Провозвестник Тьмы
Шрифт:
А это я сказал вслух, и адаптант Иван стал рожи корчить и усилил попытки проткнуть меня взглядом. А что мне с ним теперь делать – добить, что ли? Нет, на что мне это? Вот он лежит, хоть и жив, но почти мертв, и кровь его не пролилась. И на нее не наведется какая-то тварь Тьмы. А это весьма радует. Так что пусть Иван и дальше рожи строит.
Но все эти борения с адаптантом меня окончательно встряхнули, и пошла опять реакция на Тьму. Опять мандраж с колотуном и чувство страха. А ведь не было этого совсем.
Но куда меня так активно тащило? К Тьме? К Тьме! Где я сейчас – точно не скажу, но явно сколько-то прошел к Тьме. И она совсем близко – нижний край ее завесы совсем близко, еще не над головой, но уже недалеко. И что это со мной делается? Сознание отключается, но я не валяюсь,
Так я и стою некоторое время. Потом словно чья-то черная рука мягко, но властно опускается на мой мозг. Сознание как бы уходит уровнем ниже. Вот прямо как бывает, когда резко недоспишь: ты встал, идешь, но как бы и идешь и спишь одновременно. И все так же понимаешь, что идешь в туалет, но не видишь, как твоя физиономия неотвратимо направляется в дверной косяк…
А сейчас углубившееся на нижний уровень сознание потрясенно наблюдает, как я разворачиваюсь в сторону Тьмы и иду туда, как на ходу выщелкиваю патроны из трофейных магазинов и укладываю их в карман, как запускаю уже ненужные магазины в кусты. У алкоголиков бывают такие вот комментирующие галлюцинации – идет он по улице и слышит, как голос в голове или рядом говорит: «Он закрыл дверь подъезда. Он пошел дальше. Он ищет сигарету в пачке, но она уже давно пустая. Теперь идет к Таньке». Или что-то похожее. Иногда алкоголик начинает препираться с этим голосом: дескать, я не к Таньке иду, а просто погулять в ту сторону. А комментирующий голос отвечает, что однозначно к Таньке. А я так же потрясенно осознаю, что мною управляет кто-то или что-то, как алкоголик осознает, что кто-то или что-то внутри его головы рассказывает о нем. И этот кто-то – не он сам.
Ноги по чьей-то команде несут меня по тропинке и выводят на полянку. А там стоит запряженная в телегу лошадушка и мирно жует травку. Только лошадушка не привычная взгляду, а такая же, как и ее хозяин, – словно фотографический негатив. Сама черная (или нет, вороная), а глаза белесые, словно самогон в стакане. Ноги спутаны, потому она и не уходит. А на дне телеги, в сене, куча вещей. Немецкая винтовка Маузера, брезентовый плащ с капюшоном. Ага, что это под ним? Самодельный брезентовый же патронташ о шести кармашках. Торба с овсом, мешок. А что в мешке – какие-то тряпки, завернутый в тряпицу кусок сала, два вареных яйца, краюха хлеба, луковица. И бутылка, заткнутая кочерыжкой. Ей-ей, опять самогон. Но какой-то повтор случая происходит: адаптант, самогон, девятимиллиметровый пистолет. А была ли тогда лошадь с телегой? Не помню.
Только не было такого полуотключения сознания. Отрешенно наблюдаю, как сам же и распутываю ноги коня-негатива, забрасываю вожжи в телегу, накидываю на себя плащ и укрываю капюшоном голову. Затем проверяю, сколько патронов в патронташе. Двенадцать обойм. В патроннике винтовки – патрон. Рука уверенно перекидывает флажок предохранителя. А откуда я это знаю – ведь ни там, ни здесь я маузеров в руки не брал. Винтовку кладу рядом, сажусь на телегу, поудобнее расправляю вожжи и слегка хлопаю ими по горбу животины. Она медленно страгивает телегу со мной вперед.
Куда же меня занесет? И сколько я еще буду пленником в своем теле? И что ждет там, впереди? И как сказать себе самому, что незачем держать патронташ в телеге, а надо его надеть на себя?
