Провокатор
Шрифт:
— Любезный, а не подскажешь какой нынче у нас год?
Усач фыркнул, бросил на меня подозрительный взгляд и, поправив кулек, быстренько ссыпался вниз к путям, перескочил их и удалился.
— Везет как утопленнику… — я невольно улыбнулся. — Хотя, если и этот рекон — вряд ли бы так натурально среагировал.
Ну что же, принимаем за рабочую гипотезу перенос, теперь стоит выяснить куда. Судя по церкви, “овечке” и всадникам — Россия, рубеж веков, для уточнения нужно выбраться к местной цивилизации… Стоп. А примет ли меня местная цивилизация в таком виде? Документов нет, одет странно, денег нет, ценностей, которые можно реализовать с ходу, тоже нет (ценности-то есть — тот же смартфон, но кому его можно продать с ходу?). Так, значит первым делом — средства к существованию и легализация. Что я умею, применимого в этом времени, кроме как крутить хвосты коровам? Я неплохой инженер-расчетчик и потенциально предсказатель, но чтобы реализоваться в этих качествах, нужно время, а у меня его попросту нет — не на что и негде жить. Профессиональный революционер, бггг? Ну дык подполье тоже нужно время найти.
Полиция, насколько я помню, делила здания с пожарными командами и тут невдалеке имеется Сокольническая часть со знаменитой каланчой, вот туда и направимся — идти километра три, дойду неспешно за час, заодно посмотрю по сторонам и постараюсь определиться поточнее.
Я фланировал по аллее Сокольников, соображая, чем еще я могу пригодиться в этом времени, но мысли скакали, сбиваясь с необходимого для гаджетов электричества на марксистско-ленинскую философию, с нее на теорию упругости со строительной механикой и дальше на неплохое знание истории и английского языка… а это мысль. Американец — это закроет некоторые вопросы при первичном общении. Еще я умею рисовать и помню песни… Давай-давай, еще промежуточный патрон вспомни. И фигурное катание, куда меня на волне увлечения этим спортом в СССР затолкали родители и где я страдал два года, пока пацаны рубились в хоккей. Нет, сопромат и только сопромат, спасибо нашему невероятному лектору — доцент Алексеев настолько идеально подавал материал, что конспект можно было сразу издавать как учебник. Кстати, это единственный институтский конспект, который я сохранил и частенько просматривал, стараясь научиться такой же четкости изложения. Ох ё, фиты и яти! Я же не ухом ни рылом… Впрочем, мне и не надо — я “американец”. Что еще? Чертежником меня не возьмут, тут требования гораздо жестче, а я разбалован софтом вроде автокада. Если покопаться в памяти — уйма сведений по развитию науки и техники, по большей части, бесполезных — ну вот знаю я про пенициллин, и что? Многие вещи мне знакомы только по названиям, а вот как сделать паровую машину, которая сейчас на пике или двигатель внутреннего сгорания, который вот-вот выстрелит — ну хрен его знает, может, рабочий макет и получится… Или вот я умею рассчитывать бетонные корпуса реакторов на ЭВМ… самому не смешно? Родственников найти? Здрасьте, я Саша с Уралмаша, то есть ваш правнук, бггг. Блин, а ведь бабкиного брата расстреляли под горячую руку в 1918, сестру прабабки, монахиню — в 1937, дедова брата раскулачили в 1930, питерская ветвь семьи в Блокаду вымерла почти вся… А по стране??? Ну вот тебе и хорошая мотивация здесь — уменьшить число жертв, чтобы к концу ХХ века в России не еле-еле 140 миллионов осталось, а хотя бы вдвое больше. В голову тотчас полезли читанные статьи о “русском кресте”, о демографическом переходе, о количестве жертв в Войну — сорок или все-таки двадцать семь? Да какая, к черту, разница, простигосподи… А 90-е??? А первая русская революция, когда Россия в полный рост познакомилась с террористическими атаками и бессудными расправами… Жуткий век, страшные удары обрушились на страну и обескровили ее, попытаться предотвратить это — достойная цель в жизни, даже умереть за такое не жалко, не за счет же в банке помирать. Ну и как это сделать? Противостояние никуда не денется, слишком много проблем в империи, а вот сбить как-то накал этого увлекательного процесса… да, надо душить террористов — невзирая на идеологию. Террор — не наш метод, мы пойдем другим путе… О! Ленину-то сейчас лет двадцать пять-тридцать, а с его текстами я вполне знаком, знаю, как он будет развиваться — можно и в ближний круг пролезть. Я аж задохнулся от перспективы и от накатившего понимания, что надо делать. Ладно, базовый сопромат всегда прокормит — недаром об это время говорится “Сдал сопромат — можешь жениться!”, тем паче при громадном дефиците не то что инженеров, а даже техников в Российской империи рубежа веков. А уж навести шухер в революционной тусовке сам бог велел.
