Пруфрок и другие наблюдения

И этого, и большего, чем это...

Я, кажется, лишаюсь слов,

Такое чувство, словно нервы спроецированы

на экран:

Уж так ли нужно, если некая особа

Небрежно шаль откинет на диван

И, глядя на окно, проговорит:

"Ну, что это, в конце концов?

Ведь это все не то".

. . . . . . . . . .

Нет! Я не Гамлет и не мог им стать;

Я из друзей и слуг его, я тот,

Кто репликой интригу подтолкнет,

Подаст совет, повсюду тут как тут,

Услужливый, почтительный придворный,

Благонамеренный, витиеватый,

Напыщенный, немного туповатый,

По временам, пожалуй, смехотворный

По временам, пожалуй, шут.

Я старею... я старею...

Засучу-ка брюки поскорее.

Зачешу ли плешь? Скушаю ли грушу?

Я в белых брюках выйду к морю, я не трушу.

Я слышал, как русалки пели, теша собственную

душу.

Их пенье не предназначалось мне.

Я видел, как русалки мчались в море

И космы волн хотели расчесать,

А черно-белый ветер гнал их вспять.

Мы грезили в русалочьей стране

И, голоса людские слыша, стонем,

И к жизни пробуждаемся, и тонем.

Перевод А. Сергеева

ЛЮБОВНАЯ ПЕСНЬ ДЖ. АЛЬФРЕДА ПРУФРОКА

Если б я думал, что отвечаю человеку,

Который когда-нибудь сможет вернуться на землю,

Это пламя не дрожало бы.

Но так как никто, как я слышал,

Никогда не вернулся из этих глубин,

Я отвечаю тебе, не боясь бесчестия.

Ад. Песнь 27, ст. 61-66

Что ж, пошли, вы да я,

В час, когда на небе вечер разлегся,

Как на столе пациент под эфиром.

Что ж, пошли по пустынным кварталам,

Убежищам беспокойно бормочущих ночей,

В дешевые номера, что сдаются "на ночь",

В усыпанные устричными раковинами пивные.

Улицы тянутся, как надоевшие доводы,

Коварно крадутся от дома к дому,

Ведут к проклятому вопросу...

Ох, не спрашивайте: какому?

Пошли, навестили, кого следует.

По комнатам женщины - туда и назад

О Микеланджело говорят.

Желтый туман чешет спину о стекла,

Желтый дым трет о стекла нос,

Черной ночи углы зализаны,

Он медлит в канаве, он в лужу врос,

Сажа труб его обволокла,

Он залез под балкон и оттуда прядает,

Но заметив, что октябрьская ночь тепла,

Вокруг дома свернулся и засыпает.

И в самом деле: есть еще время

Туману желтому красться вдоль домов,

Почесывая спину о выступы углов.

Есть еще время, есть еще время,

Для встречи новых лиц создать себе лицо,

Есть время, и убить, и вновь создать,

Есть время для трудов и дней тех рук,

Что пред тобой вопрос на стол роняют,

Час - для вас, и час - для нас,

И час для тысячи шатаний,

Для тысячи смотрув и пересмутров,

Пока не взял я в руки чашку и печенье.

По комнатам женщины - туда и назад

О Микеланджело говорят.

И в самом деле: есть еще время

Спросить себя: Посмею я? Посмею?

Успею повернуться к ним спиной

И - вниз по лестнице, сияя плешью.

("Однако, как он облысел!")

На мне пиджак, воротничок тугой

И галстук - скромный, но с булавкой.

("Однако, до чего же он похудел!")

Посмею ль я

Обеспокоить космос?

Одной минуты мне довольно

Для всех смотрув и пересмутров. Но миг все

вновь перерешит

Затем, что я их всех познал, да, всех.

Познал, утра, и вечера, и ночи,

Я вымерил кофейной ложкой жизнь,

Познал их голоса, и смех,

Под музыку, игравшую за стенкой,

Но как мне приступить?

И я познал глаза, познал их все,

Взгляд пристальный, одновременно с фразой,

Когда я сформулирован, дрожу,

Булавкою проколот и приколот на обоях.

Но как начать?

Как выплюнуть окурки прошлых дней?

И как мне приступить?

И я познал объятья рук их всех,

Тех голых рук, предплечья и запястья

(Под лампой в смуглом, ласковом пушке).

Что это, кажется, духи

Меня заставят отступиться?

Тех рук, что вдоль стола лежат иль кутаются в шаль...

Что ж, значит, приступить?

Но как начать?

Сказать: я в сумерках по улицам бродил

И все смотрел, как дым летел из трубок

Курильщиков, с тоской глядящих в окна...

Родиться б мне шуршащими клешнями,

Скребущими по дну морей безмолвных.

А день, текущий в вечер, мирно дремлет,

Разглаженный изящными руками.

Заснул... устал... А может, притворился?

Разлегся здесь он между мной и вами.

Так как же? После чая и пирожных

Собраться с духом? Вызвать кризис?

Но несмотря на то, что я молился, каялся, постился,

И видел голову свою (и плешь!) на блюде,

Я не пророк. Да это и неважно.

Я видел миг ущерба своего величья:

С усмешкой Страж Дверей мне дал пальто.

Так - коротко сказать - я испугался.

В конце концов, игра навряд ли стоит свеч!

И после всех варений и печений,

Средь серебра, фарфора, разговора

О вас и обо мне - игра не стоит свеч.

Не стоит, отстранив все темы,

Сжать космос в мяч

И покатить его к проклятой теореме,

Сказав: "Я - Лазарь воскрешенный,

Пришел поведать обо всем, что видел там",

Когда она, разлегшись на подушках,

Проговорит: "Совсем не то. Как жаль!

Совсем не то, чего я так хотела".

В конце концов, игра навряд ли стоит свеч!

Не стоит свеч игра после закатов,

И тех дворов, и мокрых улиц, после