Утро, шесть тридцать. Мы где-то стоим. Надолго ли застряли – не ведаю, но надо сползать с полки и идти в конец вагона. Надеюсь, это не какой-нибудь Орел
и стоянка в полчаса мне не грозит. Впрочем, в бутылке пепси уже осталось грамм сто содержимого, так что ее возьму с собой. Либо просто выкину в мусорник, либо выкину, предварительно наполнив.Пока я сползал, поезд тронулся. Ура! Завершив утренние дела, я вернулся обратно. Спать по-прежнему хотелось, и я полез наверх. Дотянулся до непочатой бутылки, восполнил потерю жидкости и вновь отвернулся к стенке. Внизу кто-то похрапывает, но это совсем ничего. Сейчас меня укачает поездная болтанка, и я опять засну. Надеюсь, что сон будет не про уже виденное в других мирах… Или даже вообще без видений…
Я спал, просыпался, вновь засыпал. Попутчики уже встали, иногда при просыпании я слышал их разговоры. А меня заново смаривало. Сновидений сначала не было, потом увиделось что-то про животных, а еще позже разум вернулся в страну Тьмы…
Я ехал на подводе, явно зная куда, ибо без всякого участия своего офигевшего и загнанного в уголок сознания поворачивал скотину в нужную сторону. А инфернальная тварь мирно тащила повозку со мной в нужную сторону, периодически роняя «яблоки» на дорогу. Никого другого на дороге не было.
Мы все так же ехали на север, не спеша, но без остановок. Где-то в середине дня, когда мы проезжали небольшую заброшенную деревеньку, я остановил телегу у колодца и набрал воды в ведро. Но отчего-то не сразу дал скотине воды, а подождал, потом взял пучок сена и бросил его в воду. Лошадушка все выпила. А вот для чего я это делал – ума не приложу. Словно действительно живут во мне два человека – один из них, кто знает, как с лошадьми обращаться (скрытый я), и второй, который в этом ни бельмеса (явный я). Итак, расщепление уже есть, что еще осталось? Дереализация, деперсонализация, ментизм, кататония? Что там еще может произойти с загнанной в угол моей личностью? И кто родится в итоге от соединения остатков меня и Тьмы?
Только и остается смотреть со стороны на это и ждать. А вот дождусь ли я чего-то хорошего? Не знаю, но надеюсь. А пока гляжу, как скрытый я пожевал оставшиеся сухари, явно не наелся, потом полез в котомку адаптанта, покрутил в руках трофеи, но не решился их есть, а спрятал обратно. Я его понимаю. Кто знает, что будет оттого, что поешь сала, нарощенного у свиньи, предавшейся Тьме, и что впитается из земли в хлеб под ее сенью? А самогона я и так не хочу – ни дистиллированного во Тьме, ни вне ее. Хоть одна у нас со вторым точка соприкосновения образовалась.
«Несет меня лиса за темные леса…»
Я проснулся около полудня, поздоровался с народом и пошел умываться. Вот это я хорошо поспал, и даже воспоминания о мире Тьмы особо не портили настроение. Я уже начал понимать, что обречен на то, чтобы вспомнить все, что там было и что не изгладилось. Чем это кончится – нервным срывом или нет, – пока не ведаю. Могу только понадеяться, что не улицей Красной, а возвращением в Крымск, к своему огороду и домику. Да, поехал я искать следы прошлого другого человека, а приехал в свое прошлое. И это еще не конец этой истории, хотя и близко к нему. А было еще много чего после визита к Тьме…
Ладно, пока займусь текущими делами. Пообедав, я залег на полку и сменил сон на чтение. Еду я уже скоро сутки, и ехать до завтрашнего утра. Вообще билет у меня до Новороссийска, который будет завтра утром. Я мог бы выйти и чуть раньше, в Крымске, но… это не я, а Кузнецовы. Впрочем, если я смогу проснуться часа в четыре утра, выйду в Крымске, а если нет – тогда проводница меня растолкает за Тоннельной, чтобы сдал белье. И я вернусь в Крымск автобусом.
Как выяснилось, сей уцененный детектив я когда-то читал. Горестно вздохнул и продолжил чтение. Вагон качало, я все пытался сосредоточиться на извивах сюжета. Получалось средне, но что поделаешь – чем еще заняться в вагоне? Говорить с людьми мне совершенно не хотелось, телевизора в вагонах не бывает, а спать – я сегодня столько продрых, что не уверен, засну ли вообще. Вот и придется читать, хоть и помню все наперед. А все зловредные издатели, поменявшие название, из-за чего я и не понял, что передо мной уже знакомая книга.