Прямо до самого утра или Секрет неприметного тупичка

Зачем мне рестораны? Там в два счёта обсчитают! А дома — гости наглые, да и жена шипит… А тут — стою на улице, стою себе, играю И жду, когда волшебник в вертолёте прилетит! Стою. Пою уж третий час. Рука играть устала. Уже поллитру скушал я — волшебника всё нет… Чегой-то трудно вдруг у нас с волшебниками стало… Шалят чегой-то мужики — не знаю, в чём секрет! Я так играл, что аж вспотел, промокла вся рубашка. И я занюхал огурец, ещё поллитру сьел… И вот гляжу — уже стоит со мною рядом Чебурашка И рожи корчит мне, подлец! Ну, в корень, обнаглел! И тут вскричал ужасно я И топнул я ногою: «А ну-ка, тварь, — говорю, — ушастая, Оставь меня в покое!» А он хихикнул — и пропал, и появился сзади, И уколол меня, прохвост, рогами прямо в бок! Я ещё стакан принял на грудь, сноровки ради, Хотел поймать его за хвост — но он уже убёг. «Но ничего! Мы встретимся — и пусть не ждёт поблажки! — Подумал я и накатил ещё один бокал. — Ведь ежли каждый так начнёт, навроде ентой Чебурашки… Начнёт наглеть…» — подумал я… подумал… И упал. Я лежу и вижу вдруг: подлетает Прямо к телу голубой вертолёт. И пропеллер синим цветом мигает, И в нём волшебников сидит целый взвод. Я навстречу им: «Здорово, ребяты! Доставай скорей презент-провиянт!» А навстречу мне — волшебник усатый, Симпатичный. В званье младший сержант. Он ко мне в волшебной форме подходит. Я привстал — он руку мне подаёт. Тихо так обнял — и с улыбкой заводит В этот самый голубой вертолёт. «Вот же ж, — думаю, — дождался успеха! Счас начнут подарки мне раздавать!» А они мне: «Из свиньи в человека Полетим тебя сейчас превращать!» [26]

26

Слова В. Третьякова

Как обычно, тоска и уныние, перепугавшись песни, попрятались по мокрым кустам. Кирилл и Артур тихо ржали; потом Артур ткнул большим пальцем за плечо:

— Обоз.

Мальчишки оглянулись и расступились. Обоз не обоз, но две телеги, поскрипывая и потрюхивая на выбоинах, приближались к ним. Запряжённые каждая парой невысоких, но мощных лошадей, они преодолевали дождливую дорогу непреклонно и решительно. Груз затягивала кожа, растянутая на верёвках. Каждой телегой правил мужик, с ног до головы закутанный в какой-то куколь, из-под которых торчали одинаковые бороды — воинственные и пегие. Борода сверху, самострел снизу, топор сбоку. Короче, серьёзные были мужички. Под стать всему окружающему.

— Подъедем? — воспрянул Кирилл. — Ноги-то не казённые… — он выжал длинные волосы, и Олег содрогнулся, опять вспомнив Муромца. Быстро согласился:

— Да поехали, только давайте осторожнее — получишь стрелу в живот, долго лечиться будешь…

Он вышел на середину дороги и поднял руку.

— Пррр!

Телеги остановились. Передний возница откинул островерхий капюшон — обнаружилось словно из дуба вырезанное лицо с пристальными серыми глазами.

— Ну что те? — спросил возница не то что неприветливо, а как-то предупреждающе. — Что поновь-то?

— Опа, — Олег мельком оглянулся на друзей. Те активно сигнализировали бровями и губами: отлично, поехали-поехали, раз уж они ещё и по-русски говорят… Ну, может, и не совсем по-русски, отметил Олег, но понять просто. — А что, дядь, не подвезёте до Житицы? — память сама подсказала нужное слово, которое кричал тот викинг-сакс-англ-кто он там.

Мужик закряхтел, и Олег не сразу понял, что так тот смеётся. Покряхтев секунд пять, он поинтересовался:

— Издали будете, не то?.. Поморские, что не то?

— Угу, — кивнул Олег с умным видом.

— Ну дурные… — мужик покачал головой. — Садись вот. Ты сюда садись, а ты, стрижена голова, — кивнул он Артуру, — и ты, — Кириллу, — в позадний возок. Скачите резвей, тянемся уж час который…

— Быстро давай, — Олег кивнул друзьям и сам ловко запрыгнул на передок. Мужик тряхнул вожжами (но не ударил), длинно чмокнул губами и, надвигая капюшон, посмотрел на Олега искоса:

— Меня зови давай Пегаш. А ты-то кто станешь?

— Вольг меня называют, — представился Олег. Мужик крякнул:

— Ну и есть поморский… По делу шукаете, аль от дела стрекаете?

