Провидение
Шрифт:
– А вы, – вдруг наседает на меня секретарша, которую ситуация живо заинтересовала, – вам фамилия судьи Дюбуа ничего не напомнила?
– Нет, не напомнила.
Наоборот, я пыталась от нее отстраниться. Ведь людей по фамилии Дюбуа сотни, тысячи в каждом городе, спорю, что вашего булочника и моего электрика зовут Дюбуа, а чего вы ожидали, на что надеялись, что я буду умирать всякий раз, как столкнусь с каким-нибудь Дюбуа?
Секретарша надувает губы. Антонен остается неподвижным.
Его волосы потемнели. Он выше, чем я могла бы предположить. Та же осанка, то же обаяние,
Ну же, Прюданс, опомнись!
Не знаю, что меня смущает больше всего, появление призрака из прошлого или же то, что этот призрак с такой точностью помнит мое имя, мое лицо. Он наблюдает за мной, пристально меня разглядывает.
– Что ж, – говорит секретарша, – работайте, я вас оставляю.
Антонен знаком приглашает меня войти, первым заходит в кабинет и усаживается в свое кресло.
– Ну, садись, пожалуйста.
Он колеблется, открывает рот, чтобы что-то сказать, передумывает, ждет мгновение, потом в конце концов говорит:
– Значит, ты пришла по поводу Версини? У меня уже есть первый отчет «Протека» по «Лексису».
Да, вернемся к «Лексису». Только немного переведем дух, ладно? Мне надо снова сосредоточиться. Перестать быть Прюданс Мане, чтобы стать составной частью дела Версини. Точнее, его ключевым элементом. Вот что у меня на руках, господин судья. Брось взгляд на этот договор. Твои подозрения были вполне обоснованны. Русские, «Лексис», «Реальпром». Змеиный клубок. Все здесь, все.
Он пробегает документы глазами. Выражение его лица меняется по мере переворачивания страниц. Такого он явно не ожидал.
– Спасибо, Прюданс. Это потрясающе. И вправду впечатляет.
– Не за что. Ассистентка Фаркаса, единственная, кто уцелел при взрыве, попросила меня передать эти документы кому следует.
– Какая трагедия. Эти люди готовы на все. Настоящая уголовщина, я в этом нисколько не сомневаюсь. Знаешь, расследование смерти моей предшественницы все еще открыто. Точную причину пока никто не смог установить, но самая вероятная версия – отравление. Я и сам регулярно получаю угрозы.
Он вздыхает.
– Что не помешает мне пойти до конца. А теперь, благодаря тебе, я выиграю драгоценное время.
– Хорошо, тогда я оставлю это у тебя.
Я уже собралась уходить, но он меня задержал.
– Прюданс, ты не можешь подождать десять минут? Надо поместить эти документы в надежное место. И я должен с тобой поговорить.
Поговорить со мной? Зачем? О чем? Э, Антонен, взгляни на меня! Неужели не видишь, что прошлое меня убивает?
– Мне некогда.
– Это важно, я настаиваю. Если не можешь сейчас, назначим встречу.
Он не отстанет, я это чувствую по тому, как крепко он сжал мою руку.
– Ладно, подожду тебя внизу, в кафе напротив Дворца. Но поторопись, пожалуйста.
Спускаясь по ступеням, я ощущаю, как меня охватывает гнев. Ну зачем надо было, чтобы я нашла его в судейском одеянии – уважительным, предупредительным и располагающим к себе человеком с
таким мягким и решительным голосом? Почему он не стал мелким буржуа, недалеким и бессовестным типом, каким я так часто его себе воображала? Какое божество распределяет столь мало заслуженные роли в нашей пространной человеческой комедии?Приходи, раз уж ты так настаиваешь. Выскажись и исчезни.
В кафе оживленно. Десятки служащих Дворца правосудия суетятся, вскакивают со своих мест, толкаются, смеются или бранятся. Разговоры переплетаются между собой, слова: развод, вина, процедура, передача дела в суд, слушание, рассмотрение и многие другие – мешаются в кучу, сталкиваются и кружат голову сильнее, чем два бокала пива, которые я выпила один за другим. На мгновение я закрываю глаза.
– Вот и я, – говорит голос Антонена.
– Ладно. И что у тебя такого важного?
С помощью спиртного мне удалось взять язвительный тон. Я держу подбородок высоко, как научилась у дедушки. Дерзко смотрю на этого мужчину, который причинил мне столько боли, когда был еще мальчишкой.
Но Антонен не смущается. Берет мою руку, лежащую на деревянном лакированном столе. Говорит:
– Прюданс, важен только твой образ, который меня преследовал все это время. Воспоминание о тебе и моя тоска. Твое исчезновение и мое чувство вины. – Он тихо спрашивает меня: – Почему ты ничего не сказала в тот день? Почему не плюнула мне в лицо? Ведь ты же знала правду.
– Правду?
– Вспомни, Прюданс, Лори тебя спросила…
– Она передала мне твои подлые условия.
– Этих условий никогда не было. Она все выдумала. Присвоила себе право говорить от моего имени. Это ее забавляло. Она знала, что я был в тебя влюблен. Да, Прюданс, влюблен, после стольких лет я могу наконец это сказать.
Рука Антонена на моей; у меня пересохло во рту, прервалось дыхание.
– Встретив тебя между уроками, я надеялся… Но ты позволила мне пройти мимо, не сказав ни слова.
– Я сказала да.
Клянусь, Антонен. Согласна – я это прошептала, пролепетала, выдохнула. Но я это сказала: да.
– Я не расслышал. Решил, что не нравлюсь тебе. Когда ты не пришла в коллеж на следующий день, я подумал, что ты заболела. Потом ученики из твоего класса узнали, что с тобой произошло, и рассказали нам. Только узнав о твоей попытке самоубийства, Лори во всем мне призналась. Он чувствовала себя виноватой. Я тоже чувствовал себя виноватым.
Мой взгляд затуманивается. Наверняка из-за этих упрямых слез. Мне снова одиннадцать лет.
– Мы так и не узнали, как ты из этого выкарабкалась и даже выкарабкалась ли. Я спрашивал нашего директора, привратника твоего дома. Никто не знал или, скорее, никто не хотел говорить. Твоя мать переехала, сожгла все мосты. Но я никогда не переставал думать о тебе. Искал твое имя повсюду, но напрасно. Сто раз я думал, что заметил тебя, и сто раз ошибался. И вот ты вдруг появляешься сама. У двери моего кабинета. – Он улыбается. – И с увесистым досье.
Я уже не знаю, что сказать. Впрочем, я уже вообще ничего не знаю, даже кто я такая. Я чувствую себя разбитой на части. Свет снаружи окрасился оранжевым.