Пси-ON. Книга II
Шрифт:
Что ж, я просто обязан продемонстрировать, что хвалёное оно не просто так.
Я хорошо запомнил последовательность формирования направленных потоков в сфере старика, и потому сразу взялся за обратный анализ, рассчитывая, где, что и как нужно подморозить для достижения аналогичного эффекта. И у меня получалось, судя по пробивающимся откуда-то со стороны эмоциям. Один только Романов оставался спокоен, как скала, ибо от него не укрылся факт увеличения ускорения работы моего сознания. Мог ли он определить степень этого самого ускорения — большой вопрос, но мне казалось, что нет.
А моя сфера холода тем временем уже почти достигла того уровня, который продемонстрировал Радислав Владимирович, когда Ворошилов по ту сторону телекинетического барьера, им же и возведённого, помахал рукой: хватит, мол.
— Ладно, Геслер, благодаря тебе я увидел то, за что любой студент моего выпуска отдал бы руку по локоть… — Ворошилов даже не пытался увернуться от подзатыльника, коим его одарил Радислав Владимирович. И улыбку с его лица это не то, что не смыло, но и совсем наоборот — закрепило. Как сказал бы один мой старый знакомый — уголки губ гвоздями к клыкам пришпилило.
— Молчал бы, Андрей. Сам-то ты не ошалел только потому, что не до конца понимаешь всю сложность мною продемонстрированного приёма! С тем же успехом этот малец может по щелчку пальцев заморозить половину академии к чёртовой матери, мощи-то ему по вашим выкладкам хватит!
— Если бы это не было бы известно, учитель, то и к вам бы никто не обратился. Дёргать ветеранов с дач, лишая их заслуженного отдыха на пенсии — последнее дело…
— Эти ветераны ещё могут задать трёпку зазнавшемуся поколению посвежее! — С уверенностью в голосе сказал старик, внешний вид и движения которого говорили об обратном. Чем дольше я на него смотрел, тем яснее понимал: недолго этому конкретному старику оставалось коптить воздух. Но он не унывал, и явно считал жалость последним, что хотел бы видеть в своей жизни. — А уж за то, чему и как вы учили этого гения, тебя прибить мало!
— Время, учитель. У нас было очень мало времени — считанные дни. Плюс изначально неверный подход предыдущего управления академии…
— Цыц! Отговорки… — Старик на удивление юрко переместился ко мне, схватил за запястье и развернул руку ладонью кверху в поисках следов обморожения. — Ничего. Что ж, я, конечно, сделаю всё для того, чтобы передать тебе всё, что умею сам, но чует моё сердце — много времени это у тебя не отнимет. Сильно напрягаться пришлось?
— Значительно сильнее, чем во время тренировок и спаррингов с господином Троекуровым. — Честно признался я. Там-то я старался не слишком ускоряться, понимая, что тогда развиваться будут не навыки, а моё самомнение. — Это не предел моих возможностей, но и долго манипулировать энергией на таком уровне я не смогу. Шесть, максимум семь часов — и я почувствую лимит, начну выдыхаться и вредить себе.
— Значит и тренироваться ты можешь куда дольше, чем от тебя требовали до сего момента. Ещё одна недоработка, Андрей. — Старик сурово посмотрел на бывшего ученика. И плевать ему было, что тот давно обер-комиссар и вершитель судеб. — Последний вопрос: как у тебя с трудолюбием, юноша?
— Если трудиться надо ради обретения знаний и навыков, то от этого труда меня придётся оттаскивать за уши. — Улыбнулся я.
— Тогда мы определённо сработаемся! — Палей Радислав Владимирович довольно хлопнул в ладоши, эмоционируя удовлетворением, ожиданием и готовностью к великим свершениям. В то же время Романов Олег Сергеевич тихонько наблюдал за нами со стороны, а на его лице блуждала довольная улыбка. Ему как будто нравилась искра жизни, вспыхнувшая в старом товарище и как будто подарившая ему ещё времени сверх отмеренного.
Хотелось бы, чтобы это было именно так, и тренировки со мной не приблизят конец затухающего псиона-ветерана, столько повидавшего на своём веку, но не озлобившегося и сохраняющего бодрость духа.
Всем бы так, и человечество тогда горя бы не знало.
