Противостояние

Придется отдать им кур. Столько труда пропало зря. Если не отдам, они разорвут меня в клочья. Все впустую.

Мысленным взором она видела усмешку темного человека, видела его вытянутые руки, сжатые кулаки, из которых капала кровь.

Еще одна ласка рванула мешок. И еще одна.

Ласки с противоположной стороны дороги, извиваясь, подползали к ней, прижавшись брюхом к земле. Их маленькие свирепые глазки сверкали в лунном свете, словно кристаллы льда.

Но тот, кто верит в Меня, смотри, он не умрет… потому что Мой знак на нем и ни одна тварь не тронет его… он Мой, сказал Господь…

Абагейл встала, все еще в ужасе, но теперь зная, что надо делать.

– Убирайтесь! – закричала она. – Это куры, верно, но они для моих гостей! А теперь пошли прочь!

Они попятились. В их маленьких глазках появилась неуверенность. И неожиданно они исчезли, словно развеянный ветром дым. «Чудо», – подумала она, и душу ее преисполнила благодарность Господу. А потом неожиданно ей стало холодно.

Она почувствовала, что где-то на западе, далеко-далеко, по ту сторону Скалистых гор, которые не просматривались даже на горизонте, широко раскрылся глаз – чей-то сверкающий глаз – и повернулся к ней, выискивая ее. И она явственно услышала слова, будто произнесенные вслух: Кто там? Это ты, старуха?

– Он знает, что я здесь, – прошептала она. – Помоги мне, Господи. Помоги мне сейчас, помоги всем нам.

Волоча мешок, она вновь поплелась к своему дому.

Они приехали двумя днями позже, двадцать четвертого июля. Абагейл подготовилась к их приезду не так хорошо, как ей хотелось. Она снова чувствовала себя разбитой, даже раздавленной, могла ковылять с места на место только с помощью трости, даже воду из колодца доставала с огромным трудом. На следующий день после убийства кур и противостояния ласкам Абагейл, совершенно вымотанная, надолго уснула вскоре после полудня. Ей приснилось, что она находится на каком-то высоком холодном перевале в Скалистых горах, к западу от материкового водораздела. Шоссе 6 тянулось и петляло между высоких каменных стен, которые пропускали солнечный свет на дно ущелья только в очень короткий промежуток времени, от одиннадцати сорока пяти до двенадцати пятидесяти. Но во сне она попала в это ущелье не днем, а глубокой, безлунной ночью. Где-то выли волки. Внезапно в темноте открылся Глаз и стал осматриваться, перекатываясь из стороны в сторону. Ветер завывал среди сосен и голубых елей. Это был он, и он искал ее.

Она пробудилась от этого долгого и тяжелого сна еще более уставшей, чем прежде, и снова обратилась к Богу с молитвой, чтобы Он отпустил ее с миром или хотя бы изменил направление, в котором ее посылал.

Север, юг или восток, Господи, и я покину Хемингфорд-Хоум, вознося Тебе хвалу. Но не на запад, не к темному человеку. Скалистых гор недостаточно, чтобы разделить нас. Даже Анд недостаточно.

Но это не имело значения. Рано или поздно, когда этот человек почувствует себя достаточно сильным, он придет в поисках тех, кто ему противостоит. Если не в этом году, то в следующем. Собак нет, их унесла эпидемия, однако в горах остались волки, готовые служить сыну Сатаны.

И не только волки.

Утро того дня, когда наконец прибыли гости, началось для нее в семь часов. Абагейл таскала к печи поленья, по два за раз, пока печь не нагрелась, а ящик для дров не наполнился. Господь послал ей прохладный, облачный денек, первый за многие недели. К ночи даже мог пойти дождь. Во всяком случае, так считало ее бедро, которое она сломала в тысяча девятьсот пятьдесят восьмом году.

Первым делом Абагейл испекла пироги. Воспользовалась консервированной начинкой, которую нашла в кладовой, и свежим ревенем и земляникой с огорода. Земляника как раз поспевала, восславим Господа, и ее радовало, что ягоды пошли в дело. Сам процесс готовки улучшил самочувствие Абагейл, потому что готовка – это жизнь. Один пирог с черникой, два с земляникой и ревенем и один яблочный. Их аромат заполнил утреннюю кухню. Она поставила пироги охлаждаться на подоконники, как делала всегда.

Абагейл замесила хорошее тесто, хотя без свежих яиц пришлось проявить смекалку. А ведь она побывала в курятнике, яйца лежали на расстоянии вытянутой руки, но… винить в этом можно было только себя. С яйцами или без, днем маленькая кухня с бугристым полом и выцветшим линолеумом наполнилась запахом жарящихся кур. На кухне стало очень жарко, и она поплелась на крыльцо, чтобы, как обычно, почитать Библию, обмахиваясь последним, уже потрепанным номером «Сионской горницы».

