихотворение очередного мертвого поэта. Запах центра города кис как лица, торчащие в ползущих троллейбусах. Казалось, вся будничная атмосфера вот-вот начнет течь и, может, капать. Эта течь и, может, капли начнут появляться из ниоткуда, будто просто так устремятся то вниз, то влево или в мраморные искоски, образуют ребяческий хаос и повергнут город в принудительное стремление приспосабливаться к ненужному.

Эля прошла несколько пятиэтажных домов, которые были не старше ее пальто, облитые неодинаково и небрежно розовой краской, каждая из каких образовывала текучий узор лесопосадок или, иногда, реклам жилых массивов на случайной окраине. В одном из таких зданий зияла брешь в боку, ее границы были обведены белесой пылью, словно от оставшейся после укуса эмали. Внутри сияли тупые коричневые полки с бутылками алкоголя. Эля зашла в брешь и, недолго думая, взяла пару крохотных бутылочек себе под крыло, абы жалея. Не успев выйти, она почувствовала на себе круглую тень, и тут же в брешь ворвалась огромная черная гиря. Полки с алкоголем вмиг превратились в колючую пыль бытия под грузом. Эля прижалась к стене и нажала на удачно подвернувшуюся под руку кнопку вызова милиции. Гиря, тем временем, продолжала воровать пространство дома, оставляя после себя непонятные белые следы.

Выбравшись наружу, Эля заметила, что гиря на самом деле совершала бандитизм не в одиночку; высокий желтый кран в форме от руки слепленного фингала пытался удерживать черную стальным тросом. Впрочем, вскоре Эля позабыла о случившимся. Она дошла до места назначения; одноэтажное здание в форме перевернутой кружки горячих напитков, издевственно белого кирпича, с нелепыми матовыми окнами, раскрыло свои двери находившейся внутри кофейней.

– Здравствуй, Эля!
– послышалось из-за барной стойки, и Эля помахала в сторону голоса.
– Привет, Вася, - прошептала она.

Вася была одета в тусклую бордовую форму, ее лицо прикрывала тонкая вуаль из мягкой ткани бананового дерева. Эля прошла в конец зала и бросилась на мягкий, обитый рысьим мехом, диван. Она расслабилась и стала рассматривать средневековые фрески на потолке. Когда небольшая тяжесть в пояснице от пешей прогулки пошла на убыль, Эля поняла, что стихотворения в наушнике кончились много минут назад. Она подумала о том, что мертвый поэт, должно быть устал смыкать свои ставни зубов, что ему хочется вновь верещать свои однообразные строки, но погруженное в теплозала Элино тело не хотело никаких чужих душевных сплетен. Она расстегнула пальто (оно мирно посапывало в силу своего возраста), достала из пакета старый альбом без обложки; его пожелтевшие и со временем поеденные подкроватной жужицей страницы были заполнены короткими треугольными фотографиями.

Эля пришла в себя и отложила альбом, чтобы потянуться себе под крыло, но в последний момент отстранилась в нерешительности: мимо пролетела официантка с пустым подносом и таким же взглядом. Сама кофейня была также пуста. За баром тарахтела пыльная кофемашина, сквозь ее дребезжащий звук Вася напевала неразборчивые арии. Официантки, их было две и в бордовом их было, разминали пальцы своих ступней полетами по круглому залу, думая о чем-то своем и, возможно, вечернем.

Эля вздохнула и вышла в туалет. Первым делом, она увидела зеркало и себя в нем. Она рассмотрела лицо в отражении, щеки ее были еще красны от прохлады и дальнего пути (как никак, она шла до центра с промышленного района, что находился на окраине соседнего города). Эля вздернула нос и достала из ноздри большую желтоватую саранчу. Та успела пожелать доброго дня и здравствия, но Эля сморщилась и смыла неприятную в умывальник. Потом она опустошила одну из бутылочек, пару раз ополоснула рот и закрыла глаза. Вода была приятна на вкус. Где-то в желудке сладко заурчало и стало теплее прежнего. Скромный свет туалета ласково шептался с кожей лица. Если бы Эля была вольна, она бы осталась в таком состоянии на долгое время, не прерывая его никакими перерывами других потоков воздуха, однако, она решила кончить умиротворение и вернуться к покою в зал.

На альбоме уже стояла чашка с Васиным латте. На густой молочной пене рыдала кедровым надпись: "С днем рождения!" А под надписью было нарисовано ползущее вспять солнышко. Эля растаяла и вкусила напиток. Осторожный горячий кофе оказал знаки внимания ее горлу и по всему телу блистательно распространилась ароматная жижа. Она смешалась с содержимым выше употребленной бутылочки, и консистенция тепла начала достигать высот. Эля закрыла глаза и затеяла представлять себя на пустом пляже из черемухи, в этих представлениях она бежала по ягодами втирала в себя попадавший случайностью горьковатый сок. Ей было кругло, вскоре пляж стал уходить в темноту, и Эля не собиралась противиться такой дреме. Но все же не успела задремать.

– Как латте?
– подошла Вася.

Эля ярко улыбнулась: - Вкусный.

Вася подпрыгнула и заморгала своими искусственными ресницами, они тут же стали щекотать ее по гладким щекам, отчего на карих глазах пошли приятные соленые осадки.

– Я до конца твоей смены посижу, - сказала Эля.

– Здорово. Значит, все в силе?

– Да. Мы же договаривались.

Вася вновь подпрыгнула. В этот момент в кофейню вошел посетитель, и она, состроив кривую рожицу Эле, ушла на бар.

Эля проснулась и принялась рассматривать фотографии в альбоме, никуда не спеша.

2.

На этот раз удача решила улыбнуться и было видно, что госпожа страдает недостатком кальция. Телефон прилетел точно в заледеневший бетонный столб и оставил за собой неприятный отпечаток. Гоша замешкался. Волна гнева успела всосаться и оставить за собой пятно с зернами разочарования. Он подбежал к небольшому сугробу, куда отлетели части телефона, и маршировал про себя одним лишь словом в ритме утопий.

– Нет-нет-нет...!

Снег жегся, а во тьме сумерек черные пятна разложившегося телефона было не разобрать. Гоша сдался и отдышался. Ладони покраснели, и голубые процеживающиеся вены выглядели страшно. Он сложил руки в конверт и впустил внутрь теплый воздух. Кожа тихонько захихикала, но остановилась, стыдясь. Тогда Гоша вновь полез размешивать песочный снег, чтобы что-то да нащупать. А нащупал только результаты жизнедеятельности двух-трех собак и одного человека, больного дизентерией.