Псих. Дилогия

– Я неправильно выразился, - посетовал он, глядя на меня с тем самым оттенком снисходительности, который я всегда ненавидел.
– Разумеется, отметка о получении есть, так что уведомление дошло до адресата. Вот факсимиле ваше не сохранилось, тут вы совершенно правы, системный сбой, уж извините. Но поскольку компьютер вручение зафиксировал, претензии ваши абсолютно необоснованны. И кстати. Необязательность ваша, молодой человек, создала серьёзное препятствие для занесения вас в очередь на дальнейшие вакансии. Не обессудьте, мы тут привыкли иметь дело со взрослыми людьми, умеющими за себя отвечать.

Он расцепил руки, побарабанил пальцами по столу и добавил - вполне, надо признать, доброжелательно:

– Что же касается прав, молодой человек... Н-да. Поверьте товарищу старшему и опытному. Права у вас сейчас одни - слушаться маму и набираться ума, и тогда, глядишь, вы и добьетесь чего-то в жизни, хе-хе... Глядишь, еще моим начальником станете. Так-то.

И он отвернулся к компьютеру - уже окончательно.

Вот тогда-то я все и понял.

***

Надо ли объяснять, что домой я примчался в ярости и наговорил матери гадостей, за которые мне стыдно до сих пор.

Завершил я своё выступление доводом, что космопорт у нас на планете, слава богу, не один, все не перекроешь, и на этом захлопнул за собой дверь комнаты. Я отчётливо понимал шаткость своей позиции - влиятельный знакомый у матери тоже не один, и скорей всего, мне не дадут осуществить задуманное, если не удастся переубедить мать. Если уж она не постеснялась добраться до руководства компанией! Лишь гораздо позже пришло понимание, что, видимо, мать не была так уж уверена в силе своих связей, и своей эскападой я только дополнительно спровоцировал её.

Мне бы поговорить с ней спокойно. Но меня трясло, я почти не контролировал себя.

А утром меня ждал сюрприз.

***

Мать пригласила меня в гостиную, как только я слегка привел себя в порядок после урывчатого, перемежающегося кошмарами сна. Вообще-то ей полагалось уже час как находиться на работе, но отчего-то она никуда не торопилась. И тон ее был подчёркнуто-спокоен и как-то... официален, что ли.

Когда я вошел, мама стояла у секретера, лицом к окну; её тонкая, не испорченная возрастом рука нервно теребила какой-то пухлый конверт.

– Присядь, Данил, - произнесла она так же отстраненно, по-прежнему не поворачиваясь.
– Мне нужно серьезно поговорить с тобой.

"Начало стандартное", - сказал я себе, плюхаясь в кресло с высокой спинкой.

Это был самообман. Я чувствовал, что ситуация нестандартная, и где-то под ложечкой появился и медленно рос неприятный такой, мерзкий холодок.

– Я надеюсь, что ты сумеешь выслушать меня, не перебивая, - сказала мама, легко, почти незаметно вздохнув.
– Ещё я надеюсь, что ты пообещаешь мне сначала хорошенько обдумать то, что услышишь. Обдумать прежде, чем бросаться в дискуссию, понимаешь?

Это я мог пообещать.

– Отлично, - мама кивнула, повернулась наконец ко мне лицом, но села не в кресло, а на стул у секретера - словно не решалась отпустить надолго таинственный конверт. Окно было у неё за спиной, лицо оказалось в тени, и потому выражение его я рассмотреть не мог. Возможно, мама продумала это специально - а может, я просто отнёсся ко всему слишком предвзято. Но черт возьми, речь все-таки шла о моей жизни!

Когда мамин голос зазвучал снова, в нем возникли отчетливые нотки грусти.

– Я знаю о твоём желании летать, Данил. Давно знаю. О тяге к космосу знаю тоже. И ещё я хорошо понимаю твоё нетерпение покинуть дом именно сейчас.

Я сделал протестующий жест, но мама приподняла руку, предостерегая, и я промолчал.

– Это естественно, Данил, - проговорила она мягко.
– В этом нет ничего стыдного, и я не осуждаю тебя.

Только вот она не была искренна в тот момент, и я это понял, а она почувствовала, что я понял - бывают такие мгновения, когда собеседники вдруг словно бы прочитывают мысли друг друга, будто объединённые на миг невидимой электрической дугой. Она обвиняла меня, и может быть именно поэтому села так, чтобы я не мог читать её лицо. Я же вины за собой не знал.

Мама заговорила более отрывисто, даже резко.

– Ещё я подмечаю в тебе не совсем, как мне кажется, здоровое внимание к некоторому явлению... Надеюсь, ты понимаешь, о чем я. (После несчастья с Романом мама избегала произносить даже слово "нейродрайв".) Я долго не хотела верить в это, но факты говорят сами за себя, и, признаюсь, меня это пугает. Кстати, тебя не удивило, что я разгадала твой компьютерный пароль?

– И читала мою переписку, - заметил я, не удержавшись.

– Разумеется. Потому что ты мне не безразличен, и мне не безразлична твоя судьба. Но сейчас я хотела всего лишь, чтобы ты понял, что я знаю тебя лучше, чем ты думаешь, и возможно лучше, чем ты знаешь себя сам.

Теперь тон сделался задушевным, даже интимным, с лёгким оттенком горечи; только я уже не верил её тону.

– Это болезнь возраста, Данил, и я надеюсь, ты сможешь это понять. Я всего лишь помешала тебе сделать глупость, о которой ты потом сам бы пожалел. Я обещаю тебе никогда не вспоминать ту мерзкую сцену, что ты мне вчера устроил - я понимаю твоё состояние, и понимаю, как это все было неприятно.

Мама вздохнула.

– Теперь послушай. Я договорилась о рабочем месте для тебя, зарплата небольшая, но будет оставаться время на учёбу. Подашь документы в торговый техникум, на вечернее. Тебя возьмут. Окончишь с хорошим баллом - и космос перед тобой открыт, ты ведь знаешь, зачастую торговые представители проводят в пространстве больше времени, чем бывалые пилоты. Повидаешь разные планеты. А захочешь - после торгового пойдёшь в лётное: такие два образования - верный путь к успеху.

Она говорила, а я чувствовал - подразумевается, авось перебесишься к тому времени. Во мне уже клокотала ярость, но я давил её в себе, изо всех сил стараясь быть - не казаться, а быть - беспристрастным.

– Не думаю ведь, что ты в самом деле видишь себя в космосе исключительно в роли матроса?
– поинтересовалась мама, и только по слегка неуверенной интонации я угадал, что фраза была задумана как произнесённая для разрядки шутка. Этакое предложение - "забудем всё и посмеёмся вместе".