Проза отчаяния и надежды (сборник)

Этот смешанный хор голосов вызвал любопытство животных. Что там происходит, ведь животные и люди впервые встретились на равных? Не сговариваясь, животные потихоньку прокрались в господский сад.

У калитки было остановились, боясь идти дальше, но Травка, показывая пример, шагнула первой. На цыпочках они подошли к дому, и те, кому позволил рост, заглянули в окно столовой. Там за столом сидело полдюжины фермеров и столько же наиболее именитых свиней. Наполеон сидел на почетном месте во главе стола. Свиньи сидели на стульях совершенно непринужденно. Компания развлекалась игрой в карты, но на минуту прервалась, видимо для очередного тоста. Огромный кувшин ходил по кругу, и кружки наполняли пивом. Никто не заметил любопытных глаз животных, заглядывающих в окно.

Держа в руках полную кружку, встал мистер Пилкингтон с фермы Фоксвуд.

— Я хочу, — сказал он, — предложить тост и попросить всех собравшихся осушить кружки. Но сначала, — продолжил он, — я должен сказать несколько слов. Мне доставляет огромное удовольствие, — заявил он, — не сомневаюсь — и остальным тоже, что долгий период взаимного недоверия и непонимания закончился. Было время, — о нет, ни он, ни кто другой из присутствующих здесь не разделяли подобных настроений, — но было время, когда к уважаемым владельцам Скотного Двора их соседи-люди относились не то чтобы с враждебностью, но, пожалуй, с определенным опасением. К сожалению, случались порой инциденты, были распространены неверные представления. Полагали, что существование фермы, которой владеют и управляют свиньи, как-то ненормально и может оказать дестабилизирующее влияние на соседние хозяйства. Многие из нас, без должной проверки фактов, решили, что на такой ферме восторжествует дух вседозволенности и недисциплинированности. Фермеры опасались, что подобный дух может повлиять на животных и даже на работников их собственных хозяйств. Но теперь эти опасения рассеялись. Сегодня я и мои друзья побывали на Скотном Дворе, увидели все своими глазами, каждый дюйм фермы. И что же мы увидели? О нет, не только самые современные методы хозяйствования, но также дисциплину и порядок, которые могут служить примером для всех других фермеров. Думаю, не ошибусь, — подчеркнул он, — если скажу, что низшие животные Скотного Двора работают больше, а потребляют меньше еды, чем где бы то ни было в стране. По правде сказать, я и мои друзья увидели здесь много такого, что намерены немедленно завести на своих фермах.

Заканчивая свое выступление, — сказал он, — мне хотелось бы еще раз подчеркнуть: дружественные отношения, установившиеся между Скотным Двором и соседями, должны и далее развиваться и крепнуть. Между свиньями и людьми не было и не должно быть столкновений каких-либо интересов. У нас всегда одна и та же борьба, одни и те же трудности. И разве, к примеру, проблема рабочей силы не везде одинакова?

Тут стало ясно, что мистер Пилкингтон собирается потешить собравшуюся компанию какой-то заранее приготовленной остротой, но так развеселился, что несколько мгновений не мог выговорить ни слова. Задыхаясь от смеха, так что его многочисленные подбородки багровели один за другим, он все-таки выдал ее:

— Вам приходится вести борьбу с вашим рабочим скотом, а нам — с нашим рабочим классом!

Эта bon mot [8] вызвала шумный восторг всех сидевших за столом. Мистер Пилкингтон еще раз поздравил свиней с достигнутыми успехами, которые он наблюдал на ферме, — минимальным рационом, максимальным рабочим днем и общим отсутствием поблажек животным.

— А теперь, — призвал он наконец, — я прошу всех присутствующих встать и проверить, не пусты ли у них кружки. Господа, — завершил свою речь мистер Пилкингтон, — господа, я предлагаю тост: за процветание Скотного Двора!

8

Острота (франц.).

Все с энтузиазмом принялись хлопать в ладоши и топать ногами. Тост так понравился Наполеону, что он встал с места и обошел вокруг стола, чтобы чокнуться с мистером Пилкингтоном. Когда крики и овации стихли, Наполеон, продолжавший стоять, дал понять, что тоже хочет сказать несколько слов.

Речь Наполеона была краткой и четкой, как и все его выступления.

— Я тоже рад, — сказал он, — что период взаимного непонимания прошел. Долгое время ходили слухи, — я думаю, их распространяли злонамеренные враги, — что я и мои коллеги придерживаемся каких-то подрывных и даже революционных взглядов. Нам приписывали попытки поднять восстание животных на соседних фермах. В этих утверждениях нет ни грана правды! Наше единственное желание и теперь, и в прошлом — жить в мире и поддерживать нормальные деловые отношения со своими соседями. Эта ферма, которой я имею честь управлять, — добавил Наполеон, — представляет собой кооперативное предприятие. Документы, устанавливающие на нее право собственности, которые находятся у меня, принадлежат всем свиньям сообща.

