Провидение

Его голос в моем сердце, его хрипловатый голос – сломался раньше времени. Мой мальчик. Он сказал:

– Сама видишь, мама, скоро все кончится, будет уже слишком поздно для нежностей.

– Кончится, Поло?

– Ну, я же совсем вырасту.

Он жалуется на мое вечное отсутствие. Он предпочел бы, чтобы я сидела дома на пособии, говорит, что это все же лучше, чем минимальная зарплата и каторга. Такие слова в его словаре, уже в двенадцать-то лет – это нормально?

– А за твои частные уроки с репетитором как мне платить?

– Они мне не нужны, у меня способности к математике, так сама математичка говорит.

Хуже всего, что Поло прав. Он на удивление хорошо считает. Можно подумать, будто этот мальчуган родился с калькулятором в голове. И вот с высоты своих метра тридцати девяти он втолковывает мне, что занятия со студентом-политехником на самом деле больше всего нужны мне самой. По-своему, конечно: он умеет быть дипломатичным.

– Мне спокойнее, что он с тобой занимается.

– Как раз это я и хотел сказать, мама.

С тех пор как Поло перешел в коллеж, он изменился. У него все те же круглые щеки, нежная кожа, но глаза стали другими. Временами кажется, будто он окунается в людей, в предметы, погружается в них. А в следующий миг – хоп, выдает славную шутку. Потому что он остроумен, мой Поло. Способен и мертвого развеселить, в любой час дня и ночи. Он балансирует между двумя мирами, фантазией и рассудительностью, между бунтом и благоразумием. Задает мне вопросы. Он тоже устал. Ему ехать до школы почти так же долго, как и мне до работы, но по другой причине: рядом с домом он не мог оставаться, это было бы легальным убийством. Так директриса сказала в тот день, когда вызвала меня, этими же самыми словами. Я была потрясена, но она мне не оставила времени поразмыслить.

– Послушайте, я знаю превосходный коллеж, директор мой друг. Для Поло это далековато, но оно того стоит, поверьте мне.

Дело решилось меньше чем за пять минут. Я уж и не знала, то ли руки опустить, то ли радоваться. С одной стороны, сама я, как и всегда, ничего не выбирала. Вместо меня решила директриса. А с другой – хоть кто-то решил мне помочь, в первый раз. Я воспользовалась блатом! Привилегией, поблажкой в обход правил! Вообще-то такое со мной не должно было случиться, совсем, но я уж не буду жаловаться, ладно?

А Поло, надо было его видеть – такой гордый, до слез!

Скрежет стали по рельсам. Резкое торможение придавило меня к откидному месту. Должно быть, я брежу, что это, заговор? По вагону разносится голос машиниста: «Дамы и господа, из-за пострадавшего пассажира мы вынуждены остановиться на неопределенное время».

Согласна. На этот раз, Марилу, все пропало. И надо же было, чтобы это случилось со мной сегодня. Со мной. Почему? «Это встреча года, – предупредил господин Фаркас. – Всем быть на своих местах, и чтобы ни один волосок не торчал». Головомойкой он не удовлетворится. Сразу же вышвырнет за дверь, это уж как пить дать. Я уже видела, как он поступил с бухгалтершей в прошлом месяце. Вызовет свою заместительницу по кадрам, ужасную тетку, очень красивую, очень высокую, очень накрашенную. Толкнет меня к ней и скажет: «Уволить немедленно, пусть убирается к черту, не хочу больше ни видеть, ни слышать эту дуру, иначе повешу на нее серьезный проступок, и тогда распрощается с пособием».

Мне было так жарко. Я не могла дышать. Голова кружилась. Все мечты, все планы пошли прахом. Кино в субботу с Поло. Каникулы на берегу моря этим летом. Запись на дзюдо.

– Вам нехорошо? – спросила дама напротив.

Да, нехорошо, мадам. У меня впечатление, что я сейчас умру. Я десять лет живу в ужасе, что этот день случится, вот он и случился: и это происходит тут, на ваших глазах. Десять лет гнуть спину. Десять лет закрывать глаза и уши с девяти часов утра до шести часов вечера, только бы не замечать, во что я превратилась. Десять лет засыпать вечером, думая, что вот еще один день выигран, Марилу. Я лавировала среди препятствий. Удерживала равновесие. И вот: неверный шаг. Одной ногой попала на ледяную дорожку – это начало конца.

