Провидец Александр Энгельгардт
Шрифт:
Умер Чижов в 1877 году в Москве.
Наиболее полная биография Чижова - книга И. Симоновой, данными которой я воспользовался. Но я и сам в своё время основательно изучал материалы "Вестника промышленности" и других изданий, которые редактировал Чижов.
Чижов, как и другие патриотически настроенные русские предприниматели, полагали, что железные дороги у нас должны служить не столько экспорту хлеба, сколько всестороннему развитию регионов России. Им было непонятно, почему надо было гордиться тем, что Россия кормила пол-Европы? Ведь зерно и сырьё продают отсталые страны, а развитые их покупают. Англия и Германия тоже могли бы выращивать у себя необходимое для собственного пропитания пшеницу, рожь и овёс ("овсянка, сэр"), но они предпочитали производить на экспорт высокотехнологичную продукцию, дающую больше добавленной стоимости. Мировая торговля, вообще мировая экономика основана на неэквивалентном обмене. Развитые страны продают индустриальную продукцию, например, вооружение, а покупают продовольствие и сырьё. В современном мире каждой стране нужно новейшее оружие, но производить его могут только развитые страны. Отсталая
Но даже хлебом можно торговать по-разному. США тоже уже во времена Энгельгардта становились экспортёром зерновых, но у них в экспорте повышалась доля муки, а Россия по-прежнему продавала необработанное зерно. При этом с каждым годом становилась очевидной бесперспективность такой экономики. Появлялись всё новые экспортёры зерна, например, Аргентина, там были и лучшие для этого природно-климатические условия, и применялись более совершенные технологии, а Россия оставалась страной находящихся на грани разорения помещичьих хозяйств и миллионов мелких производителей зерна с отсталым трёхпольем. Россия, как экспортёр зерна, агонизировала, что отчётливо показали Александр Нечволодов в книге "От разорения - к достатку" и Сергей Шарапов в брошюре "Деревенские мысли о народном хозяйстве".
В условиях, когда на зерновом рынке всё большую его долю захватывали более успешные конкуренты, Россия, чтобы удержаться там, должна была прибегать не просто к продаже, а к распродаже своего достояния по дешёвке, по ценам ниже мировых. Вот почему помещики и стремились понизить заработную плату крестьянам и батракам, вот почему у скотника Петра оставалось на весь год на содержание семейства 6 рублей.
Сто тридцать лет прошло с тех пор, когда Энгельгардт написал это разбираемое мною письмо. Давно миновали те времена, когда Россия заваливала своим хлебом европейские рынки. Уже более пятидесяти лет минуло с печального момента, когда мы в советское время, при Хрущёве, начали ввозить из-за границы зерно в большом количестве, да и всякое другое продовольствие у нас всё в большей мере завозилось по импорту. В "лихие 90-е", в либеральной России, мы снова стали экспортёром зерна, хотя остаёмся импортёром мяса, молока овощей и фруктов, а также водки, вина и разных деликатесов. И пока для освобождения от этой позорной зависимости делаются только первые шаги, пользу от которых рядовые граждане ещё слабо ощущают. Сменявшие один другого министры сельского хозяйства неизменно заверяют, что наша страна с её половиной мирового чернозёма и громадными массивами необрабатываемых (то есть заброшенных) земель, способна прокормить полмиллиарда человек, а некоторые замахиваются и на миллиард. Но обеспечить продуктами питания 145 миллионов россиян никак не получается. Вот и оказывается, что письма Энгельгардта остаются необычайно злободневными. Так и кажется, когда их читаешь, будто речь идет о наших днях, хотя и сознаешь, что ситуация в корне изменилась.
