Прованс навсегда
Шрифт:
Перепелку спрятали, первого участника спустили с поводка. Он миновал две кучи, едва удостоив их вниманием, а перед третьей замер, не добегая до нее нескольких ярдов.
— Aha! Il est fort, ce chien, [200] — прогремел chasseur.
Пес, отвлеченный шумом, дернулся, затем решительно направился к куче. Шел он медленно, осторожно, бережено ставя лапы на землю, вытянув вперед голову, не обращая внимания на одобрительные замечания комментатора.
200
Ага! Он сильный, этот пес (фр.).
За три фута от окаменевшей от ужаса птицы пес снова замер в классической охотничьей позиции, подняв одну лапу, причем голова его,
— Tiens! Bravo! [201] — закричал chasseur и принялся аплодировать, забыв, что в руке у него микрофон.
Хозяин забрал собаку, они рысью вернулись к стартовой позиции, оба вполне довольные. Дама на высоких каблуках и в сложном черно-белом туалете свободного покроя — официальный хронометрист — записала время на доске. Ответственный за перепелку переместил ее в другую кучу, второго участника спустили с поводка.
201
Подумать только! Браво! (фр.)
Тот без всяких колебаний подбежал к боскету, из которого вынули перепелку, и остановился.
— Beh oui, — прокомментировал chasseur, — запах еще силен. Подождем.
Мы подождали. Пес тоже ждал. Но ему ожидание скоро наскучило. Вероятно, он обиделся на дурацкие шутки двуногих. Он задрал у боскета ногу и потрусил обратно к хозяину. Несчастную перепелку засунули в следующий боскет, но, возможно, запах птицы на месте ее первого обнаружения перебивал все остальные, ибо все собаки, одна за другой, останавливались у той же кучи хвороста, недоуменно ее обследовали и отбывали. Стоявший рядом с нами старожил высказал мнение, что перепелку следовало вести на поводке от боскета к боскету, а не переносить. Чтобы она оставляла след. Собаки же не ясновидцы! Старик покачал головой, неодобрительно цокая языком.
Последний участник, пес грязно-рыжего цвета, беспокоился, видя, что остальные покидают позицию, а он остается. Он подвывал и нервно дергал поводок. Когда очередь дошла до него, стало ясно, что ему правила объяснили неверно. Не обращая внимания на боскеты, он совершил круг почета по беговой дорожке стадиона и понесся в виноградники. За ним побежал, размахивая руками и что-то крича, его хозяин.
— Oh l`a l`a… Une locomotive. Tant pis, [202] — сокрушенно комментировал chasseur.
202
Ой-ля-ля… Ведущий гонщик. Ничего не поделаешь (фр.).
Когда солнце уже склонялось, а тени вытянулись, мсье Дюфур, президент охотничьего клуба «Философ», распределил призы и вместе с коллегами принялся за гигантскую паэлью. Уже затемно придя домой, мы все еще слышали в отдалении смех и звон бокалов, а где-то в виноградниках хозяин безуспешно окликал свою собаку.
В чреве Авиньона
Не сказал бы, что пляс Пи, площадь в центре Авиньона, радует глаз в серые моменты перед восходом солнца. Архитектурный ансамбль площади — беспородная дворняга истории градостроительства. Два ряда безвкусных, но довольно экстравагантных старых построек соседствуют с бельмом современной застройки. Некий питомец школы железобетона, b'eton arm'e, оставил свой автограф, точнее, увековечился безобразной кляксой.
Центральное бельмо окружают грубые глыбы и скамьи, отдыхая на которых можно наслаждаться лицезрением второго бельма, более внушительного, три пятнистых бетонных этажа коего в течение трудовой недели в восемь утра уже забиты машинами. Причина присутствия автомобилей — и моего собственного — на пляс Пи в столь раннее время в том, что лучше всего покупать пищу в Авиньоне под этим трехэтажным гаражом, в Лез Аль.
