Против ветра! Андреевские флаги над Америкой. Русские против янки

– Для тебя, – ворчит толкач. – Я только что понял – я работаю из чистого патриотизма. И чтобы не отваживать тебя от внутренней торговли. Ты явился очень своевременно. И взял на седьмой части груза столько, сколько я не получу, продав весь…

– Вы что, женские чары посчитали? – капитан-оружейник так горячится, что и джентльменом быть перестал. Да и был ли? В ответ мистер Сторм спокойно, тоном заезжей знаменитости, читает лекцию:

– Я посчитал русский крейсер. Поддержание его боеспособности я рассматриваю как долговременную инвестицию. Если он не будет шалить на угольных путях наших северных друзей, мне придется забыть про шутки вроде сегодняшней. Помимо прочего, действия коммандера Алексеева хорошо поднимают русские бонды… Мисс Уэрта, вы не в обиде?

– Как можно обижаться на акулу, которая тебя съела?

– Что вы, я дельфин и только что приткнул вас к берегу. Просто я веду дела открыто и честно.

– Когда вам выгодно.

– Разумеется. Или вы не извлекаете прибыли из завода?

Берта задумалась. Помотала головой:

– Нет. Все, что получается выкроить, отдаю за новые станки. Стране нужны тяжелые пушки! Вы почему переглядываетесь?

За спиной – ропот. Конкурент молчит, командир ополчения тоже, но у солдата-американца всегда имеется мнение. И на сей раз оно таково: какая-то девица, которая не может удержать револьвер и в обморок валится по два раза на день, пытается отобрать медь у неплохого парня, который всего лишь хочет наделать хороших, памятных еще по мексиканской войне орудий. А ей нужно непонятно что. Конечно, если им показать правое ухо, точнее, половину… только вот тогда ее прогонят в тыл. Или, еще верней, погрузят на посудину Нормана и отправят в Чарлстон.

На лицах вокруг – осуждение. Даже верный Джеймс отводит глаза. Ему стыдно за хозяйку-трусиху, недостойную наследницу Горацио ла Уэрты. Только Норман спокойно сообщает лейтенанту:

– Мисс ла Уэрта всегда падает в обморок от вида крови. И когда у губернатора занозу из пальца достают, и когда вокруг обожженных после взрыва доменной печи складывают. Полагаю, особенность натуры. Хорошо, что это проявляется только после дела. Вообще, если бы не ее пушки, Чарлстон давно бы пал. И Саванна, и Уилмингтон, и Мобайл… Видите ли, сэр, из наших пушек броню мониторов берут только нарезные. Заводы же Уэрты нарезают каждую десятую такую пушку. И выпускают какие-то штуковины, без которых прочие девять орудий разорвало бы при первом же выстреле.

Лейтенант не верит. Зря. Доказательства ползут медленно – лошадей треть от штата, на дороге приходится наводить порядок и заново организовывать перепуганных людей, – но рано или поздно доберутся.

– Шутите?

– Нет. Спросите у любого артиллериста.

– Зачем? Мисс Уэрта, это что, правда? Что только ваши пушки могут топить мониторы?

– Да, – соврала Берта, – и только снарядами с медными поясками.

Язык во рту ворочается? Вот и хорошо. А стыд глаза и выест – так не сейчас. Позже. Когда она отберет руду у армии. Когда она обеспечит защиту руды от янки. И если с первым неясно, то второе случится скоро. Если не подведут заводские – часа через три.

Но какое все-таки облегчение, когда большую часть работы делают другие! Мешки с рудой снова ползут в сторону железной дороги, лопаты переворачивают песок. В порту корабль бы уже опустел, здесь – едва тронут. Для полного счастья северяне, что осматривали выбросившийся на берег пароход, не поленились затопить трюмы. Так что груз сильно потяжелел, да и доставать его стало куда трудней. Так что сейчас ее работа – посматривать, чтобы за спиной не сговорились.

Хорошо, что конкурент греет у костра руки. У Берты тоже зябнут, а в муфте – холоднющий «кольт». Рыжее пламя пляшет на лице капитана. В голосе – только усталость.

– И все-таки, зачем вам пушки?

– Медь. Кстати, за мое упрямство благодарите именно Джосайю Горгаса. Я ему предлагала две железные пушки взамен одной бронзовой. Не согласился.

