Пройти по Краю Мира

В космологии ее матери весь мир был настроен против нее, и никто с этим ничего не мог поделать, потому что это было проклятием.

Но Рут казалось, что Лу Лин попадала в неприятные ситуации в основном из-за плохого знания английского. Она либо не понимала, что ей говорили, либо люди не понимали, что говорила она. Когда-то Рут казалось, что она была единственной, кто страдал от этого недопонимания. Но самое забавное, что мать гордилась тем, что сама выучила английский, его ломаный вариант, который в ходу в Китае и Гонконге. И за пятьдесят лет, которые она прожила в США, она не улучшила ни произношение, ни словарный запас. Ее сестра Гао Лин иммигрировала в Штаты примерно в то же время, но ее английский был уже почти идеален. Она может обсудить разницу между кринолином и органзой, перечислить породы деревьев, которые ей нравятся: дуб, клен, гинкго и сосна. Для Лу Лин в ткани было важным только то, чтобы она не оказалась «слишком дорогой», «слишком скользкой» или «царапающей кожу» и чтобы ее «хватило надолго». И для нее было только два вида деревьев: «тенистые» и «роняющие листья». Ее мать не могла даже правильно произнести имя своей дочери. Рут обмирала, когда слышала, как мать звала ее через всю улицу: «Луги! Лути!» И зачем только она выбрала имя, которое сама не могла произнести?

Но худшим было даже не это, а то, что, будучи единственной дочерью вдовы, Рут была вынуждена всегда выступать переводчиком и адвокатом для матери.

К десяти годам девочка была англоговорящей миссис Лу Лин Янг, которой приходилось отвечать на телефонные звонки, договариваться о визитах к врачу и писать письма в банк. Однажды ей даже пришлось составлять унизительное письмо священнику.

— Лути такая непослушная, — диктовала Лу Лин, как будто Рут была невидимкой. — Может, мне послать ее в Тайвань, в школу для плохих детей? Что скажете?

Тогда она отредактировала эти слова, превратив их в следующее послание: «Возможно, Рут стоит отправиться в пансион, в Тайвань, где она сможет научиться манерам и всему необходимому юной леди. Что вы думаете на этот счет?»

У Рут сложилось странное впечатление, будто это благодаря матери она стала «книжным доктором». Ей просто было необходимо редактировать жизнь, чтобы выжить.

В три часа десять минут Рут расплатилась с водопроводчиком. Арт так и не вернулся домой и даже не позвонил. Простой заменой части водонагревателя не обошлось, пришлось менять его целиком. Из-за протечки водопроводчик отключил электричество во всей квартире и не включал его, пока не откачал остаток воды и не снял старый водогрей. Все это время Рут не могла работать.

Она уже опаздывала. Отправив факсом план главы Агапи, Рут заметалась по квартире, ища записи, телефон и записную книжку. Потом она села в машину и поехала к Пресидио Гейт, через эвкалиптовый лес на Калифорния-стрит. Ее мать жила в пятидесяти кварталах к западу, в той части Сан-Франциско, которая называлась Сансет, рядом с Лэндз Энд.

Предположительно у Лу Лин был запланирован очередной осмотр. Вот уже несколько лет она пропускала ежегодные осмотры, хоть они и были включены в ее страховой полис. Мать никогда не болела. Рут не помнила, когда у той последний раз была хотя бы простуда. Ее матери исполнилось семьдесят семь, но она была абсолютно лишена обычных гериатрических проблем: артрита, высокого холестерина или остеопороза. Ее самой страшной болезнью, на которую она часто и предельно детально жаловалась, был запор.

Правда, последнее время Рут обратила внимание на то, что мать стала не то что забывчивой, а какой-то легкомысленной. Она говорила «лента», когда имела в виду оберточную бумагу, «конверт» — если речь шла о почтовой марке. Рут составила в уме целый список таких оговорок, чтобы перечислить их врачу.

Еще она должна будет рассказать о том случае, что произошел в марте. Лу Лин врезалась на машине в идущий впереди грузовик. К счастью, все обошлось шишкой: она просто ударилась головой о руль. Больше никто не пострадал, кроме машины: ее пришлось сдать в утиль.

— Перепугалась насмерть, — отчиталась Лу Лин. — У меня чуть кожа не отвалилась.