— Я, конечно, нарушу установившуюся идиллию, но хотя бы сегодня — только тесты, без тренировок. Не стоит лишний раз беспокоить наших
сенсоров. — Вмешался обер-комиссар. — И не забывайте, учитель, что Олег Сергеевич тоже имеет свой интерес. Ничуть не меньший, чем ваш.Палей в ответ на это тяжко, по-старчески вздохнул… и отступил, как буквально, так и не совсем.
— Не наседаю, не наседаю. Всему своё время, но поставленной задачей я очень доволен. Андрей, можешь передать выше, что я возьмусь за обучение столь перспективного юноши. Мы возмёмся. — Исправился старик.
— Прекрасно. — Ворошилов действительно был рад. И не тому, что с него как будто сползла ответственность за мою подготовку, а… за меня? Что ж, вполне логично, ведь эти люди когда-то учили и его самого. Хорошо, видно, учили, что спустя столько лет мужчина, ныне ставший обер-комиссаром, так ценит полученные уроки. Нередко всё обстоит с точностью до наоборот, и с возрастом люди преуменьшают значимость обучения в детстве, отрочестве и юности. — Не буду отнимать у вас бесценное время, решим ряд формальных вопросов и я вас оставлю. Работы ещё в достатке…
Ещё бы её было мало, с военным-то городком над нашими головами. Но это — мелочи, на которые можно не обращать внимания. Сейчас куда важнее навести мосты с учителями, ответить на все их вопросы и позадавать свои.
Чем я совсем скоро и займусь. Дорвался-таки не до практиков, но до матёрых теоретиков! Это и есть счастье жадных до знаний людей?
Очень похоже на то.
А я и рад!
Глава 19
Первая ночь
Я неспешно вышагивал по парку, подобно радару сканируя окружающее пространство на предмет наличия людей или порождённых псионикой явлений. Шаг за шагом я наращивал дистанцию своего восприятия, надеясь таким образом наработать соответствующий навык. Сенсорика — непростая, доступная отнюдь не каждому псиону наука оказалась мне вполне себе подвластна, и Олег Сергеевич, постукивая тростью об пол, довольно долго рассказывал, почему я просто обязан нащупать свой предел, которому, казалось, нет ни конца, ни края. Уже на протяжении получаса, по дороге домой, я заглядывал всё дальше, поражаясь тому, насколько легко мой разум обрабатывает поступающие потоки информации.
А это были именно потоки: мощные, неудержимые, полноводные. Обычный человек за доли секунды в моём нынешнем состоянии получил бы инсульт, а я просто в двухсоткратном, — пока что, — ускорении фильтровал приходящие данные, отбрасывал ненужное и раскладывал оставшееся по полочкам, формируя в голове подробную… нет, не карту, конечно же, а что-то типа схемы событий. Если в радиусе двух-трёх километров я ещё мог всё воспринимать в реальном времени, то на нынешние двадцать приходилось ограничиваться относительно узким лучом, сканирующим реальность и оставляющим своего рода метки о представляющих интерес моментах. Нет, опять не так: метки я оставлял сам, и луч тоже контролировал сам. Просто со стороны, если бы на это можно было посмотреть, я и правда выглядел бы как радар в новомодном кино, где по кругу бегает полоска, и на ней вспыхивают и затухают обнаруженные сигнатуры. Прямо сейчас таковыми выступали, по большей части, псионы, коих я весьма отчётливо видел независимо от расстояния, плюс эхо псионических воздействий, так же вызывающее у меня интерес.
И что я мог сказать сейчас, так и не добравшись до даже условного предела, который для меня находился действительно далеко благодаря скорости работы ускоренного разума?
Очень, очень многое я мог сказать, господа. Но в первую очередь это восприятие, его природа и механизм действия, до которого я дорвался только сейчас после пинка со стороны присматривающихся ко мне наставников, прямо указывали на существование… не знаю, ноосферы? Не в том мистическом понимании, которое в это слово вкладывают люди, а в более приземлённом и близком к нашей псионической реальности. Потому что не мог я получать такие объёмы информации, никак не взаимодействуя с окружающей действительностью. Я не манипулировал энергией напрямую, не оставлял следы из Пси, и в целом для стороннего наблюдателя просто гулял, разглядывая густые кроны деревьев и наслаждаясь тишиной, установившейся под куполом ближе к позднему вечеру. Но при этом видел так далеко, что учителей кондрашка хватит, если они узнают.