Психическая атака из будущего. За Колчака и Каппеля!

Михалево

— Костик! Арчегов!!! — звонкий женский крик полностью перекрыл царящие на станции голоса, лязг металла, лошадиное ржанье.

Ермаков машинально обернулся, за последние дни он уже сжился со своей новой фамилией, а к имени и привыкать не надобно. От чешского вагона, из пестрой толпы собравшихся женщин, к нему кинулась молодая девушка, выкрикнув его имя еще раз.

У Константина похолодело в груди — он узнал ее, узнал по той фотографии в арчеговском бумажнике, пусть и ставшую немного взрослее. А за ней с плачем маленькими ножками затопал малыш, на которого напялили уйму теплых одежек, в результате чего он стал похожим на колобка. Почему-то Костя сразу решил, что это мальчик, ведь точно так же бегал его карапуз, когда сам Костя только начал носить на плечах курсантские погоны.

Детский плач буквально пригвоздил на бегу молодую маму, она в замешательстве остановилась, то ли бежать к Арчегову, то ли вернуться к ребенку. А малыш тем временем зацепился ножкой за рельс и спикировал на шпалы. Падение было болезненным, и он уже разразился настоящим ревом.

Вот этого Ермаков стерпеть не мог, он не выносил детского плача. Именно плача от боли, а не ультимативного требования очередного каприза маленького эгоиста. Константин резво стартовал, обогнул женщину и подхватил на руки карапузика.

Года полтора, ротик искривился плачем, глазенки сверкают. Ермаков ожидал, что рев усилится, ведь ребенок понял, что его в руки взял чужой дядька, однако этого не произошло. Наоборот, малыш вперился в него взглядом и замолчал.

— Тебя как зовут, казак? — от этого вопроса Костя никак не мог избавиться, и сам, будучи казаком, детишек всегда именовал казаками.

— Иван, как ты и хотел, дедушкиным именем назван, — женский голос за спиной чуточку дрожал.

И тут до Кости дошло, и он чуть не выронил из рук мальчонку. Это его сын, вернее — сын Арчегова. А эта женщина ему жена, или скорее гражданская жена, ибо официально он не женат, если судить по послужному списку. Вот только кольцо обручальное на пальце и фотография подруги имелись, да теперь и она сама появилась с ребенком. Мысли понеслись в голове лихорадочным галопом, и он, выгадывая время, задал ребенку еще один вопрос:

— И сколько ты уже на белом свете, Ванюша, здравствуешь?

— В прошлом году второго августа родился, — все так же неуверенно ответила женщина. Она словно боялась Арчегова или опасалась неадекватной реакции, что будет вернее.

«Повезло тебе парень, в день десантника родился», — это одно растрогало Костю, и он крепче прижал ребенка к груди, а мозг, как компьютер, уже начал выдавать первую информацию к размышлению.

Выходит, Арчегов был с ней в ноябре семнадцатого, иначе дитя бы на свет не появилось. Вот только какая-то склока между ними вышла, и он уехал от нее, возможно, даже не зная, что она ждет от него ребенка. Иначе бы слово «сука» не написал на обороте фотографии. И решился на жестокую проверку:

— Что ты делаешь в чешском эшелоне вместе с другими ППЖ?

— Я ехала к тебе. В Челябинске случайно встретила поручика Тедеева, это было в начале сентября, и он мне сказал, что ты в Забайкалье у атамана Семенова служишь. Я и твоему батюшке писала, даже ответ получила, но он не знал, где ты. Написал, чтобы мы до Владикавказа скорее добирались. Но как? — женщина лихорадочно выплескивала из себя слова, но тут осеклась и неожиданно тихим голосом спросила:

— Кто такие ППЖ, ты спросил таким странным тоном?

— Походно-полевые жены! — последнее слово Ермаков произнес так, что оно звучало, как «шлюхи».

Она отшатнулась от него, будто он ее ударил, лицо смертельно побледнело, в нем не осталось ни кровинки.

