Противостояние (сборник)

— Подними чемодан.

Сударь открыл глаза и сонно посмотрел на Костенко.

— Не надо, Сударь, — так же тихо сказал Костенко, — не пройдет номер. Не надо мне лепить психа, не поверю… Поднимай барахло!

Сударь поднял чемоданчик. Костенко открыл дверь лифта и пропустил туда Сударя. Нащупав ручку, он, не поворачивая головы, захлопнул дверцу.

Нажал кнопку первого этажа, но вместо того, чтобы кабине пойти вниз, длинно и зловеще затрещал звонок тревоги. От неожиданности Сударь подался вперед. Костенко уперся пистолетом ему в живот и сказал:

— Пристрелю.

Не отводя глаз от лица Сударя, он перевел руку выше и снова нажал кнопку. Кабина пошла вниз. Из темноты пролета она спустилась к окну, и желтое солнце хлынуло в кабину стремительно и осветляюще ярко.

«Сейчас может начаться, — подумал Костенко. — Сейчас он может кинуться на меня, потому что я слеп из-за солнца».

Он сжал пистолет еще крепче и упер локоть в ребра.

Снова наступила темнота. Лицо Сударя выплыло, как изображение на фотобумаге, когда ее опускаешь в проявитель. Его лицо казалось Костенко смазанным, словно снятым при плохом фокусе.

«Сейчас снова будет солнце, — подумал он, — и еще три раза потом будет солнце, черт его задери совсем…»

— Убери пистолет, — попросил Сударь, — ребру ведь больно.

— Потерпишь.

— Убери. Я гражданин, я требую.

— Ты у тети Маши требуй. У меня просить надо, Сударь.

«Еще два раза я буду слепым. Потом надо будет выводить его. Мне нельзя поворачиваться спиной. Ага, я заставлю его обойти меня. Нет, не годится. Он решит, что я боюсь, и начнет драку. Стрелять нельзя, а он здоровее меня, сволочь».

Все. Стоп. Лифт, подпрыгнув, остановился.

Дверь распахнулась сама по себе.

«Неужели его человек?! — пронеслось в мозгу у Костенко. — Оборачиваться нельзя».

— Успел! — крикнул Росляков. — Это я, это я, Славка!

Костенко шумно вздохнул и сделал шаг назад.

— Давай топай, милорд, — сказал Костенко, — быстренько…

В кабинете Садчикова, после обыска, Костенко предъявил Сударю постановление на арест. Тот внимательно прочитал все, что там было написано, осторожно положил бумагу на краешек стола и сказал:

— Никаких показаний давать не буду, подписывать тоже не буду. Если хотите со мной поговорить, дайте марафета. Я иначе не человек.

— Наркотика ты не получишь, — сказал Костенко. — Это раз. Подписи нам твои не нужны. Это два. И показания — тоже. Это три. Понял?

— Ты меня на пушку не бери, я сын почетного чекиста.

— Ты сын подлеца, запомни это, и никогда впредь не смей называть своего отца чекистом. Он им не был.

— Я вызову сюда прокурора.

— Не ты, а я вызову прокурора.

— Какое имеешь право называть меня на «ты»?

— А ну, потише, и не хами. Все равно наркотика не получишь.

— Я требую прокурора! Прокурора! Марафета! Прокурора! Марафета!

Сударя прорвало — началась истерика.

Когда Садчикову рассказали про звонок из прокуратуры — требуют взять под стражу Леньку Самсонова. — он хлопнул по столу папкой так, что подскочила телефонная трубка.

— Перестраховщики, — сказал он. — Ни ч-черта не понимают!

— Позвони к ним, — сказал Костенко. — Надо инициативу перехватить, потом может быть поздно, если он постановление выпишет.

— Ну и ч-что я с ним б-буду говорить?

— А ты с ним не говори. Ты с ним скандаль. Это иногда помогает. Особенно если правда на нашей стороне.

— Т-ты же знаешь — я не умею с-скандалить…

— Пора бы и научиться.

— М-может, ты позвонишь?

— Нет. Это надо сделать тебе. Ты — старший. Я готов идти вместе с тобой куда угодно, ты это знаешь. Но звонить надо тебе… Уважай себя… Уважай так хотя бы, как мы тебя уважаем…

Садчиков позвонил в прокуратуру:

— Послушайте, это С-садчиков говорит. Почему вы с-считаете нужным арестовать Самсонова?

— Потому что имело место вооруженное ограбление кассы.

— Х-хорошо, но при чем з-здесь Самсонов?

— Он был там с бандой.

— Н-ну был. По глупости.

— Вот вы и докажите, что это глупость. И пререкания тут излишни.

— Эт-то не пререкания, поймите. П-парня мы погубим, если его п-посадить. Он же верил нам. Он помог нам задержать бандитов…

Следователь прокуратуры был старым и опытным работником. Он считал, что лучше и безопаснее перегнуть палку, чем недогнуть ее. Так он полагал и ни разу за всю свою многолетнюю практику не ошибся. Во всяком случае, так ему казалось. И не важна, по его мнению, степень тяжести преступления — наказуемое обязано быть наказано. А что принесет наказание — гибель человеку или спасение, — это уже другое дело, к букве закона прямо не относящееся.

— Товарищ Садчиков, — сказал следователь, — мне кажется, не наше с вами дело корректировать законы. Они написаны для того, чтобы их неукоснительно исполнять.

— З-законы написаны для того, чтобы их и-исполнять, это верно, — ответил Садчиков, — но их правильно понимать надо, если речь идет о спасении семнадцатилетнего человека.

— Вы мне передовиц не цитируйте, я газеты сам читаю. Выполняйте мое предписание, а там разберемся.

— Б-будет поздно потом разбираться.

— Разобраться никогда не поздно.

— Д-до свидания.

— Пока. Когда вы его возьмете?

— Н-не знаю.

— Товарищ Садчиков, ваш ответ меня не устраивает. Я сейчас же позвоню комиссару.

— В-валяйте.

Садчиков осторожно положил трубку и снова выругался. И потом быстро поднялся и, не глядя на Костенко, выбежал из кабинета — к комиссару.

Комиссар держал трубку телефона плечом, а руки у него были заняты ремонтом зажигалки. Он дымил папиросой, слушал сосредоточенно, хмуро и лишь изредка повторял: «Ну, ну, ну…» Починив зажигалку, он перехватил трубку рукой и, перебив своего собеседника, сказал:

— Ерунду вы, милый мой, порете. Даже мне странно от вас это слышать. Ладно, хорошо, посадим Самсонова, успокойтесь, только я в данном случае согласен с Садчиковым, а не с вами, и завтра же буду говорить с прокурором.