Прозрачник

Борясь с волнами, Сигурд ощутил Таню. Она подходила к скамье. Между ними еще лежал промежуток времени, наполненный работой. Первое - обрыв волны. Второе - изгнание старикашки. Сигурд сделал это разом: напрягся, отбрасывая волну и сжимая волю до тех пор, пока его свечение не вырисовало все жилы на лиственных пластинках бузины, сделав ее ржаво-тяжелой.

Старичок вскочил, закричал:

– Эй, эй! Гражданин!

Пиджак его расстегнулся. Старик производил тростью дрожащие фехтовальные движения.

– Эй, ты, вы, бросьте!.. Вы, ты не смеете!.. У меня будет спазм, вот увидите...

Старичок ткнул тростью прямо в грудь Сигурда и увязил ее в кусте, росшем позади. Он издал междометие, выдернул трость и побежал. Сигурд, глядя вслед, ощутил мозговой покой. Это ощущение оборвалось следующим: "Она - рядом". Он увидел высокую фигуру Тани. Его посетило двойственное желание. Ему хотелось быть здесь и далеко отсюда, в Амазонии. Там гущина, джунгли, лягушачьи дикие вскрики, болотные огни. Этот период колебаний сделал его расплывчатым продолговатым пятном.

Таня заколебалась у входа в приятную беседку. Показалось, там есть кто-то. Сверкнула догадка о Вовке - прячется. Он способен. Кажется, его шевелюра маячила в переднем ряду.

Таня выбрала самый сердитый голос. Спросила:

– Занято?

Молчание.

Заглянула - никого. Таня вошла и села на скамью. Она вздохнула, положила сумочку на колени, зажмурилась. И все заговорило с ней своими ароматами.

Говорила влажная земля - испарениями: "Я добрая, я питательная. Пока ты здесь, я кормлю тебя, перестанешь быть - успокою".

Заговорили бузиновые кусты. Они рассказывали Тане, какие у них листья послушные и обильные, пахнущие так же, как лесные травы, если их долго разминать в пальцах.

Кусты шептали ей о горьковатой серой коре, обтягивающей стволы, рассказывали о корнях: те обреченно сидят в земляной темноте, чтобы все остальное могло свободно пить солнце.

Потом ветки потянулись и обняли ее, щекоча.

– Какая я фантазерка!
– воскликнула Таня, опомнившись, и села прямо, положила руки на колени.

Ей было хорошо. Она даже не обиделась на прилетающих комаров - пусть! Но комары ее отрезвили. Она стала махать на них руками, отталкивать лезущие к ней листья бузины.

– Здесь нет удивительного даже на мизинчик. Все движется, в растениях совершаются процессы движения, - рассуждала ученая Таня.
– Цветы раскрываются утром и зажимают свои лепестки на ночь.

Таня вспомнила розу и прижмурилась на минуточку, воображая водяной глаз. И ей стало отчего-то стыдно. Ах, фантазии! Лучше припомнить пьесу. Она старая, ее помнят и мама, и бабушка. Может, вспомнит папа. Они спросят ее.

– Так, - сказала Таня и снова зажмурилась.
– Основная мысль этой пьесы...

Тут она раскрыла глаза и ахнула - рядом с ней сидел молодой человек. Это был не Вовка, а чужой молодой человек.

Таня резко поднялась. Незнакомец остался сидеть, но сжался.

– Не сердитесь, пожалуйста, - попросил он Таню.
– Я немного посижу и пойду себе.

Таня рассматривала его. Странно, но и в темноте он был ясно заметен. А рубашка его снежно мерцающая. Новая синтетика? Примешали светящееся?

От рубашки падал свет на его лицо. Оно было ничего себе, хотя простоватое, недалекое какое-то. Безопасное.

– Я понимаю, - сразу догадался сжавшийся, человек.
– Мое лицо вам не нравится? Да?.. Если хотите, я сделаю его другим. Понимаете, я хотел представиться вам натуральным, чтобы без обмана.

– Я буду вам очень обязана, если вы освободите скамейку.

– Пожалуйста.

Молодой человек был покладист. Он взлетел в воздух. Его башмаки находились теперь на уровне Таниной головы.

– Мое лицо отчего-то вообще не нравится женщинам, - сообщил он сверху.
– Я его сейчас улучшу. Хотите, будет испанское, с бачками? Или лицо экваториального негра, человека с жадным аппетитом к жизни? (Он подождал ответа.) Лицо Байрона? Наполеона?..

Таня села на скамью и коснулась затылком ветки.

– Понимаю, вы мой сон, - сказала Таня.
– Я устала на спектакле, пришла отдохнуть и заснула на воздухе. Или я еще в театре?

– Глупости. Вокруг вас кусты, в них моционят кошки. Видите их глаза? Вон там... Еще... еще... А по дорожкам бродят любители свежего воздуха.

Таня слушала молодого человека и повертывалась в разные стороны. Было все, о чем говорил ей этот человек, было и многое другое, творившее рельефную летнюю ночь.

Коты жестоко дрались в близких кустах, трещали ими. Но кончили драку, красиво запели в четыре подобранных голоса, переплетая их. С пением они кинулись вон отсюда. Их голоса быстро убегали.

В небе неслись, поревывая, тройные самолетные огни.

В телефоне, лежащем в Таниной сумочке, гудел мамин голос.

– Таня... Таня... (Мама звала из сумочки.) Ты скоро? Мы заждались, не опоздай на последний ветробус.

– Не-а...
– сказала ей Таня.
– Я счас.
– Она зажмурилась и прижала глаза пальцами, твердя: - Сон... сон...

– Пусть будет сон, - прошелестел голос.

Таня раскрыла глаза - она была одна. Но в ней все дрожало - радостно.

– Я же знала, это только сон, - сказала она.
– Только сон.

И прижала ладонью рот, чтобы не вскрикнуть, - он был здесь. Юноша сидел с ней рядом. "Значит, это не сон, не сон..."

– Простите, - сказал он и нахмурил брови.
– Я все-таки не могу без вас. Не могу, и все!

– Чепуха!

Таня страшно рассердилась. Но рот ее улыбался, пальцы сжимались и разжимались.

– Вы, мужчины, ужасные нахалы, - добавила она.

Упрек поразил странного юношу. Он схватился за голову, вскочил, сел обратно.

– Знаете, - сказал он.
– Договоримся сразу. Я не буду вам говорить избитости вроде того, что вы красивы. Здесь другое: я должен видеть вас. Смотреть!.. Смотреть!.. Глядите, глядите на меня внимательно. Не бойтесь, придвиньтесь ближе. Еще, еще... Возьмите фонарик из сумочки. Так, верно. А теперь придвиньте эту дурацкую штуку мне за спину. Видите?