Простой советский спасатель 2

— Воды… Охо-хо, грехи мои тяжкие… — дедок закряхтел, неожиданно шустро поднялся, подхватил один костыль, плеснул в щербатую кружку воды из литровой банки, которая стояла у него на тумбочке, и заковылял ко мне.

— Держи, паря, — дед сунул мне в руки кружку. — Пей. Только по чуть-чуть, не торопись.

— Спасибо, — прохрипел я, крепко обхватив чашку двумя руками.

— Было б за что, — хмыкнул сопалатник и поковылял обратно. — Подрался что ли?

Дед явно соскучился по общению, а мне снова хотелось спать.

— Прости, отец, давай потом… Голова болит…

— Ты не спи не спи. Щаз Зинка придет, лекарства притащит. Ты попроси, она тебе от головы-то укольчик сделает. И ужин, ужин скоро. Ты что же, есть не будешь?

— Не буду, — мысли о еде вызывали легкую тошноту, но желание избавиться от головной боли заставило ждать неизвестную Зинку. — Долго ждать-то?

— Да уже скоро, — дед замолчал и прислушался. — Во, чешет, чешет по колидору, стервь.

— Это за что ж ты так у девушке? — хмыкнул я.

— Скажешь тоже… Девушкой она лет тридцать назад была, — хохотнул дед. — замуж вышла, родила, все, баба она и есть баба, то есть женщина, ежели по научному! — старик поднял вверх указательный палец. — А по мне, баба и есть, как её не обзови. Все, палундра! К нам идет!

— Так, больные, что тут происходит? — от порога послышался суровый женский голос. — Кто тут Лесаков?

Можно подумать, все койки заняты и не понятно, кто есть кто.

— Я Лесаков… — прохрипел я. — Мне бы таблеточку или укольчик. Голова болит.

— И укольчик, и таблеточку. Все получишь, что доктор прописал, — глянув в бумажки, ответила медсестра. — Иван Митрофаныч, вы как?

— Мне бы тоже таблеточку, дочка, — залебезил дед.

— А вам не положено! — отрезала медсестра. — Доктор сказал в ночь только пол-таблеточки снотворного и все.

— Ну, как же, а болит-то, — заныл старик, но Зинаида был непреклонна.

— Лесаков, ложимся на живот, подставляем ягодицу.

Я послушно перевернулся, стараясь не делать резких движений, приспустил трусы и стал ждать. Удивительно, но рука у Зины оказалась легкой, игла вошла как по маслу, словно комарик куснул. Я поблагодарил медсестру, поинтересовался, отпустят ли меня завтра домой, выслушал лекцию о том, что торопится не надо, доктор сам знает когда и кого выписывать. Согласился с Зиной и под легкое и, видимо, уже привычное беззлобное переругивание дедка и сестрички, провалился в сон.

— Лех, просыпайся, я тебе пожрать принес! И еще тут, — разбудил меня возбужденный голос Женьки.

Сокурсник стоял возле кровати потрясая сумкой в которой тарахтела посуда, торчала бутылка кефира и что-то еще на самом дне.

— Жека… Ты как тут? — я осторожно приподнялся, опустил ноги на пол.

— Да ты лежи, не вставай! — друг замахал руками и принялся выкладывать вещи. — Это тебе кефирчик с булочкой. Тут посуда, Кузьмич сказал, надо. Это спортивка на сменку. Зубная паста и щетка. Вроде все, — разложив все по тумбочке, довольно оглядев плоды своего труда, выдохну Жека. — Ну, ты как тут?

— Да как видишь — я развел руками.

— Да уж вижу! И что, не знаешь кто? А за что?

— Не знаю, не видел, — привычно отозвался я. — Деньги украли.

— Много? — озабоченно уточнил Женька.

— Рублей пять.

— Эх… — парень огорченно вздохнул, помолчал затем вдруг оглянулся на деда и, убедившись что тот не подсушивает, наклонился ко мне поближе и прошептал. — Слышь Леха, нашу комнату сегодня того… обчистили…

Глава 10.

Поначалу я решил, что Женька шутит. Уж больно он возбужденно и радостно рассказывал историю о том, что нашу комнату обнесли. Но несколько уточняющих вопросов, и стало понятно: жэка хоть и раздолбай похлеще меня, но на до такой дурости не додумался бы. Да и зачем?

— Что украли-то?

Я пытался сообразить, что могли взять у двух студентов, один из которых сирота и остался в общаге на лето, потому как не захотел возвращаться в пустой дом. Второй… Хм.. А почему Женька-то домой не поехал? Тоже сирота? Память бывшего владельца тела приказала долго жить и остался я один на один с неизвестным прошлым и неопределенным будущим.

— Да ничего! — друг развел руками. — Переворошили все вещи, перерыли тумбочки, даже матрасы позаворачивали… — Женька оглянулся на спящего дедка, опять наклонился ко мне поближе и прошептал. — А деньги-тои не тронули!

— Какие деньги? — ляпнул я, и вспомнил про Лехину заначку.

Значит, и у Жеки такая же имеется, что вполне логично. Если два соседа по комнате в общежитие дружили, то и дела по левому заработку могли вместе проворачивать. Тем более оба работали на одном пляже, на одной спасательной вышке, в одной смене.

— Ну, ты чего! — Жека округлил глаза. — Тебе совсем голову отбили, что ли?

— Да понял, я понял, — я скривился, демонстрируя головную боль. — Башка плохо соображает. Трещит весь день, мысли путаются. Так и что тогда унесли?

— А в том-то и дело, что ничего! — торжествующе выпрямился Жека. — То ли наши припасы не приглянулись, маловато оказалось, то ли просто кто-то решил нам подгадить! Я коменданту— то сказал.

— И что комендыч?

— А ничего! Говорит, раз ничего не украли, Женёк, за каким лешим мы будем ментов вызывать? Ну, вот я и подумал: а и правда — зачем? Один геморрой от них. А толку никакого. Да и не будут они дело заводить. Ничего ж не украли.

Женька вопросительно на меня уставился, словно ожидал, что я похвалю его и начальника общежития за такое умное решение. Собственно, я был не против такого расклад. С ментами связываться всегда не в тему. Как говорил один мой друг детства, бывший вор: «Менты сначала бьют, потом разбираются».

За кражу я бы тоже… бил. Воровать меня отучил отец лет в восемь. До сих пор помню: захотелось мне до голубых звезд в глазах пистолет. Да не прост пистолет, их у меня была целая коллекция, а электронный тир! Стоил он девять рублей пятьдесят копеек. Деньги приличные, и я знал, где их взять.

Это был первый и единственный раз, когда я залез в родительский карман. Точнее, в шкатулку, сделанную отцовскими руками для мамы, в которой она хранила «запасные» деньги. Так она называла семейную заначку на всякий внезапный случай.

Стащил я десятку и отправился в «Детский мир». Купил игрушку, пришел домой, начал осваивать. Когда родители вернулись домой, я чувствовал себя заправским снайпером. Но вместо гордости за отпрыска, мама и папа почему-то огорчились.

Спустя годы за рюмкой водки батя признался мне на одном из семейных ужинов: ругал он себя потом люто за свою несдержанность, но иначе поступить не мог. «Физическая память — самая сильная, сынок», — сказал тогда отец.