Психический мир будущего
Шрифт:
Не останавливаясь на фольклорном и семиотическом значении переживаний, укажем, что структура опасений (от леса, границы смерти — кладбища к школе) пациента весьма близка структуре и знаковой конструкции жилищ у яномами Потаноетери, которые живут под навесами в деревнях циркулярного типа. Центр деревни (кругового дома) предназначен для презентаций ритуала и обучения, тела умерших захороняются концентрически вокруг деревни для её охраны от вторжений тропического леса. Концентрическое размещение семейных кланов обнаруживается в деревнях Микронезии. В частности, на острове Тавема концентрическая система проживания в точности соответствует расселению семей. Причины такого концентрического расселения связаны с бессознательным биологическим механизмом.
Рис. 11.
По-видимому, разделение на «своё» и «чужое» в архаическом сознании имело концентрическую иерархию и это подтверждает данные регрессивные переживания.
Рис. 12. Расселение кланов на острове Тавема, Тробриандские острова, Папуа — Новая Гвинея.
Рисунок сделан вождём острова Томалалой Малубода.
Пациентка К., говоря о своих «голосах», отмечает, что от центра к периферии они размещаются так (рис. 13а):
1. Это Я.
2. Это голос мой, спасающий меня. Прорывается очень редко.
3. Это мой, измененный кем-либо или мной самой, Я– голос.
4. Точно знаю, что ко мне в воображении кто-то прорвался, слышу голоса.
5. Они пришельцы (ха-ха-ха).
Рис. 13. Рисунок пациентки К. (a); концентрическая структура на австралийской чуринге (б).
Аналогичные концентрические системы обнаруживаются в росписях и деталях украшений буддистских, христианских храмов.
Концентрические системы относятся к универсальным символам картины мира, они, вероятно, отражают системы родства и картину возвратной миграции, которая предполагает возвращение мигранта к своей территории. Такая миграция может быть приближена к модели птиц, в то время как невозвратная миграция — к модели крыс (V. Samohvalov, V Egorov, 1995). При слуховых галлюцинаторных расстройствах известна динамика от истинных к псевдогаллюцинациям, которые фактически близки к звучащим мыслям: так из внешнего пространства они трансформируются во внутреннее, которое является воображаемым.
Пациентка С., по национальности крымская татарка, подверженная навязчивым мыслям о смерти и помешательстве, а также идеям преследования, рисует «просто так, для развлечения» узоры и орнаменты вокруг своих вещей, в данном случае своих комнатных тапочек, которые симметрично следуют только до края стены\пола. За пределами этого пространства хаос и темнота, которая несимметрична и дезорганизована, включает символы наблюдения — глаза.
Я упорядочивает мир и порядок, спасает от страха и разрушения. Этим задачам, очевидно, служит орнамент ковра и любой орнамент вообще. При выздоровлении она начинает рисовать беспредметные орнаменты, которые распространяются на весь мир, а выписавшись из больницы, увлекается ковроткачеством, которым занимались, по семейным преданьям, ее предки, но она им никогда не интересовалась. Так оказывается, что возникновение орнамента, возможно, служило не только маркирующим, но и защитным задачам.
В целом орнамент, вероятно, восходит к стереотипно повторенным и стилизованным элементам природы или атропоморфным элементам. В частности, дорический орнамент сопоставляется с волной, а столбиковый — с агрессивно оскаленными зубами. Орнаментальное покрытие обоев и элементов фасада, украшенных листьями, лозами, ветвями и цветами, сопоставляют с потребностью человека вернуться к миру саванны, из которого он когда-то вышел, и постоянно, стремясь к своей прародине, стереотипно воспроизводит её детали. Этим, в частности, объясняется стремление
к флористике, дарению цветов и собиранию растений в жилище (I. Eibl-Eibesfeldt, 1989). Наблюдение повторяющихся элементов орнамента привносит упорядоченность и релаксирует.
Рис. 14. Орнаменты психотических (а) и постпсихотических (б) ковров пациентки С. Наброски затем воплощались в реальные ковры.
Кроме того, орнамент является меткой социального ранга и этнической группы. Совершенно индивидуальные особенности орнамента можно обнаружить в пределах близких этнических групп, например ашанти и эве или русских, украинцев и белорусов. Орнамент ковра отчётливо указывает не только на национальную группу, но и на род, он в целом ближе к завершённой картине мира.
Символы прошлого в переживаниях позволяют реконструировать психические функции в прошлом. Для этого им (переживаниям) необходимо найти соответствующие историогенетические аналоги. То, что архаические функции вновь и вновь проявляются в переживаниях, свидетельствует об их глубинном приспособительном значении, которое следует раскрыть путём интерпретации.
Золотая пектораль, произведение греческого мастера IV века до н. э.
Обнаружена в царском кургане Толстая Могила (Украина) в 1971 году. Орнамент стилизует не только флору и фауну, но и в целом может рассматриваться как психическая картина мира.
Сергей Бугаев (Африка). Инсталляция «Дональд-деструкция», 1990
Символы настоящего
События, теории и концепции новейшего времени постоянно заметны в переживаниях пациентов. Но следует ли считать настоящую историю нормальной? Нормальность её ассоциируется с прагматизмом и полным изгнанием иррационального. Между тем, если рассматривать нашу систему ценностей с позиций недавнего времени, она кажется совершенно безумной. Мы пользуемся тиражированными и даже одноразовыми вещами, похожими одна на другую, общаемся на больших расстояниях, покрываем стены монохромными жидкими обоями, дышим аномальным воздухом кондиционеров, а витамины употребляем в таблетках. Большинство современных философов и психотерапевтов убеждены в том, что причиной психических расстройств и отчуждения является собственно современная цивилизация, но несмотря на их призывы вернуться к биологической природе, человек всегда предпочитает сегодняшний комфорт неустроенности прошлого. G. Marcuse (1994,250) пишет:
«Сегодня мистифицирующие элементы освоены и поставлены на службу производственной рекламе, пропаганде и политике. Магия, колдовство и экстатическое служение ежедневно практикуются дома, в магазине, на службе, а иррациональность целого скрывается с помощью рациональных достижений. Например, научный подход к наболевшей проблеме взаимного уничтожения — математический расчёт способности уничтожить друг друга, причём уничтожить несколько раз, измерение выпадающих и “вообще-то не выпадающих” радиоактивных осадков, эксперименты на выживание в экстремальных ситуациях — всё это мистификация в той мере, в какой это способствует (и даже принуждает) к поведению, принимающему безумие как норму. Таким образом, оно противодействует подлинно рациональному поведению — а именно, отказу присоединиться и попыткам покончить с условиями, порождающими безумие».
Мистификации обыденной политической жизни, в один момент превращающей массы истово верующих в коммунизм в столь же активных капиталистов, секретарей ЦК в президентов, злодеев инакомыслящих (спекулянтов) вчерашнего дня в сегодняшних героев (бизнесменов), величие в грязь, — дополняет указанную картину. Но только в психопатологии, как ни странно, мы можем, благодаря доведению символа до уровня гротеска, найти честную демистификацию, которая показывает, что иррациональное может быть единственной цензурой прагматического сознательного.