Она во всем винила голубя, который влетел ей в лобовое стекло. Но сейчас Рут подозревала, что дело было не в пернатом придурке, а в голове матери. Возможно, у нее случился инсульт или шишка оказалась не такой уж безобидной. Может, у нее было сотрясение мозга, а возможно, на месте удара образовалась трещина или откололся кусочек кости. Но в чем бы ни была причина этой аварии, полиция сочла виновницей Лу Лин, а не голубя. Та так разозлилась, что расторгла договор со страховой компанией на свою машину, а потом стала жаловаться, когда они отказались его возобновить.

Когда Рут рассказала об этом происшествии Агапи Агнос, та заявила, что в таком возрасте невнимательность и гневливость могут быть признаками депрессии.

— Тогда моя мать пребывает в депрессии и гневе всю свою жизнь, — ответила Рут. Она не стала упоминать о ее угрозах самоубийством, которые Рут слышала так часто, что почти научилась на них не реагировать.

— Я знаю отличных психотерапевтов, которые работали с клиентами из Китая, — сказала Агапи. — Они прекрасно умеют обходиться с культурными особенностями: с мифологическими представлениями, давлением старых общественных устоев и потоком ци.

— Поверь, Агапи, моя мать совершенно не похожа на остальных китайцев.

Рут раньше жалела, что ее мать не была такой, как тетушка Гал. Та никогда не говорила о призраках, несчастьях и разнообразных способах умереть.

— В любом случае, дорогая, позаботься о том, чтобы доктор осмотрел ее самым тщательным образом. А потом подойди к ней и передай от меня большое целительное объятие.

Это было приятное пожелание, но Рут редко обменивалась объятиями с Лу Лин. Когда дочь пыталась обнять мать, плечи той напрягались, словно она готовилась к нападению.

Приближаясь к дому Лу Лин, Рут окунулась в обычный в этих местах летний туман. За окнами появились и замелькали кварталы с одноэтажными домами, построенными в двадцатых годах, потом с коттеджами, появившимися в тридцатых, а следом — с безликими многоквартирными домами шестидесятых годов. Роскошный видна океан, сливавшийся с горизонтом, портили провода, натянутые от домов к столбам. На многих панорамных окнах были влажные потеки от близости океана. Водостоки и выходы ливневки проржавели, как и бамперы на старых машинах.

Рут свернула на улицу с домами получше, чьи архитектурные изыски выдавали попытку их создателей имитировать стиль Баухауз. Здесь были лужайки, украшенные кустами, подстриженными в замысловатых формах, например в виде пуделя на тонких ножках.

Она подъехала к дому Лу Лин, двухуровневому строению в среднеземноморском стиле, с выгнутым фасадом абрикосового цвета и кованым ложным балконом вокруг эркера. Раньше Лу Лин с гордостью сама ухаживала за своим крохотным двориком. Она поливала и подстригала зеленую изгородь, выравнивала аккуратный бордюр из белых камней, обрамляющий короткую дорожку к дому. Пока Рут жила с ней, ей приходилось косить траву на лужайке размером семь на семь футов, а Лу Лин всегда придиралась к тому, насколько аккуратно подстрижены края, выходившие на дорожку. А еще она все время жаловалась на желтые пятна травы, выгоревшей от мочи, которую оставляла собака соседа, живущего через дорогу.

Лути, иди и скажи этому человеку, чтобы он не позволял собаке это делать.

Рут нехотя отправлялась к соседнему порогу, стучала в дверь и спрашивала соседей, не видели ли они чернобелую кошку. Потом она возвращалась и говорила матери, что сосед постарается, чтобы собака так больше не делала. Даже когда Рут уехала в колледж и возвращалась на выходных, чтобы проведать мать, та почти на пороге встречала ее с тем же требованием. Вскоре история о пропавшей кошке устарела, и Рут пришлось придумывать новую. Обычно Рут как могла оттягивала эти визиты к соседям, а Лу Лин все время ворчала насчет того, что желтых пятен становится больше, что Рут ленива и постоянно обо всем забывает, что совершенно не печется о своей семье, и так далее и тому подобное. Рут пыталась игнорировать эти претензии, уткнувшись в книжку или в телевизор.