Провинциалы. Книга 3. Гамлетовский вопрос

Когда тот уезжал в командировки, Кузьменко охотно играл с Костей Гаузовым. Все остальные, за исключением Кантарова, с которым он периодически сражался, пока тот был заведующим отделом, оказались слишком слабыми для него соперниками, но каждого вновь появляющегося сотрудника он с откровенным азартом и неиссякаемой надеждой обязательно испытывал на шахматную состоятельность.

Сашка в свое время такую проверку выдержал и даже заслужил похвалу, хотя выиграл всего одну партию из пяти, но от последующих приглашений отказывался, ссылаясь на занятость даже в перерыв…

…Он положил перед Кузьменко подборку писем, сказал, что редактора сегодня не будет, поэтому вынужден обратиться к нему.

Коротко изложил: Кантаров заявляет, что отдел срывает плановый выход полосы, Сашка же считает, что подборка подготовлена, переписывать и переделывать ничего не нужно.

Кузьменко хотел было что-то сказать но, взглянув на Жовнера, пообещал сейчас же, не откладывая, просмотреть.

Сашка заглянул к Красавину, хотел поинтересоваться, не изменились ли у него отношения с Кантаровым, но тот проводил оперативное совещание со своими корреспондентами, и Сашка пошел к себе, сожалея, что еще не обед и уходить ему в рабочее время без очевидной причины не следует. Он лишь отправил поникшего и не способного ничего делать Смолина в краевую библиотеку, срочно придумав ему задание.

Через полчаса зашел Кузьменко, источающий миролюбие, и сообщил, что на этот раз Кантарова он убедил, тот уже рисует полосу, но в какой-то мере требования ответственного секретаря вполне обоснованы. Письма нельзя, конечно, переписывать, но работать с ними необходимо, надо подходить к делу творчески.

– У меня в свое время была задумка делать тематические подборки, – признался он. – Это было бы интересно читателю и выявляло бы назревшие проблемы.., – оглядел кабинет и с явно сожалеющими нотками в голосе продолжил: – Я ведь почти два года в этом кабинете отсидел…

– Нравилось? – спросил Сашка, вполне удовлетворенный таким разрешением конфликта.

– В письмах хорошо видно, чем живет общество, – уклончиво отозвался тот. И неожиданно добавил: – Может партейку?

– Занят, – провел рукой у горла Жовнер. – Подборку по комсомольскому шефству над детскими домами собираю…

– Будет желание – заглядывай, сразимся…

И пошел по коридору, неся мягкую улыбку и, казалось, несмотря на свой рост, совсем не занимая места…

Вошел Красавин.

Он опять куда-то спешил.

Поинтересовался:

– Ты что-то хотел?

– Уже нет, – не стал объяснять ничего Сашка. И, глядя на очевидно не поверившего Красавина, добавил: – Давно не общались, поговорить хотел.

– Это точно, надо бы кое о чем перекалякать.. Давай на следующей неделе выберем время. Посидим, потреплемся не торопясь… Кстати, Слава Дзугов тебе привет передавал. Я только что с ним по телефону разговаривал. Тоже не против посидеть. Может втроем?

– Можно и втроем, я «за».

– Так и передам, я сейчас к нему бегу.

…Но выбрать паузу в будние дни так и не удалось ни на следующей неделе, ни через одну… То у одного командировка, то у другого, а Дзугов вообще из районов не вылезал, готовил отчетно-перевыборные конференции. Можно было, конечно, встретиться в выходные, но ими Сашка жертвовать не хотел, в пятницу на последнем автобусе, а то и на попутках торопился к семье, на два дня отключаясь от забот.

Как правило, они втроем (Светланку уже можно было брать с собой) уезжали в Теберду или в Архыз – красивые долины вдоль быстрых горных рек с хрустально прозрачным и бодрящим именно в это время яркой осени воздухом, в котором снежные вершины Кавказского хребта казались совсем близкими. В речках водилась осторожная форель, охота на которую была непростой и увлекательной (Сашкина страсть), леса радовали изобилием грибов (слабость Елены), а все вместе (пойманная рыба и найденный гриб) приводили в безудержный восторг Светлану, за которой нужен был глаз да глаз…

Дни эти пролетали стремительно, сжимаясь в неповторимые мгновения, насыщенные и сожалением об их краткости, и желанием надолго сохранить в памяти очищающую энергию радости единения с окружающим миром и любви к нему, друг к другу, ко всем знакомым и незнакомым людям…

А потом разноцветье стало желтеть, превращаться в золото, устилать улицы, шуршанием напоминая о приближающейся зиме, летняя суета отступала в прошлое – прекрасная пора (не зря у Пушкина была Болдинская осень!), время недолгой остановки, оценки того, что уже прожито, и определение планов на будущее…

В это время неплохо писалось.

Сашка приходил теперь на работу как можно раньше, перенеся завтрак из общежития в кабинет, и в течение полутора-двух часов жил со своими героями совершенно в ином мире, где уже вовсю лежали снега и трещали нешуточные морозы, а его герои в череде важных дел старались найти ответы на непростые и совсем не актуальные (а кое в чем запретные) для большинства вопросы…

Когда начинали греметь шаги по коридору, он нехотя возвращался в действительность, в которой первым, как правило, появлялся Кантаров, приходивший на полчаса раньше и в обязательном порядке обходивший все кабинеты, словно ожидая найти за закрытыми дверями нечто непозволительное.

– Творишь? – догадливо изрекал он.

На что Сашка сначала согласно кивал, но после того как тот на редколлегии совершенно серьезно заявил, что Жовнер занимается графоманией в ущерб своим обязанностям, стал рукопись закрывать или газетой, или письмом и делать вид, что уже весь в рабочем процессе…

С Кантаровым, несмотря на все Сашкины попытки, отношения не сложились, помирить двух умных и талантливых людей – Красавина и Кантарова, как он надеялся, не получилось, дружить же он предпочел с Красавиным, что привело к натянутым отношениям не только с Кантаровым, с Селиверстовой и ее подчиненными. И неожиданно для него с Олегом Березиным, который держался в редакции довольно независимо (он был секретарем партийной организации). Жовнер предположил, что подобное охлаждение наступило не без участия Марины…

Иногда вторым в редакции появлялся Красавин, который предпочитал писать в одиночестве и относительной тишине. Дома, хотя он и получил уже двухкомнатную квартиру, уединиться не позволяли дочь и жена, поэтому он допоздна задерживался по вечерам, а если не успевал закончить, на следующее утро дописывал. Обычно он стремительно пробегал по коридору и заходил к Сашке только после того, как заканчивал материал, удовлетворенный, хитро улыбаясь, уверенный в себе. Они обменивались необязательными репликами о том, что надо бы обсудить ситуацию в редакции, но все никак не могли выкроить время, да и настроиться на явно назревший разговор.

…В тот уже по-настоящему осенний день, пронизанный прохладным ветерком, загоняющим в тупики желтые одинокие листья, Жовнер тоже пришел раньше остальных, но новость узнал, когда уже коллеги ходили с сосредоточенными и серьезными лицами, а начальствующая тройка и Красавин спешно были вызваны в крайком партии.

Ближе к обеду телетайп начал выстукивать первые лаконичные строки сообщения о кончине Генерального секретаря Коммунистической партии Советского Союза Леонида Ильича Брежнева, и новость из разряда слухов перешла в свершившееся событие.