— Лучше убей меня и сына! Не говори так никогда. Убей! Я не могла с тобой поехать тогда, в ноябре семнадцатого. Да, я послушалась больную маму. Я не знала тогда, что ношу под сердцем нашего ребенка, твоего сына. Но этим летом я бросилась тебя искать, вместе с мальчиком, а ему года не было! — она не плакала, в истерику не срывалась, и Костя машинально отметил, что у нее прекрасно сбалансированная психика.

— Бахва посадил нас на поезд, но в Красноярске мы застряли. Я не знала, что делать, но тут чехи предложили помощь. Но я не подстилка для них! Я блюла и свою и твою честь! Она для меня не пустой звук. Мама мне дала наши фамильные серьги, я заплатила ими. И твой родовой перстень с рубином отдала, хотя для тебя он очень важен…

— Прости! — прервал ее Костя, он все понял.

И сделал выбор — малыш не должен остаться сиротой при живом отце. Моральных препон он не испытывал, тем более женщина ему понравилась с первого взгляда. Правда, сложности могли быть немалые, но Ермаков решил сослаться на амнезию от полученной им контузии. Такие вещи на войне бывают и никого не удивляют.

— Найти у чеха серьги и перстень! — резко скомандовал Костя, чувствуя, что за спиной уже маячит верный Пахом Ермолаев, а с ним еще пара казаков-ординарцев, приставленных с бывшего «Грозного» капитаном Белых. Рявкнул приказ и поглядел прямо в глаза своей жене. Да, да, именно жене — такие женщины на дороге не валяются.

— Пошли, в моем вагоне тепло, — Костя решительно пошел к штабному поезду, который десять минут назад втянулся на станцию.

И не могло быть иначе — экипажам и десантникам надо где-то греться, и все составы должны быть под рукой. Да и до начала главной операции оставалась уйма времени — а отсюда до Иркутска два часа медленным ходом…

— Нина Юрьевна! — удивленно взвыл Аким Андреевич и выпрыгнул из тамбура. Костя облегченно вздохнул, теперь он знал ее имя и надеялся выбить позднее с ординарца остальную информацию.

— Дядя Аким! — она прижалась щекой к груди денщика, а Ермаков мысленно сделал зарубку, ведь возрастом он ей в отцы годился.

Старый солдат бережно помог Нине подняться по лесенке и чуть ли не под локоток довел до двойного штабного купе. Вопросительно посмотрел на ротмистра:

— Там места много, есть где малышу поиграть. Да и теплее там. Устраивайтесь, а я сейчас за вещами быстро сбегаю, — и Аким немедленно вышел. Ермаков уселся на ближнюю полку, стал тормошить ребятенка, извлекая того из вороха одежек.

— Костик, что происходит с тобою? — Ермаков сжался от напряженного голоса Нины и решил, что в чем-то прокололся, но она закончила совсем неожиданным выводом:

— Ты зачем напал на чехов? У них в Иркутске тысячи солдат, я своими глазами видела, да и сами чехи этого не скрывали!

— И я должен спокойно смотреть, как это воинство грабителей удирает, а тысячи русских замерзают в вагонах, которые они не пропускают?! Я должен спокойно смотреть, как наглые вчерашние военнопленные сажают под свою охрану адмирала Колчака и сейчас пытаются захватить золотой запас России?! Скажи — я должен на это смотреть спокойно?!

— Нет, мой милый. Просто сегодня мне было очень страшно — пулеметы, пушки, эти японцы. Я боялась погибнуть вместе с Ваней…

— Я сделал все, что мог. Пулеметы отсекали чехов от вагонов, в двери били прицельно только из винтовок, пушки стреляли только по пулеметным площадкам. Жертвы есть, но обойтись без них было невозможно. Пойми, я должен был захватить их бронепоезд…

— Я понимаю… Как мы будем жить, мой милый?

— Счастливо! И вместе — ты, я и сын! Но сейчас война, завтра бой, и потому я тебя на станции поселю, у казаков в доме. Сейчас распоряжусь, чтоб тебе они комнату подготовили. И не спорь — тебе и ребенку со мной в вагоне делать нечего!