Ха! Тоже мне, орел выискался — а кишка не тонка? Там ведь не самые простые ребята собрались, те, кто послабее был — сдулись, так что мы помним самых-самых! Зато я знаю то, чего не знают они, могу их кое-чему научить, да и упорства с упрямством мне не занимать, сколько раз наши проекты пробивали только “на волевых”? И работать умею, если надо — сутками. Ага, “а я еще на машинке вышиваю”, кот Матроскин… Но других вариантов я не вижу, сыто жрать и мягко спать при том, что можно хоть что-то изменить — не для меня, так что в бой роковой мы вступаем с врагами, нас еще судьбы безвестные ждут.
Так выстраивая на ходу планы и легенду я дотопал до выхода из парка на Сокольническую заставу и в полукилометре впереди увидел краснокирпичную каланчу. Ближайшая афишная тумба пестрела разнообразными объявлениями, и я определился более точно — Российская Империя, 1897 год.
— Одна тысяча восемьсот девяносто седьмой год… — ошарашенно пробормотал я, — вот это попал так попал…
Но убиваться поздно да и бессмысленно, опять же, по молодости сам мечтал, чтобы с большевиками на баррикады, — и я теперь, кажется, знал, к кому мне надо попасть, чтобы сразу на хрен не послали. Есть, есть тут человек и при власти, и с хорошим кругозором, чтобы от моих чудес не рехнуться и тоже не любящий террористов. Найти, зацепить, сработаться во что бы то ни стали — цель вижу, препятствий нет, так что взял себя в руки и поспешил в сторону каланчи, не обращая внимания на провожавшие мой
несколько необычный вид взгляды гуляющей публики, извозчиков и дворников. И это хорошо еще, что я поехал в шляпе и пальто, будь я в куртке и бейсболке… Да хрен с ней, с одеждой, мне нужно полицейское начальство и побыстрее.У подъезда Сокольнической части прохаживался хрестоматийный городовой в черном мундире, украшенном парой медалей и в фуражке с номерной бляхой вместо кокарды, к нему-то я направился, счастливо избежав при переходе Стромынки столкновения с запряженным в пролетку рысаком. Ну, теперь не дрейфить.
— Любезный! — окликнул я полицейского решительным тоном, — проведи меня к приставу.
Огладив пышные усы и одновременно оглядев меня с ног до головы (я специально в этот момент поправил галстук левой рукой, чтобы стал виден хромированный браслет наручных часов), городовой удовлетворился увиденным и, приоткрыв створку двери, крикнул в нее, — Федот! К господину приставу!
Через пару лестниц и коридоров Федот, оказавшийся таким же городовым, но, видимо, ниже по званию, запустил меня в приемную, где на страже кабинета пристава сидел ммм… секретарь-референт? коллежский регистратор? Не важно, главное, я почти у цели.
— Как прикажете доложить?
— Гражданин Северо-Американских Соединенных Штатов Майкл Скаммо, — уверенность в голосе вышла очень натуральной. Надо же, того и гляди, актерский талант прорежется.
Секретарь боком просунулся в кабинет, на двери которого сияла табличка “Исполняющий должность пристава Николай Петрович Кожин” и через минуту вышел, распахнув передо мной дверь и сделав полупоклон с приглашающим жестом рукой.