Но что же общего-то у времени Энгельгардта с днём сегодняшним, чем вызвано это ощущение исключительной злободневности им написанного? А тем, что и тогда, и в "лихие девяностые, шла речь о наглой распродаже России, да и сейчас ещё положение, хотя и меняется к лучшему, но очень медленно. Только предмет торга изменился. Раньше распродавали хлеб, то есть плодородие почв, труд и здоровье народа, а либеральная Россия распродаёт нефть, газ, руду, детей, женщин и пр., то есть благополучие ныне живущего и будущих поколений россиян. Как-то я прочитал в газете, что экспорт нефти и газа ограничивается ныне у нас только пропускной способностью трубопроводов, - и сразу же вспомнил Энгельгардта:
"Вспомните, как ликовали в прошлом году газеты, что спрос на хлеб большой, что цены за границей высоки. Вспомните, как толковали о том, что нам необходимо улучшить пути сообщения, чтобы удешевить доставку хлеба, что нужно улучшить порты, чтобы усилить сбыт хлеба за границу, чтобы конкурировать с американцами. Думали, должно быть, и невесть что у нас хлеба, думали, что нам много есть что продавать, что мы и американцу ножку подставить можем, были бы только у нас пути сообщения удобны для доставки хлеба к портам.
Ничего этого не бывало. И без улучшения путей сообщения, и без устройства пристаней с удобоприспособленными для ссыпки хлеба машинами, просто-напросто самыми обыкновенными способами, на мужицких спинах, так-то скорёхонько весь свой хлеб за границу спустили, что теперь и самим кусать нечего".
Журналисты и экономисты, рассуждавшие о конкурентоспособности русского хлеба на европейских рынках, подсчитывали затраты на его производство и перевозку и т. п. А Энгельгардт пытается проникнуть в суть проблемы, разобрать образ жизни народов тех стран, которые выступают на рынке зерна; хотя, возможно, он порой и представлял себе быт американского фермера и батрака в несколько розовом свете (но по сравнению с жизнью смоленского мужика это всё равно выглядело как "два мира"):
"И с чего такая мечта, что у нас будто бы такой избыток хлеба, что нужно только улучшить пути сообщения, чтобы конкурировать с американцем?
Американец продаёт избыток, а мы продаём необходимый насущный хлеб. Американец-земледелец сам ест отличный пшеничный хлеб, жирную ветчину и баранину, пьёт чай, заедает обед сладким яблочным пирогом или папушником с патокой. Наш же мужик-земледелец ест самый плохой ржаной хлеб с костерём, сивцом, пушниной, хлебает пустые серые щи, считает роскошью гречневую кашу с конопляным маслом, об яблочных пирогах и понятия не имеет, да ещё смеяться будет, что есть такие страны, где неженки-мужики
яблочные пироги едят, да и батраков тем же кормят. У нашего мужика-земледельца не хватает пшеничного хлеба на соску ребенку, пожуёт баба ржаную корку, что сама ест, положит в тряпку - соси.А они о путях сообщения, об удобствах доставки хлеба к портам толкуют, передовицы пишут! Ведь если нам жить, как американцы, так не то чтобы возить хлеб за границу, а производить его вдвое против теперешнего, так и то только что впору самим было бы. Толкуют о путях сообщения, а сути не видят. У американца и насчёт земли свободно, и самому ему вольно, делай как знаешь в хозяйстве. Ни над ним земского председателя, ни исправника, ни непременного, ни урядника, никто не начальствует, никто не командует, никто не приказывает, когда и что сеять, как пить, есть, спать, одеваться, а у нас насчет всего положение. Нашёл ты удобным, по хозяйству, носить русскую рубаху и полушубок - нельзя, ибо, по положению, тебе следует во фраке ходить. Задумал ты сам работать - смотришь, ан на тебя из-за куста кепка глядит. Американский мужик и работать умеет, и научен всему, образованный. Он интеллигентный человек, учился в школе, понимает около хозяйства, около машин. Пришёл с работы - газету читает, свободен - в клуб идёт. Ему всё вольно. А наш мужик только работать и умеет, но ни об чем никакого понятия, ни знаний, ни образования у него нет. Образованный же, интеллигентный человек только разговоры говорить может, а работать не умеет, не может, да если бы и захотел, так боится, позволит ли начальство. У американца труд в почёте, а у нас в презрении: это, мол, черняди приличествует. Какая-нибудь дьячковна, у которой батька зажился, довольно пятаков насбирал, стыдится корову подоить или что по хозяйству сделать; я, дескать, образованная, нежного воспитания барышня. Американец и косит, и жнёт, и гребёт, и молотит всё машиной - сидит себе на козлицах да посвистывает, а машина сама и жнёт, и снопы вяжет, а наш мужик всё хребтом да хребтом. У американского фермера батрак на кровати с чистыми простынями под одеялом спит, ест вместе с фермером то же, что и тот, читает ту же газету, в праздник вместе с хозяином идет в сельскохозяйственный клуб, жалованье получает большое. Заработал деньжонок, высмотрел участок земли и сам сел хозяином.