Люди в вагоне комментируют ситуацию.

– Пострадавший пассажир – они всегда так говорят, когда кто-нибудь упал на рельсы.

– Самоубийца, чего уж там. Честно говоря, надо совсем отчаяться, чтобы прыгнуть под поезд.

– Один с моей платформы сиганул, я думал, меня вывернет. Кровищи – аж до самых афиш. Омерзительно.

– Похоже, что такое два раза в неделю случается, вы только представьте!

Дама достала пакетик жевательной резинки и протянула мне.

– Угощайтесь. Неважно выглядите.

Я мотнула головой: страхи лишили меня языка.

– Если вы так беспокоитесь из-за вашей работы, они вам на выходе справку дадут.

Нет мужества ответить. Делиться своими несчастьями – в этом я никогда не была сильна.

– На все надо смотреть с хорошей стороны, – продолжала настырная дама. – Всякий раз, когда меня задерживает какой-нибудь несчастный случай, авария на дороге, например, я думаю, что мне еще повезло, ведь это я могла быть тем раздавленным телом под искореженным железом.

Ради бога, пусть она замолчит. Они там сейчас, должно быть, занимают места в большом конференц-зале роскошного здания рядом с набережными. Господин Фаркас уже решил мою судьбу. И вымещает свою злобу на Мелани, малышке из приемной, которая не удосужилась позвонить, предупредить его, что документы доставлены: и не без основания.

Поезд медленно тронулся. «Движение прервано до нового распоряжения, – послышался голос машиниста. – Все выходят на следующей остановке». Мысль о самоубийстве. Мысль об этом мире, через который я прорываюсь вот уже два часа. Чудовищная пробка, качающийся бомж, сварливый таксист, самоубийца. А вскоре и письмо о моем увольнении. Надо на все смотреть с хорошей стороны, сказала дама. Не вижу ничего, кроме Поло, который сам скоро увидит во мне только сломленную мать-неудачницу, не способную предложить ему то, что он заслуживает.

Мы остановились у платформы. Поезд пустел, освобождаясь от своих последних пассажиров; на какую-то секунду мне захотелось бросить папки под колеса. Хваленые документы с ультраконфиденциальной информацией покончили с собой. Встреча года искромсана в лапшу. Просто ради удовольствия.

– До свидания и мужайтесь, – сказала дама.

Летя стрелой, я могла бы оказаться на месте около десяти минут четвертого. Я не занималась спортом с самого детства, но у меня хорошие физические данные. По крайней мере, хоть с этой точки зрения у меня был шанс: я родилась в то время, когда бедняки еще могли претендовать на здоровье. Мои родители питались овощами и фруктами, купленными за бесценок на рынке у мелких производителей, и следили за моей гигиеной бдительнее, чем за молоком на огне. Мне не грозило ни ожирение, ни хронический кариес. Я никогда не курила. Была крепкой, выносливой, неистребимой, отнюдь не из тех, кто выхаркивает свои легкие после стометровой пробежки даже в пору отпусков. Давай, Марилу, поднажми!

На улице моему движению мешали прохожие. Откуда выскочила эта бабенка, вся в поту и в мыле, бегущая так, будто от этого зависит ее жизнь? Я бежала, потому что так было надо. Потому что я все еще несла за это ответственность. Я бежала, потому что это было моей работой – доставить эти документы. Зная, что меня ждет, другие на моем месте уже перестали бы надрываться и остановились выпить стакан воды – я была практически обезвожена. Но это было сильнее меня. «Хороша, да слишком глупа», – иногда комментирует Надеж, моя соседка по лестничной площадке, с которой мы иногда пьем кофе, когда Поло нет рядом. Она права, в этом моя проблема, я слишком усердствую. Но мне уже поздно меняться. Да и ради чего? Ради кого? Чем становиться другим человеком, я предпочитаю просто сократить поле своей деятельности и общения. Это моя тактика, чтобы ограничить зло. Не пытаюсь завести друзей. Моя единственная семья – это Поло, а что касается мужчин, то с этим покончено со времени ухода его отца: можно сказать, что он был мне вместо прививки. Честно, друзья, любовники, муж – все это не для меня, тут я не ломаюсь. Пока я одна тащу на своих плечах свою жизнь и жизнь Поло, я предпочитаю избегать зрителей и не отвлекаться.