Прыжок за борт. Конец рабства. Морские повести и рассказы (Сочинения в 3 томах. Том 2)
Шрифт:
— На нас было нападение! — завопил начальник.
— Знаю, знаю. Все в порядке! — беззаботно заорал в ответ человек с берега. — Причаливайте. Все в порядке. Я очень рад.
Глядя на него, я стал припоминать что-то очень забавное, где — то мною виденное. Маневрируя, чтобы подойти к берегу, я задавал себе вопрос: «На кого похож этот парень?» И вдруг вспомнил: он был похож на арлекина. Его костюм — кажется, из небеленого холста — был сплошь покрыт заплатами, яркими заплатами — синими, красными и желтыми; заплаты красовались спереди, сзади, на локтях, на коленях; цветная полоса опоясывала куртку,
— Осторожнее, капитан! — крикнул он, — Здесь затонула прошлой ночью коряга.
Как? Еще одна коряга! Признаюсь, я непристойно выругался.
К концу нашего восхитительного путешествия я едва не продырявил свое искалеченное судно. Арлекин, стоявший на берегу, повернул ко мне свой приплюснутый носик.
— Вы англичанин? — крикнул он, расплываясь в улыбке.
— А вы? — откликнулся я, стоя у штурвала.
Улыбка сбежала с его лица, и он покачал головой, как бы огорченный моим разочарованием; потом снова просиял.
— Ну ничего! — ободряюще крикнул он.
— Не опоздали мы? — спросил я.
— Он там, наверху, — ответил тот, мотнув головой в сторону холма и внезапно погружаясь в уныние. Его лицо напоминало осеннее небо — то пасмурное, то залитое солнечным светом.
Когда начальник в сопровождении вооруженных до зубов пилигримов сошел на берег и направился к дому, арлекин явился ко мне на борт.
— Послушайте, мне это не нравится, — сказал я, — туземцы бродят там в кустах.
Он торжественно меня уверил, что все обстоит благополучно, а затем добавил:
— Они — люди простые. Я рад, что вы приехали. Нелегко мне было с ними справиться.
— Но вы говорите, что все обстоит благополучно! — воскликнул я.
— О, у них не было злого умысла, — сказал он, а когда я вытаращил глаза, он поправился: — Да, в сущности, не было. — Потом быстро добавил: — Ах, боже мой, вашу рулевую рубку не мешает почистить!
Через секунду он уже советовал мне поддерживать пар в котле, чтобы в случае тревоги дать свисток.
— Один свисток произведет большее впечатление, чем все ваши ружья. Они — люди простые, — повторил он.
Он говорил так быстро, что совершенно меня ошеломил. Казалось, он хотел наверстать потерянное время, и так оно и было, — он сам со смехом на это намекнул.
— Разве вы не разговариваете с мистером Куртцем? — спросил я.
— С этим человеком не разговаривают — его слушают! — воскликнул он восторженно и строго. — Но теперь…
Он махнул рукой и мгновенно погрузился в самую бездну отчаяния. Через секунду он уже оггуда выкарабкался, завладел обеими моими руками и, не переставая их трясти, забормотал:
— Брат — моряк… честь… удовольствие… наслаждение… разрешите представиться… русский… сын архиерея… Тамбовской губернии… Что? Табак! Английский табак! Превосходный английский табак! Вот это по-братски.
Курю ли? Где вы найдете моряка, который не курит?Трубка его успокоила, и вскоре я узнал, что он убежал из школы, ушел в море на русском судне, снова убежал, одно время служил на английских судах и теперь примирился с архиереем. Этот пункт он подчеркнул.
— Но когда человек молод, он должен видеть мир, набираться новых впечатлений, идей, расширять свой кругозор…
— Здесь! — перебил я.
— Как можно знать заранее? Здесь я встретил мистера Куртца, — сказал он укоризненно и с юношеской торжественностью.
Я прикусил язык. Выяснилось, что он убедил представителя одной голландской фирмы на побережье снабдить его товарами и провиантом, и потом отправился в глубь страны с легким сердцем и как младенец, не ведая того, что ждет его впереди. Около двух лет он странствовал по берегам этой реки, одинокий, отрезанный от всего и от всех.
— Я не так молод, как кажется. Мне двадцать пять лет, — сказал он. — Сначала старик Ван-Шьютен хотел послать меня к черту, — рассказывал он, от души забавляясь, — но я к нему пристал и говорил, говорил без конца, так что он наконец испугался, как бы я не заговорил зубы его любимой собаке. Тогда он мне дал дешевых товаров и несколько ружей и выразил надежду, что никогда больше не увидит моей физиономии. Славный старик голландец — этот Ван-Шьютен. Год назад я ему послал немного слоновой кости, так что он не сможет назвать меня вором, когда я вернусь. Надеюсь, он ее получил. А больше я ни о чем не беспокоюсь. Я заготовил для вас дров. Там было мое старое жилище. Вы видели?
Я передал ему книгу Тоусона. Казалось, он хотел меня поцеловать, но удержался.
— Единственная книга, которую я оставил. А я-то думал, что потерял ее, — сказал он, смотря на нее словно в экстазе. — Столько, знаете ли, происшествий случается с человеком, который путешествует в одиночестве! Иногда каноэ перевертываются, а иногда приходится поскорей удирать, если туземцы рассердятся.
Он перелистывал книгу.
— Вы делали заметки на русском языке? — спросил я. Он кивнул головой.
— Я думал, что это какой-то шифр, — сказал я.
Он рассмеялся, потом сразу сделался серьезным и проговорил:
— Вы не знаете, как мне было трудно справиться с туземцами.
— Они хотели вас убить? — спросил я.
— О нет! — воскликнул он и умолк.
— Почему они на нас напали? — продолжал я.
Он замялся, потом сконфуженно сказал:
— Они не хотят, чтобы он уехал.
— Не хотят? — с любопытством переспросил я.
Он кивнул таинственно и многозначительно.
— Говорю вам, этот человек расширил мой кругозор! — воскликнул он и широко раскинул руки, глядя на меня своими круглыми голубыми глазками.
III
Я смотрел на него с изумлением. Он стоял передо мной в своем пестром костюме, восторженный, фантастический, словно уд- |шл из труппы мимов. Самое его существование казалось невероятным, необъяснимым, сбивающим с толку. Он был загадкой, не поддающейся разрешению. Непонятно, чем он жил, как удалось ему забраться так далеко, как ухитрился он остаться здесь и почему не погиб.