Я прибыл еще до шести и втиснул машину на одно из свободных мест на втором этаже. Внизу, на площади, две археологические развалины с кожей цвета скамьи, на которой они устроились, приговаривали литровую бутыль красненького, обходясь без официантов, салфеток и бокалов. К ним подошел gendarme, [203] прогнал одним своим видом, не разжимая губ, не тратя жестов, и остановился, подталкивая взглядом. Под действием облеченного властью
взгляда бродяги проволоклись через площадь походкой людей, которым идти некуда и надеяться не на что. Здесь сила взгляда официального лица ощущалась слабее, и изгнанники опустились на поребрик. Жандарм пожал плечами и отвернулся.203
Жандарм (фр.).
После пустынной тихой площади нутро Лез Аль поражало шумом, гамом, суматохой. По одну сторону двери спящий город, по другую — яркие огни, крики, смех и перебранка, разгар рабочего дня.
Я едва отскочил от тележки со штабелем набитых персиками ящиков. Толкавший ее грузчик обогнул угол, вопя: «Klaxon! Klaxon!» За ним следовал целый поезд таких же рыночных тележек с другими продуктами, но с таким же шумом. Я огляделся по сторонам в поисках более безопасного уголка и рванулся к вывеске с надписью «buvette». [204] Если уж меня переедут, то пусть это случится в распивочной.
204
Буфет (фр.).
Владельцы — Джеки и Изабель, как означено на той же вывеске, — трудились в поте лица своего. Народу здесь было столько, что одну и ту же газету читали втроем. Ближайшие к стойке столики оказались все заняты первой сменой то ли завтракающих, то ли обедающих. По пище сразу не скажешь. Круассаны ныряли в чашки густого горячего caf'e cr`eme, [205] рядом поглощались полуметровые сэндвичи с колбасой и изрядные порции пиццы, запиваемые красным вином. Меня потянуло на чемпионский завтрак с полупинтой красного и чем-нибудь основательным, но вино спозаранку допустимо лишь как награда за трудовую ночь. Я заказал кофе и попытался углядеть видимость системы, упорядоченности в окружающем хаосе.
205
Кофе со сливками (фр.).
Лез Аль занимает квадрат со стороной семьдесят ярдов, и ни дюйма не пропадает впустую. Три главных прохода разделяют 'etaux, торговые места разного размера, и в это время утра трудно представить, каким образом тут найдется место для покупателя. Ящики, коробки, кучи стружки и бумаги, на полу раздавленные помидоры, листья салата, кое-где и россыпи гороха или чего иного.
Продавцы, слишком занятые укладыванием товара и надписыванием ценников, не тратя времени на посещение бара, орут, призывая официантку, ловко проскальзывающую между баррикадами с подносом, и получают кофе с доставкой на рабочее место. Она не спотыкается и не скользит даже там, где мужчины в резиновых передниках выгребают лед на сталь рыбных прилавков — там пол блестит от смочившей его воды.
Лед грохочет, как град по жестяной кровле, с другого конца доносится куда более кошмарный звук — мясники пилят и рубят кости, связки, мышцы туш забитого скота. Радея о целости их собственных конечностей, я надеюсь, что за завтраком они воздержались от употребления вина.
Через полчаса можно уже высунуть нос из бара, не опасаясь за свою драгоценную жизнь. Тележки и ящики исчезли из проходов, колеса сменились ногами. Армия подметальщиков наводит чистоту на полу, пластиковые таблички ценников на местах, кассы во всеоружии к приему денег, кофе допит, рынок готов к приему покупателей.
Нигде я не видел такого обилия свежей пищи в подобном многообразии. Я насчитал пятьдесят торговых мест, многие из которых посвящены лишь одному продукту. Двое торговцев предлагают оливки — только оливки, — но во всевозможных вариантах: `a la greque [206] в масле с пряными травами, с алыми стружками жгучего перца, оливки из Ниона, из Лe-Бо, оливки, похожие на мелкие черные сливы или на продолговатые зеленые виноградины. Они выставлены в приземистых деревянных кадках, поблескивающие, будто отполирована каждая в отдельности. В конце ряда кадок единственная емкость, в которой содержатся не оливки — бочонок анчоусов из Коллуара, упакованных плотнее любых сардин, острых, пряных. Я нагибаюсь, чтобы понюхать. Мадам за прилавком предлагает попробовать с черной оливкой. Умею ли я готовить тапенад, пасту из оливок и анчоусов? Тапенад на обед — проживешь до ста лет!
206
По-гречески (фр.).