Я не верю, — сказал он,— что старые предубеждения все еще живы, тем не менее недавно внесен ряд изменений в организацию жизни на ферме, и я надеюсь, эти изменения еще более укрепят доверие к нам. До настоящего времени у наших животных сохранялась довольно глупая привычка обращаться друг к другу «товарищ». Это должно быть запрещено. Кроме того, до настоящего времени бытовал очень странный обычай, происхождение которого непонятно, — маршировать по утрам каждое воскресенье перед черепом хряка, установленным в саду. И это будет запрещено, череп уже похоронили. Гости, возможно, обратили внимание на зеленый флаг, развевающийся на флагштоке. И если обратили, то, может быть, заметили, что на нем уже нет рога и копыта. Отныне это будет просто зеленый флаг.

И у меня, — сказал Наполеон, — лишь одно критическое замечание к прекрасной, полной добрососедского духа речи мистера Пилкингтона. На протяжении всей своей речи мистер Пилкингтон говорил о Скотном Дворе. Разумеется, мистер Пилкингтон не мог знать, — я говорю об этом впервые, — что название Скотного Двора отменено. Впредь ферма будет называться Господский Двор. Я полагаю, это и есть ее истинное, исконное название.

Господа, — закончил Наполеон, — я предлагаю тот же самый тост, но в несколько иной форме. Наполните кружки до краев. Вот мой тост, господа: за процветание Господского Двора!

И снова раздались шумные овации, а кружки были осушены до дна. Но животным, стоявшим в саду и наблюдавшим за этой сценой, показалось, что происходит нечто странное. Почему так изменились лица свиней? Травка переводила старые слезящиеся глаза с одного лица на другое. У одних было пять подбородков, у других — четыре, у третьих — три. Но было неясно, что же все-таки расплывается и меняется. Когда овации стихли, компания опять взялась за карты, а животные молча пошли назад.

Не прошли они и двадцати ярдов, как их остановил рев голосов из господского дома. Животные кинулись обратно и снова прильнули к окнам. Да, там разгоралась свара. Все кричали, колотили по столу, подозрительно поглядывали друг на друга и яростно отрицали взаимные обвинения. Оказалось, что ссора возникла из-за того, что Наполеон и мистер Пилкингтон одновременно пошли с туза пик.

Стоял гневный рев в двенадцать глоток, голоса кричавших были одинаковые. Теперь было понятно, что произошло со свиньями. Стоящие в саду животные вновь и вновь переводили глаза со свиней на людей и с людей на свиней и снова со свиней на людей, но не могли сказать определенно, где — люди, а где — свиньи.

(Ноябрь 1943 г. — февраль 1944 г.)

ЭССЕ

ПРИВИЛЕГИЯ ДУХОВНЫХ ПАСТЫРЕЙ [9] Заметки о Сальвадоре Дали ( Перевод В. Мисюченко)

Автобиографии можно верить лишь тогда, когда она обнаруживает что-либо постыдное. Человек, изображающий себя положительным, возможно, лжет, ибо, если смотреть на любую жизнь изнутри, она предстанет просто как сплошная череда поражений. Впрочем, и в самой вопиюще бесчестной книге (примером служат автобиографические писания Фрэнка Харриса), порой независимо от воли автора, рисуется куда более правдивый его портрет. Как раз из таких и недавно опубликованная «Жизнь» [10] Дали. Одни события в ней совершенно неправдоподобны, другие — перекомпонованы или окрашены романтическим цветом, а унизительность и извечная обыденность повседневного бытия выброшены. Самообожание — таков диагноз, поставленный Дали самому себе, его автобиография — всего-навсего акт стриптиза, исполненный в розовом свете рампы. Но книга эта имеет громадную ценность как документальное описание фантазии, извращения природных инстинктов, что стало возможным благодаря машинному веку.

9

То есть неподсудность светскому суду. В Англии до начала девятнадцатого века такую привилегию имело духовенство.

10

«Тайная жизнь Сальвадора Дали» (Дайэл-пресс, Нью-Йорк).

Вот несколько эпизодов — с самых ранних лет — из жизни Дали. Что тут правда, а что выдумка, вряд ли имеет значение: суть в том, что именно это Дали хотел бы совершить.

Ему было шесть лет, когда многих волновало появление кометы Галлея:

Неожиданно в дверях гостиной появился служащий из конторы моего отца и объявил, что комету можно увидеть с террасы… Пробегая через залу, я заметил трехлетнюю сестренку, которая тихонько переползала через дверной проем. Я остановился, секунду поколебался, потом сильно пнул ее по голове, словно по мячу, и побежал дальше, охваченный «исступленной радостью» от этой дикой выходки. Но шедший следом отец схватил меня и препроводил вниз, в контору, где и оставил в наказание до обеда.