Прозябая на клочке земли

— Как у тебя дела? — спросил он, отойдя с телефоном от прилавка на всю длину шнура.

Он сел на корточки, положив телефон на колено и не отрывая взгляда от Пита Баччиагалупи, вставшего за прилавок, чтобы обслужить клиентов.

— Хорошо, — сказала Лиз.

— Чик ничего не говорил?

— Про что?

— Про… ну, вообще, — сказал он.

— Нет, — ответила Лиз. — Злился на меня за то, что я не оценила его грандиозные планы. Ему бы хотелось, чтобы я визжала от восторга по поводу каждой его идеи. — Она вздохнула. — Знаешь, Роджер… Ой, ты говорить-то можешь? У тебя есть время?

— Есть, — сказал он, не обращая внимания на посетителей, ждавших у прилавка.

— Я тут лежу, — сообщила Лиз. — В спальне. У нас параллельный аппарат в спальне, у кровати. Я сегодня разленилась. И мне очень хорошо. Как ты думаешь, Вирджиния что-нибудь подозревает?

— Нет, — сказал он.

— Она все время как-то так на меня смотрела. Мне просто необходимо было куда-нибудь выйти, и ничего другого, кроме как прилечь, я не придумала. Так странно было лежать на ее кровати. В смысле, на вашей. Понимаешь? Ну и ситуация… и как это мы с тобой так влипли?

— Ты хочешь, чтобы все закончилось? — спросил он.

— Нет, что ты, — уверила его Лиз. — Роджер, правда, было здорово. То, что у нас с тобой было. С Чиком так никогда не было. Поверь мне.

Магазин наполнился посетителями. Из подвала поднялся Олсен, чтобы поговорить с клиентом о ремонте. Из-за грохота телевизора Роджер почти ничего не слышал и прижался к стене, пытаясь укрыться от шума.

— Что это там у вас? — спросила Лиз.

— Ничего, — сказал он. — Я тебя слушаю.

— Как ты думаешь, что сделает Вирджиния, если узнает? Она такая милая… одна из самых очаровательных женщин, которых я встречала. Жалко, я ей не нравлюсь.

— Когда мы увидимся? — спросил он.

— Я думала об этом.

Ее интонация насторожила его.

— Может, сегодня вечером? — предложил он.

— Роджер, — сказала она, — хорошо ли это?

— Господи, сейчас не время пускаться в рассуждения.

— Ты прав, — согласилась она. — Просто хотела удостовериться, что ты думаешь по этому поводу. Знаешь, Роджер, ты можешь прекратить все, как только захочешь. Ты это понимаешь?

— Когда мы сможем увидеться? — спросил он.

— Так… — обдумывая, произнесла она.

Он представил себе ее — непослушные волосы, жар ее кожи, изысканные завитки возле уха, короткий жесткий пушок на шее. Подстригается сама, так она ему говорила.

— Знаешь, в чем я сейчас? — спросила она. — На мне только нижняя часть купальника. Я лежала в саду, загорала… Зашла переодеться и решила тебе позвонить. И боялась. Хотела, но… Я к такому не привыкла.

Не знаю, как себя вести. Странно так было, когда мы с тобой сидели у тебя на кухне, в футе друг от друга, и я не могла ничего сказать или прикоснуться к тебе. А мне так хотелось до тебя дотронуться, и я даже чуть не протянула к тебе руку. Боже, а если бы вдруг Чик увидел! Или Вирджиния. Странно, да? Мы вчетвером болтаем непонятно о чем, а мне в это время хочется только одного — броситься тебе на шею и обнять тебя.

— Когда? — повторил он свой вопрос.

— Может, завтра вечером?

— Давай, — согласился он.

— Чик уедет на совещание. Он каждую среду ходит. Вернее, ездит на машине.

— Во сколько?

— Я позвоню, когда он уйдет.

— Только не домой, — предостерег он ее. — Я подойду сюда, в магазин. Во сколько? В семь, в полвосьмого?

— Где-то так. И тогда ты можешь сюда прийти. Или встретимся в другом месте. Правда, машина у него будет.

— А не опасно мне к вам приходить?

Роджер подумал о соседях и о том, что Чик может вернуться домой.

— Да нет, — сказала Лиз. — Или заезжай за мной, куда-нибудь сходим. — Она вдруг заторопилась. — Кто-то пришел, мне надо идти. Позвоню в среду в магазин.

— До свидания, — попрощался он.

— До свидания, — ответила она и положила трубку.

В тот вечер, во вторник, Вирджиния услышала, как Роджер сказал из другой комнаты:

— Пойду-ка я в магазин. Нужно пару телевизоров починить.

— Вот как? — удивилась она и почувствовала, как ее кольнуло подозрение.

Но он остался дома — читал журнал, просматривал заказы. В девять часов он сказал:

— Сегодня, наверно, уже не пойду. Устал я.

— Ты подумал о том, что предлагает Чик?

— Нет, — сказал он.

— Позвонишь ему?

— Пню этому?

— Не надо так его называть.

Ее подозрительность переросла в злость.

— Но он и есть пень, — сказал Роджер. — Жирный лопух с придурью, которому все в жизни на тарелочке подносили. В рубашке родился.

— Чушь какая.

— А его прожекты! Знаю я эти его идеи: да он через неделю меня разорит. Разведет гардении для дам, будут у него тарелочки, точечная подсветка. Наймет продавцов, которые только и будут, что без дела околачиваться. Мы таких пальмами в кадках называем. Вон — в универмагах торчат. Одни гомики.

Ее негодование было столь велико, что она прекратила разговор и ушла на кухню. Там села за стол и закурила.

— Терпеть не могу таких типов, — донесся его голос из коридора. — Им бы трусами торговать. Такие прям елейные.

— Чик не елейный, — сказала она.

— Сам-то нет, но наймет таких. Знаю я, этот Чик из разряда этаких толстеньких нарядных партнеров — в магазинах такой вечно вертится где-нибудь рядом. Всегда болтается неподалеку. И ничего не делает, просто торчит, и все. За весь день жопу от стула не оторвет, разве что за газетой к двери, когда разносчик придет. Поверь мне, знаю я таких.

— Ты зато у нас работящий, — съязвила она.

— Я свое дело делаю, — отрезал он.

— Это Пит всю работу делает. А ты по соседству кофеек попиваешь да в бане валяешься, болтаешь с другими…

Она хотела сказать: «торгашами».

— Договаривай, — сказал он.

— Что «договаривай»?

— Не знаю. — Он зашел в кухню. — Хотела же какую-то гадость выдать.

— Ты не можешь отличить хорошего человека от плохого, — сказала она. — Я где-то читала, что главная польза от высшего образования в том, чтобы научиться видеть хороших людей. Плохо, что у тебя нет высшего образования.

— Я знаю, кто хороший человек, а кто нет. Вот Пит — хороший, а ты его ни в грош не ставишь. Олсен хороший. А Чик Боннер — просто осел.

Роджер вышел из кухни.

— Ты не заслужил этот магазин, — бросила Вирджиния ему вслед. — Зря я так старалась, чтобы он у тебя был.

Помолчав, он ответил:

— Теперь уже поздно.

— Знаю.

— Чего ты хочешь? — спросил он. — Благодарности?

И пошел в другую комнату.

— Да просто чтобы ты хоть как-нибудь пристойно ответил, — сказала она. — Разумно, здраво.