Где же нам конкурировать с американцами! И разве в облегчённых способах доставки хлеба к портам дело? Вот и без облегчённых способов доставки, как потребовался немцу хлеб, так в один год всё очистили, что теперь и самим есть нечего. Что же было бы, если бы облегчить доставку?"
Так ведь и в либеральной России какие стройки были больше всего на слуху? Балтийская трубопроводная система - для экспорта нефти, "Северный поток", "Голубой поток", "Южный поток" (ныне заменённый "Турецким потоком"), "Сила Сибири", порт Саггита на берегу Северного Ледовитого океана, буровые установки на шельфе того же океана и в Охотском море - для экспорта газа, нефтепровод к Тихому океану - для экспорта нефти, трубопровод из Поволжья в Одессу - для экспорта аммиака, новые причалы в дальневосточных портах - для экспорта каменного угля. И, соответственно, освоение новых месторождений нефти и газа, строительство новых и модернизация существующих угольных шахт и разрезов - тоже экспортной направленности. Дошла очередь и до модернизации сети элеваторов и причалов для экспорта зерна. Россия остаётся страной, экспортирующей в основном нефть, газ, лес-кругляк, другие виды сырья, а в последние годы - также и зерно. И, видно, избавимся мы от такой своей специализации ещё не скоро... А ведь изменись конъюнктура на мировых рынках, уменьшись потребность внешнего мира в главных продуктах нашего экспорта - и огромные вложения труда и капитала в названные стройки оказались бы бросовыми, занятый на этих предприятиях персонал в основном пополнил бы ряды безработных. Вот, читаю: "Газпром" может остаться с недостроенной трубой, Турция то ли решила нас шантажировать, то ли выторговать себе значительную скидку в цене на газ. Будем надеяться, что данные опасения окажутся напрасными. Но насколько надёжнее мы бы себя чувствовали, если бы больше объектов строили не для вывоза наших богатств за рубеж, а для развития собственной страны. Ведь у нас, снабжающих газом пол-Европы, половина собственной территории ещё не газифицирована. Не получается ли снова: "недопотребим (газ) - а вывезем"?
Едва успел я написать эти строк, как появилось сообщение: "Турция отказалась участвовать в "Турецком потоке". Говорил же я сам себе: не прочь худого - оно само может случиться...
Энгельгардт понимал, что вывоз хлеба царской Россией был не просто экономической, но и острейшей социальной проблемой. И доходы от него идут не только помещикам, но и государству, а точнее - его кредиторам, банкирам Запада, ибо Россия всё больше увязала в путах внешнего долга (ещё одна так узнаваемая вплоть до конца 1990-х годов деталь):
"Когда в прошедшем году все ликовали, радовались, что за границей неурожай, что требование на хлеб большое, что цены растут, что вывоз увеличивается, одни мужики не радовались, косо смотрели и на отправку хлеба к немцам, и на то, что массы лучшего хлеба пережигаются на вино. Мужики всё надеялись, что запретят вывоз хлеба к немцам, запретят пережигать хлеб на вино. "Что ж это за порядки, - толковали в народе, - всё крестьянство покупает хлеб, а хлеб везут мимо нас к немцу. Цена хлебу дорогая, не подступиться, что ни на есть лучший хлеб пережигается на вино, а от вина-то всякое зло идёт". Ну, конечно, мужик никакого понятия ни о кредитном рубле не имеет, ни о косвенных налогах. Мужик не понимает, что хлеб нужно продавать немцу для того, чтобы получить деньги, а деньги нужны для того, чтобы платить проценты по долгам (тому же немцу). Мужик не понимает, что чем больше пьют вина, тем казне больше доходу, мужик думает, что денег можно наделать сколько угодно. Не понимает мужик ничего в финансах, но всё-таки, должно быть, чует, что ему, пожалуй, и не было бы убытков, если б хлебушко не позволяли к немцу увозить да на вино пережигать".