— Людей ищем. Родню, — сказал Олег, подбирая ноги повыше и ставя их на специальную перекладинку. — Двое мальчишек, девчонка. Один мальчишка моих лет, девчонка и второй парень — помладше. Были мы в походе, посёлок наш разорили, а их увезли…

— Эка! — мужик снова посмотрел на Олега. — Да ты накройся, — он набросил на мальчишку край плаща. — Не по месту оделись-то… да и то — дождит у нас вот с как лето пошло-покатилось… Небось саксонцы набежали, полымя белобрысое?

— Они, — Олег отметил слово «саксонцы» — саксы, ага…

— Беда… — мужик покачал головой. — Да не скорбей, саксонцы-то детей умучивать не будут. Найдёте небось, да и выкупите… Сами-то тож грех завели, тож продыху не стало соседям-то? Вот и аукнулось, как в лесу… Мы-то за князем, как за тыном — что саксонцы, что ваш брат — носа не кажут с мечом, товарами расстилаются… А что ж одни-то, что ж князь-то ваш?

— Поклялись, что сами справимся, — ляпнул Олег первое, о чём подумал. Но мужик кивнул:

— Чудное вы племя… Как в Житицу станете — первым делом идите на торг. Да и поспрашайте. Торг-то на берегу разом. Мимо не прокатите… Ээх, беда… — он хлопнул Олега по колену. — Вот жизнь-то разноцветь — кому счастье в уделы, кому беда без предела… Я перво глянул — трое, да с мечами… Ну, думаю — разбитчики набежали, вот уж не было кого! По-молодому-то помню — вошью кишели по лесу!

Не чихни, не ступи… А уж как князь сел на стол — повыбил, вроде на град… Во, — он откинул полу своей накидки, — нога-то у меня — вечная, наперёд меня в иной-то мир зашагала… — Олег увидел протез, довольно искусно сделанный и даже обутый в сапог. — Два десятка уж прошло. Саксонцы на берега прихлынули. Раньшим-то временем они тут безвозбранно брали, а князь их окоротил. Ну, мы пошли. Со всех мест собрались. Бились-бились, там-то мне саксонец ногу-то брадвой и смахнул, начисто смахнул. Уж на земле лежал, посекли его. Молодой был, как младший мой тогда, борода и не шла вовсе… Ступи я за него — а он меня ыть! Я ни чоху ни вздоху — лежу, а нога сбоку, и он на меня ползёт, как кобель на суку, а в руке нож… — мужик хмыкнул. — Придушил я его кой-как-то и сам обеспамятел. Жена моя меня и выходила, по время нашла, припоздай — стёк бы я кровью в землю… А саксонцев мы погнали-потопили…

Под плащом было сыровато, но тепло, и Олег, пригревшись, начал задрёмывать. Пегаш, кажется, не обращал на это внимания — продолжал что-то говорить, и его слова, уже почти неразличимые, как-то странно успокаивали… Дремота уже почти перешла в сон, когда Олега разбудил лёгкий толчок и слова возницы:

— Вот и Житица наша.

* * *

Город был неожиданно некрасив. Не такой, каким Олег привык себе представлять славянские города (а он был, конечно, славянским). Серые стены, серые крыши, серые доски мостовой с серой грязью на них, серые плащи на большинстве попадавшихся навстречу людей… Наверное, виноват был дождь, но настроение у мальчишек всё равно упало окончательно. Кирилл сказал, тоскливо глядя по сторонам:

— А в Синмейе повеселей было.

— Ага, — поддержал Артур, — особенно весело было вокруг столба на верёвке бегать — попадут, не попадут? Р-романтика!

— Я про погоду… — Кирилл поморщился; очевидно, воспоминания о тех двух месяцах ему удовольствия не доставили. Олег его понимал. Хотя у здешних ворот тоже стояла стража, и пришлось платить пошлину, разменивая золотую монету на несколько продолговатых серебряных слитков, клеймёных головой какого-то хищного животного — всё-таки Житица выглядела как-то… попроще, что ли?

Мужики-возницы свернули за воротами куда-то направо. Деньги за подвоз они взять категорически отказались — и Олег настоял на том, чтобы хотя бы заплатить пошлину и за них. И вот теперь трое мальчишек шагали по улице под всё тем же дождём…

...Навстречу рысью проскочили двое на невысоких лошадях, в алых плащах, длинноволосые, гладко выбритые, с тяжёлыми золотыми украшениями на шеях и запястьях. Скакавший слева бросил на посторонившихся мальчишек быстрый взгляд — и Олег удивился тому, какие у него глаза: светло-голубые, почти прозрачные и лишённые абсолютно любого выражения. Неприятные глаза, если честно.