Проводники судьбы

— Довольна? — в голосе Александра Мира так и не услышала упрека, которого ожидала.

— Можешь сделать вид, что ничего этого не было? — девушка виновато улыбнулась.

— Могу, — молодой человек вернул ей улыбку.

— Интересуешься готикой? — спросила Мира, смущение повелевало ей как можно скорее сменить тему разговора.

— Что?

Мира коснулась рукой талисмана, висящего у него на шее — серебряного креста с верхним лучом в виде петли.

— Нет, — ответил Александр, вновь надевая футболку и вытаскивая наружу скрытый до этого под одеждой медальон. — До того, как стать символом готов, он имел другое значение…

— Можешь мне ничего не объяснять: я ведь изучаю культурологию, если помнишь, — девушка самодовольно улыбнулась. — Это анкх, древнеегипетский символ бессмертия, вечной жизни; ключ к тайному знанию.

— Верно, ключ… — пробормотал Александр. — Жаль только, что теперь мало кто помнит о первоначальном толковании. После одного нашумевшего фильма о вампирах анкх сделали своим символом готы, и теперь в глазах обывателя он означает смерть.

— Думаю, многие и вовсе не имеют представления о том, что может значить этот символ, — заметила Мира.

— Зато те, кто интересуется, знают некоторые тонкости, — произнес Александр. — Есть несколько разновидностей символа. Петля может выходить из самой точки пересечения лучей, брать свое начало немного выше или даже значительно выше. В первом случае анкх означает смерть (это и есть подлинный символ готов), во втором — жизнь и в третьем, — он указал на собственный медальон, — бессмертие.

— Я об этом не слышала, — призналась Мира. Постепенно все возвращалось на круги своя: перед ней вновь был человек, не перестававший поражать ее познаниями в разнообразных областях и, в конце концов, тот, с кем ей просто было интересно и хорошо. — Уже поздно, а мне еще надо учиться. Я пойду, — вернула она себя к суровой действительности.

— Подождешь меня пять минут? Я только выключу компьютер и провожу тебя.

Мира согласно кивнула, и Александр поспешил в одну из комнат.

— Можешь осмотреть квартиру, если вдруг тебя заинтересует мое скромное пристанище, — донесся до нее звук его голоса. — Чувствуй себя как дома.

Мира с удовольствием воспользовалась приглашением, поскольку была у него в гостях впервые и давно уже хотела посмотреть, как живет ее друг.

Ничего особенного. Две просторные светлые комнаты, все довольно опрятно и со вкусом. Ничего лишнего: никаких безделушек, милых сувениров. Из последнего Мира сделала довольно отрадный для себя вывод, что нога женщины здесь еще не ступала.

Единственным, что привлекло ее внимание, была стоящая на кофейном столике медная чаша, увитая плющом. Широкая у основания, но мелкая, она едва ли могла служить чем-то, кроме украшения. Мира не могла не отметить тонкость работы: каждый листик растения, рельефно выступающий на поверхности металла, отличался от другого и, казалось, вот — вот зашевелится на ветру.

Почувствовав на себе взгляд, девушка обернулась. Александр стоял за ее спиной.

— Интересный сувенир, — заметила Мира, продолжая вертеть чашу в руках.

— Это не сувенир; это — память. И будь добра, поставь на место.

Голос его был таким непроницаемо холодным, что девушка вздрогнула от неожиданности и поспешила выполнить указание, причем с такой осторожностью, словно чаша была сделана не из меди, а из хрусталя. Что-то похожее на эту интонацию ей удалось уловить в его речи лишь однажды. Это было в день их первой встречи на кладбище, когда он услышал ее имя. Что за страшные тайны прошлого заставляют его так меняться, стирая светлый образ — Мира не знала, а порой даже сомневалась, что хочет знать.

— Прости, — пробормотала девушка, поражаясь тому, что лишь интонация его голоса и укор во взгляде заставляют ее чувствовать себя провинившейся школьницей, притом, что реальной вины на ней нет. Иногда она чувствовала, что может доверять ему, как лучшему другу, а порой не могла отделаться от чувства, что он стоит на ступеньку выше ее. И всегда будет стоять.

Мира и Александр вместе вышли из комнаты, и вдруг она неожиданно спросила:

— Саша, а у тебя есть братья… или сестры, кроме Мирры?

Александр внимательно посмотрел ей в глаза. Мира готова была поклясться, что он больше не сердится, но привычная улыбка больше не появлялась на его лице.

— Ты хочешь знать, не моего ли брата — близнеца ты видела вчера вечером? — его откровенность, потрясающая привычка говорить напрямую безумно нравилась Мире — она терпеть не могла лжи — но вместе с тем слегка пугала.

— Такие мысли приходили мне в голову, — призналась девушка.

— Нет, у меня нет и никогда не было ни братьев, ни сестер… кроме Мирры.

— Александр, — Мира остановилась и взяла его за руку, — я хочу, чтобы ты знал… — она остановилась и нервно сглотнула. Александр физически ощущал напряженность, повисшую в воздухе. — Я должна сказать это сейчас, чтобы больше не возвращаться… Мне очень стыдно, что я вчера убежала, бросив тебя… то есть его — этого человека, — поправилась она, когда Александр покачал головой. — Я очень испугалась, но впредь буду мужественнее, — пообещала Мира.

— Не надо, Мира. Ты не должна страдать или даже рисковать ради других. Те, кто ищут неприятности, находят их, и если не могут справиться… что ж, поделом.

— Ты говоришь о… о том человеке?

— И о нем тоже. Думаю, он получил то, что заслужил. Все в мире происходит по справедливости, просто нам не всегда известны обстоятельства и мы не можем в полной мере оценить происходящее.

— Всегда?

— Почти всегда.

Александр был спокоен, но в его карих глазах, словно застывших на месте, Мира разглядело нечто такое, чего прежде не видела — беспощадность.

— Я не согласна, — возразила девушка. — И что бы ты ни говорил, я очень раскаиваюсь в своем поступке и в следующий раз сделаю другой выбор.

— Следующего раза не будет, — возразил молодой человек, но в голосе его Мире послышалось одобрение.

— Раз уж я у тебя в гостях, может быть, покажешь мне семейный фотоальбом. Интересно было бы посмотреть, каким ты был в детстве.

— В детстве у меня были веснушки по всему лицу. Но тебе придется поверить в это на слово: фотографий не осталось.

— Как же так вышло?

— Они все сгорели на пожаре. На том самом, где погибли мои родители. Пойдем, Мира. Уже поздно.

В первый раз он упомянул о своих родителях, причем явно желая, чтобы он же стал и последним. Мира хотела сказать что-то, надеясь утешить его и ободрить, но все-таки промолчала. Она слишком многого не знала — чересчур много белых пятен на карте его жизни; чересчур много печали за жизнерадостной улыбкой. Впрочем, кое-что она могла сказать наверняка: чего он уж точно никогда не пожелал бы услышать от нее — так это жалости.