— Слушаю вас, господин Скаммо, — из за стола навстречу мне поднялся, указывая на стул, худощавый мужчина в форменном сюртуке, с пышными усами и аккуратно подстриженной бородкой. На лице вежливая внимательность, но в глазах сквозит настороженность. Ну что же, вполне обычная реакция для полицейского, да и отступать мне некуда — теперь только вперед.
— Mister пристав, я, sorry, мне необходимо неотложно начальника Московского охранного отделения mister Зубатов по highly confidential делу.
Глава 2
Лето 1897
Das… Das…Sehr… Тьфу, черт, verfluchter Schweinehund! Кошмарный язык в очередной раз вызвал приступ бешенства и я налег на педали. Стрелка вольтметра наконец-то залезла в нужный диапазон и осталась там трепыхатся. Ну хоть какая польза от немецкого — теперь осталось еще минут 30 потеть в таком же темпе. Нет, не ЗОЖ, хотя и это тоже, в первую очередь для окружающих, а на самом же деле самопальный “велотренажер” вращал ролики самопальной же динамо-машины, от которой провода шли к угробищному ящику с трансформатором, выпрямителем и бог его знает чем еще. Спасибо лаборатории Петра Николаевича Лебедева в Бауманке, миль пардон, в Императорском Техническом училище, где сумели собрать это электрочудо. Так что хвала русской электротехнической школе и хвала всем китайским богам, надоумивших создателей моих гаджетов писать на зарядных устройствах параметры тока на входе и выходе. Хотя помучаться пришлось изрядно, в основном из-за того, что нельзя было показать зарядники и напрямую объяснить, что мне нужно.
Да и велосипед обошелся ни много, ни мало в полторы сотни рубликов — это при том, что тысяча рублей это очень приличная годовая зарплата в России нынешнего времени, у врача, например, или даже инженера. Впрочем, Зубатов профинансировал постройку недрогнувшей рукой, благо понимал, для чего это нужно.
В общем, из велосипеда, пары подпорок и нескольких валков получился мускульный генератор, решивший задачу питания смартфона и планшета. Когда подключался первый раз, испытывал настоящий экзистенциальный ужас, а вдруг все сгорит к чертям собачьим, но, к счастью, обошлось без катастроф. И сейчас, через полгода после моего появления здесь, я могу позволить себе тыкать в сенсорные экраны хотя бы несколько раз в неделю. Нет, понятно, рано или поздно вся супертехника сдохнет, но до этого времени я надеюсь успеть наработать себе репутацию и, главное, перенести наиболее нужную информацию на бумагу.
Процесс электрической и физкультурной зарядки я, чтобы не терять времени, приноровился сочетать с чтением газет и почты — так сказать, приятное с полезным. И если в газетах я довольно быстро насобачился продираться сквозь старую орфографию и вскоре перестал обращать внимание на непривычные мне буквы (в конце концов, написано же русским по белому!), то с почтой случались затыки — когда приходили письма от зарубежных корреспондентов. Изучать немецкий я взялся с самого начала, сперва чтобы не свихнуться во время первых недель, а потом по необходимости — уйма технической литературы была только на немецком, плюс не следовало упускать из виду Швейцарию, где у социал-демократов будет гнездо, плюс наш с Зубатовым патентный “бизнес” будет завязан на контору в Цюрихе… Ничего, превозможем, английский я в свое время выучил, выучу и немецкий, и французский, стану полиглотом на старости лет.
Письмо из Швейцарии я одолел минут через пятнадцать, понял не все, но общий смысл уловил — дела идут, контора пишет, перспективы благоприятные. Ну и славно.
Следом пришел черед газет, но с ними пошло повеселее, несмотря на порой вычурный и в то же время наивный слог. Вся эта светская хроника со всеми ее “всемилостивейше повелеть соизволил”, и забавные фельетоны с воплем “Доколе?” на тему, сколько можно бестолково расходовать, читай — красть, казенные деньги и прочие всякие курьезы, слегка напрягали, особенно с высоты моих ста двадцати с лишним лет вперед, но тут уже ничего не поделаешь — читая газеты, я банально вживаюсь в эпоху. К тому же, чтение газет позволяет поддерживать бытовые разговоры на уровне пикейных жилетов, не переспрашивая каждую минуту, о чем или о ком вообще идет речь.