Куры получились мягкими и нежными, как ей того и хотелось. Один из гостей мог прогуляться на поле и принести два десятка початков молодой кукурузы, после чего они перекусят под открытым небом.

Завернув готовых кур в бумажные салфетки, она вышла на зад нее крыльцо с гитарой, села и начала играть. Спела все свои любимые гимны и псалмы, и ее высокий дрожащий голос далеко разносился в застывшем воздухе.

Соблазны встречаются всем по пути, Пройти мимо них нелегко. Но если совсем мы духом падем, Попросим поддержки Его.

Музыка так нравилась Абагейл (пусть даже слух у нее ухудшился, и она не могла сказать, правильно ли подбирает мелодию), что она играла один гимн за другим, не прерываясь.

И как раз добралась до «Мы идем в Сион», когда с севера до нее донесся звук работающего двигателя. Автомобиль ехал к ней по дороге, находящейся в ведении округа. Абагейл перестала петь, но пальцы продолжали отсутствующе перебирать струны, а она прислушивалась, склонив голову набок. Едут, да. Господи, они отыскали дорогу, и ей уже виден тянущийся за пикапом шлейф пыли, потому что они съехали с твердого покрытия на проселок, который заканчивался у нее во дворе. Невероятно радостное волнение охватило ее, и Абагейл похвалила себя за то, что надела свое лучшее платье. Она поставила гитару между ног и приложила ладонь ко лбу, хотя солнце и не выглядывало из облаков.

Теперь звук двигателя стал заметно громче, и через секунду, там, где кукуруза отступала перед тропой, протоптанной стадом Кэла Гуделла…

Да, теперь она видела его, медленно едущий старый пикап «шевроле». Кабина набита битком – в ней сидело человека четыре (вдали она отлично все видела, даже в сто восемь лет), – а еще трое стояли в кузове и смотрели поверх кабины. Она разглядела худощавого блондина, девушку с рыжими волосами, а в центре… да, он, тот самый юноша, который почти уже научился быть мужчиной. Темные волосы, узкое лицо, высокий лоб. Он заметил ее, сидящую на крыльце, и неистово замахал рукой. Через секунду к нему присоединился и блондин. Рыжеволосая девушка просто стояла и смотрела. Матушка Абагейл подняла руку и махнула им в ответ.

– Спасибо, Господи, что привел их сюда, – хрипло пробормотала она. Теплые слезы потекли по ее щекам. – Господь мой, я так Тебе благодарна.

Грохоча и подскакивая на рытвинах, пикап вкатился к ней во двор. Она обратила внимание, что на водителе соломенная шляпа с большим пером, заткнутым за синюю бархатную ленту.

– Да-а-а-а-а-а! – кричал он и махал ей рукой. – Привет, матушка! Ник сказал, что мы найдем вас здесь, и мы нашли! Да-а-а-а-а! – Он нажал на клаксон. С ним в кабине сидели мужчина лет пятидесяти, женщина того же возраста и девочка в красном вельветовом комбинезоне. Девочка робко махала одной рукой; большой палец другой руки надежно угнездился во рту.

Молодой человек с повязкой на глазу и темными волосами – Ник – выпрыгнул из кузова через борт еще до того, как пикап остановился. Удержался на ногах и медленно направился к ней. Его лицо было серьезно, но единственный глаз сверкал ликованием. Он остановился у ступенек крыльца и изумленно оглядел двор, дом, старое дерево с качелями из покрышки. Хотя, конечно же, больше всего он смотрел на нее.

– Привет, Ник, – поздоровалась Абагейл. – Рада тебя видеть. Да благословит тебя Господь.

Он улыбнулся, из его глаза потекли слезы. Поднялся по ступенькам и взял ее за руки. Она подставила ему свою морщинистую щеку, и он нежно ее поцеловал. За его спиной пикап остановился, и все вылезли из него. Мужчина, сидевший за рулем, держал на руках девочку в красном комбинезоне с загипсованной правой ногой. Ее руки крепко обвивали загорелую шею водителя. Рядом с ними стояла женщина лет пятидесяти, следом за ней – рыжая и светловолосый юноша с бородой. «Нет, конечно, он не юноша, – подумала матушка Абагейл, – просто слабоумный». Замыкал ряд мужчина, который тоже ехал в кабине. Он протирал стекла очков в тонкой стальной оправе.