Прямой дождь. Повесть о Григории Петровском

Девушка с флагом на миг заколебалась, кому его отдать, но тут подоспевший Прокопий показал на Петровского.

Пыталась вспомнить заученное приветствие, но оно вдруг вылетело из головы. Она не растерялась и, передавая флаг Петровскому, проговорила слова, которые ей подсказало сердце:

— Мы не знаем, как вас надо приветствовать, дорогой Григорий Иванович, но мы вас очень любим! Спасибо, что вы приехали к нам!

— Сердечно благодарю вас от имени всех! — сказал Петровский, принимая из рук девушки знамя.

Дружно ударил хорошо слаженный сельский оркестр, ему вторил на своей трубе горнист.

Артисты тем временем спешно переодевались в вагоне-росторане, готовясь показать интермедию про кулаков и Врангеля.

Когда из вагона начали вылезать «пузатые кулаки», выскакивать «проворные красноармейцы» в латаной-перелатаной одежде, а затем показался важный сухопарый «черный барон» с большим носом, раздался веселый взрыв хохота.

«Ненасытные мироеды» ползали на четвереньках по полю и захлебывались от жадности:

— Моя земля! Моя! Не дам никому! Задушу, сожгу всю голытьбу!

Тут появились «бедняки» с метлами и давай выметать с поля кулаков, как мусор. Толстыми кабанами катятся по полю «богатеи» и хрипят:

— Наша земля! Наша!

— Была когда-то ваша, а теперь навеки наша! — весело кричат «бедняки» и орудуют метлами.

Вскочили «мироеды» — и прямо к «Врангелю»:

— Спаси, ваше превосходительство!

— За мной! — командует «черный барон» и бросается наутек к разостланному на земле полотнищу, на котором написано: «Черное море».

Все «кулачье» вместе с превосходительством валится в «Черное море» и истошно вопит:

— Спаси нас. Антанта, тонем!..

Потом появились на берегу «Черного моря» «незаможники» и «красноармеец» с винтовкой. Обнялись и застыли… под бурные аплодисменты зрителей.

А после представления артистов и музыкантов по распоряжению Петровского повариха поезда Марфа Софроновна угощала компотом. Особой симпатией она прониклась к скрипачу Демиду. Села возле него, стала потчевать. Поинтересовалась, почему у Демида один глаз незрячий, где с ним такое лихо приключилось.

— То еще не лихо, — шутливо ответил Демид. — Летел осколок от деникинской гранаты, а я не успел глаза закрыть, вот он и погасил мне один светильник…

Пока артисты и музыканты осматривали вагоны, читали плакаты и веселые, колючие стихи Демьяна Бедного, детвора окружила паровоз. На страже около машины стоял молодой кочегар Юрко Курило.

— Дядя кочегар, — осмелился спросить быстроглазый, вихрастый мальчуган, — а как бежит паровоз? Где то, что крутит колеса?

Курило развеселился: «кочегар» да еще «дядя», и он охотно начал просвещать мальчишек.

— Дядя кочегар, а можно потрогать это колесо?

— Потрогай, — великодушно разрешил Курило.

— Дядя, а можно влезть на паровоз и заглянуть в середку?

Кочегар Курило обратился к машинисту:

— Тимофей Семенович, тут просто беда с этим народом, хоть развинчивай весь паровоз и показывай им.

— Очень хорошо, что интересуются, — добродушно сказал машинист, — пускай залезают и смотрят.

Мальчишки бросились к высоким ступеням. Но машинист вдруг преградил им дорогу:

— На паровоз пущу только тех, кто пообещает мне, что, когда вырастет, станет машинистом пли трактористом.

— Да мы трактора еще и не видели.

— Ничего, скоро увидите. Так обещаете?

— Честное слово, будем машинистами и трактористами…

Ночь выдалась тихой и теплой. И вдруг среди этого покоя к поезду на измыленном коне подлетел верховой. Он был без седла и без оружия, в бедной крестьянской одежде.

— Не опоздал, — с облегчением выдохнул всадник, спрыгивая с лошади.

К нему подошел вооруженный красноармеец, а из окна выглянул Григорий Иванович.

— Здравствуйте, Григорий Иванович, — поздоровался гость. — Точнехинько таким я вас видел на фотографии в журнале. А сейчас вот прибыл к вам… живому.

— По какому делу, товарищ?

— По этому! — и показал рукой на плакат, где было написано: «Пролетарий — на коня!» — Вот перед вами пролетарий, а вот конь, который теперь мой.

— Как же ты решился взять у хозяина такого породистого коня?

Парень засмеялся:

— Сами же виноваты в этом, Григорий Иванович! Прислали нам такой плакат, а я хлопец послушный. Пошел ночью в конюшню и говорю коню: «До каких пор я буду батрачить? Давай подадимся по другой линии да покончим со всякой контрой!» Конь в ответ заржал, — значит, думаю, согласился. Я сел на него — и к вам! Боялся, что не застану. Может, у вас для «пролетария на коне» найдется хоть какое оружие да седлышко?

— Найдется, — улыбнулся Петровский. — А пока, товарищ… — вопросительно посмотрел Григорий Иванович на незнакомца.

— Сергей Данильченко.

— Товарищ Сергей, заночуйте у нас, а рано утром — в город.

…Ординарец Чубок еще не успел протрубить утреннюю побудку, а батрак Сергей Данильченко уже сидел на коне, снаряженный и готовый на ратный подвиг.

— Передайте Григорию Ивановичу, что Сергей Данильченко не сложит оружия, пока не утопит черного барона в Черном море! — заявил напоследок всадник и тут же пришпорил застоявшегося коня.

В полдень к агитпоезду прибыла подвода с военной амуницией и оружием, брошенными беляками в лесах.

Председатель комитета незаможных селян Яков Яремчук, саженного роста, остроплечий и длиннорукий мужик с такой рыжей растительностью на лице, будто кто-то изнутри раскалил ее докрасна, разгрузив подводу, обратился к Петровскому:

— Большая просьба к вам, Григорий Иванович. Не смогли бы вы хоть на часок заглянуть к нам? Хорошо тем, что живут поблизости, а мы только пересказы слушаем да завидуем. Не откажите, Григорий Иванович.

— А далеко до вашего села?

— Десять куцых верст. Мы вас на таких быстроногих конях домчим, что вы и не заметите.