– Причина была.

– Да. Стяжки тяжелые. Нужно много лошадей, лошадей не хватает. Даже теперь, когда с переправой через Миссисипи стало полегче.

– То есть он прав?

– Прав, но со своей стороны. Однако есть и моя правда. Флот.

– А скорее – братья. Или жених.

– И это – правда. Тем хуже для вас – если попытаетесь отобрать у меня медь.

– Снова будете блефовать с револьвером? Теперь-то я знаю, что вы боитесь крови.

– Да, боюсь. Но вас застрелю. А потом, конечно, упаду в обморок…

Слова негромкие – как же они пролетели сквозь стук лопат? Рота каролинской милиции врывается в землю. Еще вчера они бы ворчали. Теперь… Кровь внушает почтение. А один опытный человек превращает беспечных новобранцев в людей, что используют опыт четырех лет войны.

Под лопатами рождаются не редкие ячейки – длинная, изломанная множеством углов траншея.

В ход идут и мешки с рудой, но эти – артиллеристам, пушки к утру не окопать, значит, следует хотя бы выложить бруствер. Деревянные настилы – грубые, но крепкие, чуть скошенные в сторону моря – готовы. На развертывание тяжелых орудий обычно отводятся сутки. А есть одна ночь. Успеют ли? Но мальчишки рады – рыть приходится «как под Фредерикой», по-настоящему. Вдруг и дело будет настоящее? Шанс доказать отцам и старшим братьям, что и они – воины, защищающие родной штат. Старики ворчат – это «по-настоящему» для них означает либо дурную работу, либо кровавую баню. Уж лучше первое…

А их командиру приходится еще посматривать за парочкой. Как опоссумы в мешке: нес двоих, донес одного… Ну вот опять – у девчонки в голосе проскакивает злая решимость, как у протестанта, готовящегося согрешить. Поставить собственное спасение на то, что его правота перед Господом выше, чем правота того, кто вот-вот получит пулю.

Однорукий лейтенант это слышит, а капитан из Огасты – нет. А потому командир ополчения роняет – для своих сопляков – несколько фраз. И топает к костру греть единственную руку.

– Капитан… вы ведь военного производства? Впрочем, что я несу… Кадровый капитан сейчас должен быть по крайней мере полковником. И вас быстро вернули из армии в Огасту? И с тех пор… да вы до вчерашнего вообще слона видали?

– Вот примерно после таких слов я и стрелялся с чарлстонским инженером. Только то, что у вас одна рука…

– Да, я инвалид. Инвалид и девчонка – все, что наскребла Южная Каролина. А Джорджия, вижу, по-прежнему бережет «сынков Джо Брауна»… Знаете, сэр, я просто отдам приказ моим мальчикам – что седым, что безбородым. И если трепыхнетесь – вместо дуэли выйдет расстрел. Груз – да, перехваченный флотом, пусть и союзным, – находится у берегов штата Южная Каролина. А представитель штата здесь я. И я имею полное право наложить на него арест – до тех пор, пока судьбу важного товара не решит губернатор.

Берта кивает. Хороший вариант. Губернатор Бонхэм – не Браун, он интересы Конфедерации учитывает, но и он сначала раздаст спорное имущество своим. А прочим – что останется.

– Но он наверняка отдаст медь в Чарлстон! – капитан из Огасты понял, что означает решение судьбы меди в Коламбии.

– Правильно сделает. А то вы нальете пушек… и сложите на склад. И табличку повесите: «Только для войск из Джорджии!»

– Это неправда, – эти слова она произнесла тихо, разглядывая муфту, но вот подняла голову, и голос окреп: – Точнее, правда – про Брауна, но пороховые мельницы в Огасте никому не жалели пороха, и медный завод тоже принадлежит армии, а не штату. Чарлстон не выстоял бы в августе и сентябре, если бы поставки не приходили… не по расписанию – по первому требованию. Но что толку в порохе, если снаряд полетит медленно и неточно? Пушки наших кораблей превратятся в дверные молотки, способные лишь колотить по броне врага. Такие же бессильные перед броней, как и бронзовые «Наполеоны». Потому… потому, прости меня, Господи, но я не могу отдать больше, чем половину руды, что осталась на этом корабле.