Прямой наводкой по ангелу
Шрифт:
В судорожной истерии она бросилась к антресоли, раскидав все, достала мешок:
— Я уйду от вас, уйду! Даже скрипка вам мешает.
Чуть ли не на коленях умоляя, ее удержали, еле уложили спать, а на утро, виновато, отчим снова о том же:
— Может, мешок тоже туда, на дачу.
— Нет! — вскричала Анастасия, второпях достала скрипку и как стала играть; такая душа, такой звук, и так они слились, и такое очарование, такая трогательная, щемящая тоска, будто что-то навсегда улетает, так, что у всех слезы навернулись.
— На этом инструменте иного и не выдашь. Дай, пожалуйста, и мне сыграть, — попросил отчим. Потом мать.
Больше споров не было. Зато каждый день, только по
Записку, присланную Столетовым, Анастасия сразу же выкинула. Теперь о данном когда-то «слове» и речи не могло быть. Да, Столетов был ее первым и единственным мужчиной. Он ей был симпатичен, и более того, даже сейчас, нет-нет, да и вспоминает она его с женской истомой. Но о данном «слове», о какой-то верности и речи быть не может после случая с генералами. И, конечно, она понимает, что тогда подполковник Столетов был в принципе никто, сам ходил с подносом в прислуге. Да это ничего не меняет, захотел бы — смог бы как-нибудь ей помочь, а то бежал, зато скрипку не забыл; и хорошо, что доставил, — значит совесть еще есть, и если бы записку не приложил, быть может, добрыми однополчанами они остались бы. А так. Нет, о «слове» и речи нет. И видеть она его не желает, да тут приснился сон: она в замке со Столетовым. Ноги сами повели ее в институт, узнала адрес бывшего декана, два дня все выслеживала во дворе. Пару раз видела жену и повзрослевших детей Столетова. И как рассказали ей бабушки-соседки, сам Столетов важная птица, то ли военный атташе, то ли посол, то ли черт знает что, словом, из заморских стран редко наведывается.
В общем, как мужчина Столетов оказывает на Афанасьеву свое влияние, во всяком случае является в снах, но как человек он давно причислен к категории «пакостников»; и как и должно было быть, со временем фронтовые тяготы позабылись, остались в прошлом, а Анастасия вновь окрепла, вобрала в себя цвет и сочность девичьей красы. И теперь не только Женя, но еще несколько парней пытаются за ней ухаживать.
— Только Женя, — настаивает мать, и желая скорейшей свадьбы, самому Жене говорит:
— Так, молодой человек, ты или женись на моей дочери, или оставь в покое, а эти «шуры-муры» мне не нужны. Моя дочь уже не ребенок. Пора замуж. Но без моего благословения и церковного венчания моя дочь детей не родит.
Под таким напором будущей тещи, Женя буквально «уломал» своих родителей — дали они благословение, правда в Подмосковье, где в заброшенном селе еще сохранилось подобие действующей церкви; они не поехали, послали бабушку.
В июне 1946 года Женя и Анастасия сдали выпускные экзамены, уже готовились к свадьбе, как пришла повестка в следственный комитет военной прокуратуры на имя Афанасьевой Анастасии Тихоновны, в качестве свидетеля.
Кто бы знал, какой страх охватил Анастасию, она вспоминала ужас гауптвахты и не могла ни есть, ни спать. Допрос был не долгим, чисто формальным, и вопросы просты: где служила, кем и с кем? Какие награды, поощрения и замечания? Впрочем, следователь и без нее все это знал, попросил расписаться и отпустил.
Вроде все улеглось. Да промежуточный итог есть: родители Жени, ее суженого, заявили — «на нормальных советских людей, тем более молодых девушек, повестки не приходят», и «чего можно ожидать от церковного мракобесия?» А сам Женя даже до прокуратуры ее не проводил, у него, оказывается, срочное прослушивание.
