Противостояние

впереди. Напоролся бы на часть фашистскую — конец, но он попал в болото. Увяз

сходу по грудь, думал, потонет. Но и тут повезло — выкарабкался, а немцы мимо

пролетели, не заметив его за кустом.

Долго фашисты по лесу шныряли, палили, а Дроздов подальше отполз в глубь топи и

затих. Грязный весь, зато маскировка что надо. И захочешь, среди грязи, кочек,

не заметишь.

До ночи лежал. Продрог, мошкару и пиявок проклял, а вылизать средь бела дня

побоялся.

Вляпался, а печали не было. Двух врагов он за ребят положил, арсенал какой-никакой

добыл, опыт с кольями приобрел, шороху фрицам навел и жив остался. Одни плюсы.

До заимки доберется — считай победа.

Но в темноте не больно поймешь, откуда и куда бежал, в какую сторону теперь идти.

Ночь и полдня проплутал, грязный, голодный, измотанный, уже к полудню к заимке

вернулся. Оружие в сено, что для лошадей старик заготовил, спрятал и к крыльцу

вывернул. А на ступенях Лена сидит. Глаза огромными на похудевшем лице кажутся.

Обтянула она его белым платком, так что лоб закрыт и шея — худущая тоже. Руки,

что прутики из мешковатого, нелепого покроя платья выглядывают.

— Щедро, — оценил обновку, что ясно Матвей подарил. Тяжело опустился на

ступени рядом. Руки сложил на коленях, отдых телу давая. — Хорошо. Поправилась,

значит.

Лена платок на щеке поправила и чуть кивнула. Молчит дальше. Минута, пять — Сашу

ее молчание беспокоить стало — неужели онемела?

— Здравствуй-то скажешь?

— Не прощались, — выдала глухо.

И опять молчок, взгляд перед собой.

Лейтенант нахмурился — что тихая, как пришибленная какая-то, ему не нравилось,

но с другой стороны появился страх, что спросит сейчас она его: где Коля? Где ты

своего друга схоронил? А он и ответить не сможет…

Но девушка ничего про Санина спрашивать не собиралась. Поняла уже — нет его на

заимке, а где — лучше не знать, лучше верить в то, что в бреду грезилось: что

жив, только ушел…

Только бы и Дрозд ничего не говорил!

— Ты бы умылся. Грязный будто поросенок, — сказала медленно. Язык отчего-то

еще плохо слушался, и слабость волнами накатывала, в голове отдавалась, делая ее

и все тело тяжелым. Но болеть больше нельзя, не время.

— Вымоюсь, — ответил тихо, настороженно на девушку поглядывая. — Плохо тебе

еще?

— Нормально, — отрезала.

— Ух, строго, — усмехнулся.

— Нормально, — заявила опять, на него уставилась. — Куда ходил?

Саша выдал ей одну из своих обезоруживающих улыбок, беззаботных и задорных:

— Гулял.

— Что нагулял?

Лейтенант фыркнул, сострить хотел, но язык прикусил:

— Пару шишек да грязи пуд, — бросил только.

— Немцы ушли?

Дрозд притих и отвечать не пришлось — по изменившемуся лицу, в миг ставшему

жестким, потерявшим выражение беззаботности, она прочла ответ и голову опустила,

глаза на пару секунд закрыла.

— А наши? Где наша армия? — прошептала, вглядываясь в глаза мужчины. Тот

взгляд отвел — сам бы знать хотел. Но знал, что знал — за те дни, что девушка

болела, округу обошел и одно понял — фрицы везде.

— В тылу мы, — не стал скрывать. — В любую сторону иди — к немцам придешь.

Лена долго молчала, свыкаясь с горькой новостью и, спросила:

— День сегодня какой?

— Жаркий, — улыбнулся ей, чтобы хоть немного развеять. Убивал его ее серьезный

вид, взгляд странный, страшный в своем отчаянье. Нехорошо с ней было — четко

понял, думала она себе что-то и это «что-то» было страшным, безумным.

Изменилась наивная девочка — комсомолка. Погасло что-то в глазах, лицо

отрешенным и взрослым стало.

Лена даже не улыбнулась в ответ, тон не изменила:

— Пятое? Десятое? Первое? Июнь, июль, август?

— Июль, — прищурился, глаз с нее не спуская. — Может десятое. Я дни как-то не

считал.

— Прав. Это неважно, — кивнула чуть подумав.

— Заторможенная ты какая-то, как замерзшая. Ты бы еще полежала, Лена.

— Пчела я, а не Лена. Сам окрестил.

— Я же в шутку…

— А я в серьез. Что делать думаешь?

Не спросила, а скорее приказала ответить. Дрозд отвернулся, теряясь от такого

тона. Стянул грязную, пропахшую порохом, грязью, тиной гимнастерку. Помолчал и

бросил ей в тон:

— Дрова колоть, шаньги есть и на печи лежать.

— Я с тобой, — тут же заверила девушка. Лейтенанта даже развернуло — оглядел с

ног до головы — а ведь контуженная она, что он от нее хочет?

— Не против, — решил в шутку перевести.

— Слово офицера?

— Ага, — улыбнулся и хотел за плечи обнять, но сам не понял, как с крыльца

полетел, считая спиной ступени. Уставился снизу вверх на ненормальную, а девушку,

оттого что с силой и не понятной яростью, пихнула его, саму скрутило. Сползла по

ступеням, взгляд с туманом в небо, лицо белое, как платок его обрамляющий.

Ну, как на такую злиться?!

Его чуть не покалечила — ладно, сама же чуть не покалечилась!

Поднял ее осторожно, в хату отнес, на постель положил: