Прованс навсегда

— Дальше охота на кроликов. Но впереди еще кое-что интересное, такое сейчас нечасто увидишь.

Он замедлил движение пленки, хорька, несколько этим недовольного, засунули в вещмешок, и на экране появился фургон «Ситроен-2CV», подруливший к дубовой роще и замерший. Из кабины вылез глубокий старик в полотняном картузе и бесформенной куртке, медленно подошел к задней двери фургона. Открыв ее, он вытащил грубо сколоченные деревянные сходни, приладил их к кузову, обернулся и послал в объектив лучезарную улыбку. Снова полез внутрь. В руках у него появилась веревка. Он еще раз улыбнулся камере и потянул за веревку.

Фургон заколыхался, из него постепенно, дюйм за дюймом, высунулась чумазая физиономия здоровенной розовой свиньи. Старик удвоил усилия, и свиная туша неуверенными шажками спустилась по трапу. Свинья поводила ушами, активно замигала, и я не удивился бы, если б и она, подражая хозяину, улыбнулась в объектив. Но свинья комплексов кинозвезды не демонстрировала, вела себя достаточно пассивно.

— В прошлом году, — лаконично, но веско прокомментировал Ален, — эта госпожа нашла под триста кило трюфелей.

Ничего себе! Мы смотрели на животное, заработавшее в прошлом году больше, чем большинство из лондонских предпринимателей, причем не пользуясь автомобильным телефоном.

Старик и свинья неторопливо направились в рощу, как будто на прогулку, два округлых силуэта, подсвеченных зимним солнцем. После затемнения на экране появились сапоги деда, затем свиное рыло, активно разрывающее землю. Этакий увлеченный работой живой канавокопатель.

Голова свиньи дернулась, и камера переметнулась к старику, натянувшему веревку. Свинья, однако, сопротивлялась, стремилась продолжить увлекательное занятие.

— Запах трюфелей для свиньи связан с сексом, — пояснил Ален. — Поэтому она не хочет уходить.

Веревка старику не помогла. Он подошел к животному, уперся плечом в свиной бок. Минута препирательства, и свинья наконец уступила напору. Старик полез в карман и сунул что-то своей кормилице. Конечно же, не трюфель по пятьдесят франков за кусочек.

— Желуди, — устранил мои сомнения Ален. — А теперь смотрите.

Коленопреклоненный старец выпрямился, повернулся к камере и вытянул вперед трюфель размером чуть больше мяча для гольфа. Старик улыбался, сверкая на солнце золотыми коронками. Трюфель пропал в пятнистом полотняном мешке, а старик и свинья проследовали к очередному дереву. В конце — апофеоз. Обе ладони старика наполнены грязными комками. Добрая утренняя охота!

Хотелось посмотреть, как свинью будут уговаривать, уламывать, заманивать желудями обратно в фургон, но вместо этого фильм завершил вид горы Ванту и музыкальный фрагмент из «Жан де Флоретт».

— Видите, какие сложности с обычной свиньей. — Как не увидеть. — Надеюсь, что с моей при таком же чутье будет легче с этим. — Ален развел руки в стороны, показывая габариты. — Пошли покажу. Она у нас англичанка. Звать на английский манер — Пеги.

Пеги занимала квартиру рядом с жилищем двух трюфельных собак Алена. Ростом она слегка превосходила собачью породу вельш-корги, хотя и была, разумеется, вдвое толще. Робкая черная свинка. Мы уставились на нее, она застеснялась, хрюкнула и потрусила в уголок, где и залегла. Ален сказал, что характер у нее завидный и что он вот-вот начнет с ней заниматься, так как сезон закончился и времени достаточно. Я спросил, как он ее станет тренировать.

— Терпением. Я этого научил трюфель искать, — он кивнул на немецкую овчарку, — а у него ни нюха, ни таланта, не его это занятие.

Я высказал желание увидеть свинью в действии, и Ален предложил мне принять участие в его охоте в следующую зиму. Вел он себя совершенно не так, как обычный крестьянин-охотник, недоверчивый, всего опасающийся. Ален — энтузиаст и счастлив поделиться своим фанатизмом.

В этот раз на прощанье он вручил мне плакат, рекламирующий эпохальное событие в истории трюфелей. В деревне Бедуан у подножия Мон-Ванту готовилось побитие мирового рекорда, приготовление колоссального трюфельного омлета, претендующего на занесение в Книгу рекордов Гиннесса. Цифры поражали: семьдесят тысяч яиц, сто килограммов трюфелей, сто литров масла, одиннадцать килограммов соли, шесть килограммов перца. Диаметр сковороды — десять метров. Выручку от мероприятия предполагали направить в благотворительный фонд. Такой день надолго запомнится, уверенно заявил Ален. Ведутся переговоры о приобретении батареи новых бетономешалок для приготовления исходной смеси. Руководить приготовлением омлета будет один из наиболее авторитетных шефов Воклюза.

Я высказал мнение, что такого рода событие нетипично для трюфельного фронта. Слишком оно открытое, слишком отличается от обычного теневого характера рыночных сделок.

— А, это… Да, верно подмечено, есть люди, немного… — он неопределенно повел рукой, — serpentin. [79] — Он посмотрел мне в глаза и улыбнулся. — В следующий раз я вам расскажу кое-что.

Мы простились, и я поехал домой, раздумывая, смогу ли убедить Фрэнка прибыть из Лондона для участия в этом эпохальном событии, побитии омлетного мирового рекорда. Неординарное гастрономическое событие! И, конечно, генерал-мажордом Воан тоже должен принять участие. Я живо представил себе, как он в строгой трюфельной форме управляет трюфельными операциями, распределением ингредиентов между бетономешалками: «Сюда еще ведерко перца, прошу вас…» Может быть, разработать для него шефский колпак в цветах и узоре его клана, а также приобрести штаны для горного туризма. Я пришел к выводу, что не следует употреблять marc по вечерам. Странные мысли приходят в голову.

79

Буквально: серпантин (фр.).

Наполеоны в недрах сада

У дальнего конца нашего бассейна славные строители Дидье и Клод оставили длинную насыпь из разного рода сувениров их полезной деятельности. Строительный мусор, треснувшие плитки, сломанные плиты мощения, снятая проводка с выключателями… Предполагалось, что однажды они вернутся со своим грузовиком и заберут весь этот хлам. Тогда этот безукоризненный участок земли можно будет засадить розами.

Но почему-то операция по эвакуации у них никак не вписывалась в график. То грузовик в разъездах, то Клод палец на ноге сломает, то Дидье в срочном порядке что-то крушит в Нижних Альпах… Сувенирная гора так и оставалась на месте. Время пошло ей на пользу, смягчило ее грубые очертания свежей зеленью, сквозь которую пробивались дикие маки. Я обратил внимание жены на спонтанную живописность этой детали садового дизайна, но она придерживалась иного мнения. Розы, сказала она, повсеместно считаются более живописными, чем строительный мусор и пивные бутылки. И я начал разбирать завал.

Я никоим образом не чураюсь физического труда. Он мне даже приятен. Ритм работы захватывает, а результаты ее вдохновляют. Каких-то две недели — и земля очищена, можно залечивать пузыри на ладонях. Жене результат тоже понравился. Теперь, сказала она, нам нужны две глубокие траншеи и полцентнера навоза. Она обратилась к творческой работе с каталогами роз, а я заклеил ладони и купил новую мотыгу.

Разрыхлив около трех ярдов твердокаменной земли, я вдруг заметил тусклое поблескивание чего-то желтого меж корнями. Какой-то давний покойник, житель дома, выкинул давным-давно пустую бутылку из-под пастиса, подумал я. Но, нагнувшись, понял, что это не бутылка и не металлический колпачок от нее. Запустив в землю пальцы, я вытащил оттуда монету. Отмыв ее под краном, смахнул капли воды с бородатого профиля.

Монета в двадцать франков, датированная 1857 годом. На одной стороне была изображена голова Наполеона III с козлиной бороденкой и готическим шрифтом обозначено его общественное положение — ИМПЕРАТОР — вместе с именем. На реверсе лавровый венец, увенчанный гордым EMPIRE FRANCAIS, а по краю утешительная для каждого француза констатация: Dieu prot`ege la France. [80]

Жену находка взволновала не меньше моего.

— Наверняка там еще есть! Копай, копай!

80

Бог хранит Францию (фр.).

Не прошло и десяти минут, как я наткнулся на вторую монету, тоже в двадцать франков. Эта покинула монетный двор в 1869 году. Наполеон за эти годы нимало не постарел, добавился лишь венчающий его голову лавровый венок. Я стоял в выкопанной мною яме и прикидывал, что осталось мне еще двадцать ярдов и что при такой интенсивности обнаружения — одна монета на ярд — к концу канавы у меня окажется полный карман наполеондоров. Мы сможем себе позволить ланч в «Л'Усто де Боманьер» в Ле-Бо-де-Прованс. Я принялся махать инструментом, пока не затекли руки, сквозь пелену пота вглядываясь в землю и ожидая, когда мне снова подмигнет Наполеон.