Провинциальный детектив
Шрифт:
Турецкий картинно прищурился.
– Замечательно. Видимо, кто-то наконец решил перейти от теории к практике.
– Кто-то – вполне возможно. Вот только ко мне этот «кто-то» отношения не имеет. Я уже двадцать раз об этом сказал. Я не могу отвечать за всех сумасшедших в округе, которым придет в голову использовать нашу символику!
Последнее звучало почти гордо. «Пора сбить с него спесь», – решил Турецкий.
– Ладно. Охотно верю. За сумасшедших отвечают соответствующие инстанции. А вы, милейший, должны отвечать только за то, что у вас тут непосредственно происходит, верно?
– Абсолютно. –
– Замечательно. И что тут у вас происходит?
– Как, что? – Аидовы прозрачные глазки суетливо забегали. – Клуб. Ночной клуб. Люди приходят, выпивают, танцуют. Не понятно? Вы ж сами видели!
– Почему, понятно. Кое-что действительно видели. – Турецкий сделал паузу на глоток пива.
– Ну. Вот… – промямлил Аид.
– Видели девочек, вполне возможно, несовершеннолетних. Пиво глушат без зазрения совести. Одна такая Лолитка на моих глазах сигареты у стойки попросила.
Аид рассмеялся.
– Ах вы вот так, значит? За «жабры» решили взять? Пожалуйста, я вам все лицензии покажу, сертификаты…
«За жабры» – хорошо сказано», – подумал Турецкий и вслух продолжил:
– Да на что мне твои сертификаты, Иванников?
Услышав свою фамилию, Аид позеленел.
– Как, на что? А зачем их выдают тогда? И вообще, если на то пошло, приходите с официальным ордером, проверяйте паспорта и посетителей. У вас на глазах выгоню взашей всех, кому нет восемнадцати. Да хоть на наркотики проверяйте!
– А это мысль, ты знаешь, Иванников! Нагрянет к тебе сюда отдел по борьбе с наркотиками, так ты думаешь, они у тебя ничего не найдут? Если надо, все что угодно найдут! Не нарывайся, Иванников!
Турецкий заметил, что звук собственной фамилии почему-то выводил Аида из себя, и ему доставляло почти садистское удовольствие вставлять ее к месту и не к месту.
– Я тебе по-хорошему говорю. Не нарывайся, Иванников. – Турецкий сделал еще глоток пива.
Судя по всему, Аид начинал постигать масштаб бедствия. Он начал судорожно ерошить свои бесцветные волосы.
– Ладно. Я понял. Но что я могу сделать? Что?! Скажите мне, что? Я честно говорю: понятия не имею, кто это мог сделать! Клянусь!
Тут Панюшкин, стоявший до этого тише воды ниже травы, засмеялся. «Еще бы, сатаной поклялся!», – мелькнула мысль. Турецкий глянул на него строго, но потом тоже решил засмеяться. Для пущего психологического эффекта.
– Как, что? Подумай. Тебе надо крепко подумать! Ради твоего же блага! Ты сам-то не понимаешь, что в этой ситуации подставляют именно тебя с твоим дурацким кабаком, этим нелепыми звездочками, свечками, черными одеяниями, сайтами и прочим?
– А с сайтом, кстати, что? У вас же там форум есть. Я там был. В подфорумах ничего нет, но ведь существуют еще личные сообщения! – быстро протараторил Панюшкин.
Аид свел брови острым углом.
– Верно. Это вариант. Я посмотрю.
Турецкий снова коварно улыбнулся.
– Не «посмотрю», а «внимательно посмотрю». Ты понял, что от твоей внимательности многое зависит, да?
Аид молчал. Он думал. Было видно, как мысль мечется в стеклянных глазах. Очевидно, до него дошло.
– Я внимательно посмотрю. И завтра дам знать.
– Дай. – Турецкий еще
раз улыбнулся и вышел.Уже в гостиничном номере он вспоминал, как для вящей убедительности они с Панюшкиным вернулись в зал и спокойно допили пиво, специально нервируя Аида своим присутствием. Потом прогулялись до машины. Ночь была теплой. Да… теплая, приятная ночь… Ветерок легкий. Звезды, конечно, не южные, но все же! В полумраке даже район с жалкими частными домишками казался не таким уж убогим. Ночь облагораживает.
Внезапно он заметил на прикроватной тумбочке лист бумаги.
«Звонила Алевтина Дудкина. Просила перезвонить».
Видимо, Алька не дозвонилась в номер и оставила сообщение на рецепции, а они принесли записку в номер. Что у нее там может быть срочного? Турецкий глянул на часы – полчетвертого. Перезванивать было, мягко говоря, поздно.
Глава 11
Первое, что сделал Турецкий на следующее утро, – набрал номер московского офиса. Он, конечно, догадывался, что ничего срочного или форс-мажорного произойти там не может – слишком хорошо отлажена система. Но все равно было как-то не по себе. А если вдруг?.. Нет, никакие «вдруг» в нашей системе координат невозможны. И Алевтина просто… Ну, как бы это сказать?.. Женщина. Звонит по поводу и без оного. Ладно. Это понятно, но какого черта там никто не подходит? Длинные гудки нервируют его уже с минуту. Девять утра, Алька в это время должна сидеть на телефоне, как солдат на боевом посту. Та-ак!.. Ладно, надо будет – сами дозвонятся.
Он спокойно спустился к завтраку, планируя не спеша поесть и отправиться к Подгурскому. Но в фойе его уже ждал Панюшкин.
– Доброе утро, Александр Борисович!
Турецкий обреченно вздохнул.
– Привет, Сережа! Я, если честно, еще не завтракал. Желаешь, выпей со мной кофе за компанию.
Панюшкин отказываться не стал. Они сели за столиком у окна. Турецкий лениво размазывал по тарелке овсянку – с утра аппетита, как всегда, нет, но поесть надо. Панюшкин смаковал местный вариант эспрессо.
– Ну, какие ощущения от вчерашнего разговора?
Что характерно, возвращаясь от Аида, они впечатлениями не обменивались. Молчали больше. Каждый думал о своем.
– По-моему, он, как бы это сказать, остался под впечатлением…
– А как же! Старались ведь. Изо всех сил старались. – Турецкий усмехнулся, вспомнив вчерашний спектакль. – Ясное дело, никто ему наркотики подбрасывать не собирался и не собирается, но образ наших правоохранительных органов повсеместно таков, что поверить можно чему угодно. Даже такому бреду.
«Да уж, бред – не бред, но сработало», – подумал Панюшкин. Тем более что он лично знал несколько человек в своем ближайшем окружении, которые такими методами пользовались, при этом не слишком перегружая совесть.
– Чего задумался? Для нас главное было – простимулировать творческое начало нашего бледнолицего приятеля. А оно в нем есть определенно. Как думаешь, когда ему звонить и мрачным голосом спрашивать «Как дела, Иванников?»?
Панюшкин расхохотался. Он представил себе эту картину: Турецкого, изображающего Карабаса-Барабаса в погонах, и Аида, лицо которого искажается, как от зубной боли.