Пространство сна
Шрифт:
– Вроде все.
– Ир… – сказал он и замолчал.
Повисла недлинная пауза.
– Что? – спросила Ирина, хотя прекрасно понимала, о чем именно он собирается спросить.
– Как ты думаешь, шансы есть?
– Не знаю, не хочу загадывать… – Она несколько раз повторила эти слова. – Не хочу, не хочу…
– А он кто, этот врач? – Тимофей как будто перевел разговор на другое, хотя, по сути, спрашивал о том же. – Педиатр, психолог, травматолог?
– Он сумасшедший… Все, Тим, завтра рано вставать… Целую…
Она просто прервала разговор под благовидным предлогом, потому что боялась в очередной раз
Если честно, положа руку на сердце, она уже почти совсем перестала надеяться на выздоровление сына. Страшный диагноз, состоящий из почти десятка латинских слов, по-простому означавших смерть почти половины головного мозга, с самого начала давил ей на психику, не давал разогнуться. А семь, нет, восемь неудачных попыток добиться хоть какой-нибудь перемены привели ее к почти полному отчаянию…
Надо отдать должное Тимофею, который терпеливо изо всех сил поддерживал жену и делал все, что мог, и еще чуть-чуть. Замковская сегодня хорошо знала, как много семей рухнуло, когда случилось такое или подобное несчастье с ребенком. Мужья просто бросали жен, не объясняя причины, и такими историями были полны все приемные всех больниц России, которых она за последнее время повидала немало. И хотя Ирина никогда в них не задерживалась – звонок Тимофея или кого-то из его друзей всегда выводил ее в особый ряд, но совсем не видеть и не слышать этого она не могла.
Она прошлась по номеру, потрогала простыни на постели – влажные… Пришлось включить обогреватель, предусмотрительно купленный вместе с мебелью. Вот глупость: второй, предназначенный для Сереньки, тоже остался здесь. Она подошла к двери, распахнула ее. Охранник, подпиравший косяк, тут же выпрямился.
– Как тебя зовут? – спросила Замковская.
– Евгений.
– Серенька спит, ты не знаешь?
– Да уж с полчаса не слышно там никого. – Охранник радостно закивал.
– А где Надин?
– В буфет пошла купить себе воды какой-то мудреной.
– Так в номере же есть минибар, – раздраженно сказала Ирина, хотя понимала, что Женя ни в чем не виноват.
– Она говорит – того, чего ей хочется – нету…
– Пусть зайдет ко мне, когда появится.
– Хорошо.
Она уже собралась закрыть дверь, когда услышала голос Жени:
– Ирина Николаевна, – как-то робко, почти испуганно сказал он, – тут такое дело, к вам женщина пришла…
– Какая женщина?
Замковская все еще злилась на всех и вся из-за этой идиотки. И где только Тимофей ее нарыл? Кандидат, доктор, еще чуть-чуть и академик… Воды ей персональной нет в минибаре. Тетя из Ростова – она мысленно произнесла эти слова, подражая Зуеву с ударением на последнем слоге.
Тапочком бы тетку прихлопнуть, но Тима ей верит… Интересно, свои дети-то у нее есть? За три месяца так никто и не удосужился узнать…
– Ну… – мялся охранник, – она вам сама, наверное, лучше объяснит…
– А где она?
Из глубины коридора выступила на свет совершенно незнакомая женщина лет тридцати.
– Вы точно ко мне? – недоверчиво спросила Замковская.
– К вам… – В голосе женщины слышались слезы.
– Ну, заходите, – скривилась Ирина.
Они вошли в номер. Замковская села в кресло, не приглашая гостью сделать то же самое:
– Слушаю вас.
– Вы
меня сегодня, Ирина Николаевна, уволили с работы, – произнесла женщина и замолчала.– Я? Вас? – не поняла Замковская. – Да я вас никогда в жизни не видела!
– Сегодня, – женщина всхлипнула. – Мы распаковывали ваш багаж…
И тут она вспомнила. Горничная была в косынке и фартучке, поэтому Замковская ее сразу не узнала. Да, точно, она уронила ее косметичку и Ирина потребовала от директора увольнения нерадивой работницы.
– Вы разбили зеркальце в моей пудренице, – жестко сказала она, проклиная в душе охранника, который допустил эту несчастную сюда, к ней, – ценою двести восемьдесят долларов. Как я должна к этому относиться?
– Простите меня, Ирина Николаевна, – опять всхлипнула женщина и добавила совсем по-детски: – Я больше так не буду…
– Бог простит, – поставила точку Замковская. – Принесите мне эти деньги, и я тогда подумаю, что с вами делать. Евгений, – позвала она охранника, – проводи даму на выход.
5
Прошло несколько дней. За это время Ирина почти выгнала с работы Надин. Единственное, что еще удерживало «тетю из Ростова» на месте – то, что Тимофею присоветовал ее какой-то важный чин из правительства, которому она приходилась дальней родственницей, и избавляться от нее (на что Тима уже почти согласился) надо было вежливо и печально.
Вопрос об изгнании встал после того, как няня категорически отказалась, как она выразилась, «пускать пузыри». Пару дней она пробовала этим заняться, но Серенька почему-то ее «изделия» игнорировал. То ли еще не привык к новым объектам, то ли сама Надин была ему несимпатична, только он дома, в гостинице, или лежал со своим зайцем, или бессмысленно нарезал по новому, специально для этого купленному большому ковру.
Его (ковер) выбрала Надин, сказав, что на старом гостиничном уже вся шерсть вытерта и пузыри не ложатся на нее, а сразу лопаются. Замковская считала, что это пустая отговорка, каприз, потому что все прекрасно ложилось, но спорить с «тетей» она не стала, ну ее…
Когда же на третий день та просто отказалась заниматься «этой ерундой», сказав, что нанималась к ребенку няней, а не клоуном, Ирина хотела ей выдать все, что о ней думает, но сдержалась, закусив губу. Она попросила Гришу выделить ей кого-нибудь для занятия «ерундой», но тот взял все на себя и быстро нашел с Серенькой «общий язык». А вечером позвонила мужу с просьбой убрать эту идиотку от нее и сына. Тимофей пообещал подумать, как это сделать, потому что ссориться с ее родственником в правительстве не хотел.
Серенька в больнице беззаботно носился за пузырями. Радовало то, что делал он это как-то почти «осмысленно», меняя ритм и направление, и можно было даже, немного напрягшись, представить себе, что не было этой злополучной поездки на Ривьеру и клинической смерти. А просто сын придумал себе такую забаву и играет с переливающимися шарами в какую-то свою детскую игру.
Уже за одно это можно было быть благодарной странному доктору. Зуев всю неделю был страшно занят, внимания ни Ирине, ни Сереньке почти не уделял. В больницу понаехали человек двадцать каких-то людей, они надели халаты и ходили за Алексеем Михайловичем, слушали объяснения, кивали и записывали.