По инициативе Анастасии решили со свадьбой повременить, хотя Женя каждый день приходил и со слезами на глазах объяснялся ей в любви; и оказалось, не зря. Через месяц после первой пришла вторая повестка, сходу ей предъявили ордер на арест. Она только плакала, все
дрожала.Первые же допросы все обозначили — перед ней положили теперь уже до боли знакомую военную документацию: акты, опись матценностей, журнал прихода и расхода, «Главная книга», где она в день победы написала «Ура!». Победа оказалась не за ней. И она сперва хотела было рассказать все, что помнит и не помнит, все начистоту. Но удивительное дело, как только она указывает, что выполняла приказ командира Столетова, ей говорят: «это несущественно» — и уводят речь к тем сослуживцам, которых по их рангу можно назвать «мелкопакостниками», и она поняла, что арестовали ее, писаря-делопроизводителя, двух простых счетоводов и еще может кого из мелких, словом, стрелочников нашли, все грехи на них повесят, а об остальных, самых главных, даже не упоминают.
После месяца отсидки оклемалась Анастасия в тюрьме, решила сочинять письма-жалобы во все инстанции, вплоть до Сталина, невзирая на то, дойдут они или нет. И тут случилось неожиданное: разрешение на свидание с матерью. Мрачная, сырая комната, кругом решетки, слабый свет, женщина-надзиратель рядом горой стоит.
— Это как? — один из первых был вопрос дочери.
Мать сразу поняла, вопрос о скрипке.
— Поменяли местами. Гм, гм, — кашлянула она, — был обыск. Забрали отчима инструмент, некоторые письма и фотографии…Кроме нескольких фото, все уже вернули… Настя, был этот, высокий мужчина.
— Столетов?
— Тише, доченька … Это он организовал свидание и передачи тебе. Просит не писать и молчать: «ничего не помнишь». Обещал, что так будет всем лучше.
— Кому «лучше»? Мне светит десять лет! Я в лучшем случае выйду в тридцать три года, старухой. А они будут шиковать по Европам, за счет меня! А за что? За что?
— Доченька, не знаю, сама не знаю, — плачет мать.
— Господи, что же мне делать? Как мне быть?
Только сейчас Анастасия увидела — за месяц с небольшим ее мать сдала, осунулась, явно постарела. Анастасия через силу в кулак собрала свою волю, не то мать загнать недолго.
— Мамочка! Да ты что? — выдавила она улыбку. — Успокойся. Я не виновна. Разберутся и меня отпустят.
— А может,… это лучше отдать? — снова вопрос о скрипке.
— Ни в коем случае! — сурово лицо дочери, — это никого не интересует, — и снова, выдавив подобие улыбки.
— Ты лучше побереги себя. Подумай, что я буду без тебя делать? Ты ведь у меня одна-единственная!.. Лучше расскажи, как там Женя?
Мать склонила голову, пряча выплаканные глаза:
— Хорошо, тебе привет передает. Хм-хм, почти каждый день у нас бывает. На работу в Госконцерт устроился.
Больше Анастасия жалоб не писала, на допросах, в основном, молчала, говорила, все забыла. Видимо, это и следователя устраивало. Во всяком случае вскоре состоялся суд. Учитывая, что «Афанасьева А.Т., 1925 г. рождения, имеет фронтовые награды, поощрения, ранение… осудить на пять лет лагерей с правом переписки раз в месяц».
«Почему же Женя мне не пишет?» — жаловалась Анастасия матери в одном из первых писем.
«Дорогая доченька! — отвечала мать.
— Женя постоянно в разъездах с гастролями. Но он тебя любит, постоянно о тебе справляется… И ты знай, вы с ним обвенчаны перед Богом, он твой суженый. Фундаментом вашего законного брака должен стать долг, стержнем — взаимное доверие и уважение, а главной целью — продолжение рода, освященное Богом! Аминь!»
Глава пятая
— Ну, золотой, вставай. Пора. Сегодня у нас очень ответственный день. Надо еще разок порепетировать, ведь иностранные гости будут, — Анастасия Тихоновна бережно будила Мальчика, с чувством чмокнула пролежень на розовенькой щечке.