Психика как материальная система
Шрифт:
Логика ее исследования – это, как говорят в шахматах, форсированная игра: на каждый базовый методологический вопрос здесь возможен фактически только один ответ, выдерживающий столкновение с очевидными данными реальности.
Можем ли мы игнорировать существование души, объявить ее несуществующей? Нет, поскольку мы знаем, что это не так. Она есть. Мы хотим ее исследовать. Что мы можем исследовать? То, чем она представлена в рефлексии и переживании. Чем же она представлена? Чувствами, имеющими некоторую рефлективную маркировку «это про душу», а также концептами, отражающими сам факт ее бытия и разнообразные ее проявления, процессы и отношения, в которых она задействована.
Можем ли мы изучать чувства как таковые, вне соответствующих им концептов – феноменов, относящихся к когнитивной сфере? Нет, такая операция недопустима в нашем мире. В принципе, пространство мышления шире вербального мира концептов, и мы можем мыслить о чем-то, не концептуализируя это что-то. Но изучать, не концептуализируя, мы не можем, у нас просто не будет нужного для этого аппарата.
А можем ли мы изучать концепты отдельно от чувств? Да. Мы понимаем слово «душа» и, например, высказывания типа «душа устала» или «ему это не
Язык – это понятийная система, где за каждой единицей закреплены смыслы; и последнее, что следует здесь уточнить – о чьем языке, о чьей понятийной системе мы здесь говорим? Я могу объявить что-то «душой», потому что что-то подсказывает мне, что это правильно, но это язык, которым я говорю сам с собой, и знание, которое может быть получено путем анализа такого языка, не выходит за пределы личного мира человека. Создатель некоторой теории может объявить нечто «душой» и создать вокруг этого понятия определенное семантическое поле, язык, отражающий его внутренние реалии, и на нем будут говорить между собой две сотни – или две тысячи – его последователей, разделяющих его реалии. Знание, которое мы ищем, в том числе и знание о душе, все же претендует на более широкую релевантность, оно должно быть знанием о коллективной рефлексии, о мирах, которые разделяют значительные массы Homo Sapiens как место совместного обитания, поэтому предметом нашего изучения становится бытовой язык.
Русский язык располагает чрезвычайно развитыми и многообразными средствами выражения осмысления и переживания души. Очень часто в значении «душа» или «важнейшая часть души» употребляется и понятие «сердце» (разумеется, не анатомическое, а иное): большинство фразеологизмов со словом «душа» имеют эквиваленты со словом «сердце».
Душа есть нечто, определяемое через пространственные категории, говорим ли мы о физическом пространстве или ином: в душе может найтись или не найтись место, пространство для кого-то или чего-то; у нее есть объем – поскольку что-то может находиться в глубине или на поверхности души. Пространство души ограничено, имеет пределы, границы: душа может быть заполнена кем-то или чем-то до самого края. И, к тому же, если бы этих границ не было, не имели бы смысла высказывания проникнуть, влезть, вползти, запасть, ворваться в душу, нельзя было бы и коснуться ее или поселиться в ней. Сердце может быть и пустым («пустое сердце бьется ровно…» – Михаил Лермонтов). Наконец, всем известно, что душа может быть большая (широкая) или маленькая (мелкая).
Душа обладает энергией или силами, как неким потенциалом действия, интенцией к действию (всю энергию души он направил на то, чтобы… все силы своей души он отдал этому делу, всеми силами души он противился тому-то или стремился к чему-то, это потребовало немалых душевных сил, у него нашлись на это душевные силы и т. д.). Эта энергия может возрастать или убывать – душа может окрепнуть или ослабнуть и даже зачахнуть. Силы души можно растратить. Но их можно и накопить или набрать. Их можно сосредоточить на чем-то. Они подвергаются воздействию других сил и пытаются ему противостоять: душа может что-то вынести или не вынести («не вынесла душа поэта…» – снова Лермонтов); она, бывает, изнемогает под бременем или тяжестью чего-то; она изо всех сил противится чему-то. Силы души имеют для конкретного человека некоторую конкретную величину, они не беспредельны (все силы его души ушли на то, чтобы… не хватило душевных сил, силы его души иссякли, исчерпались, были на исходе, на пределе).
У души есть свойства, которые переживаются и осознаются как вес и цвет: он ехал домой с тяжелой душой, он пошел на это с легкой душой; черная душа, светлая душа.
Собственно душа и те объекты, что оказываются в ней, – вещи мира, аффективно-когнитивные образования, – суть разное. Чувственная жизнь человека проходит «через» душу, но это еще далеко не означает, что душа именно и есть только совокупность аффектов или, тем более, их источник. Это видно из ключевого по смыслу фразеологизма продать / отдать свою душу за что-то, противопоставляющего и, естественно, различающего эти две стороны «обмена». Продается душа – за что-то другое, ею не являющееся, а представляющее собой объект вожделения, субъективную ценность. Говорят: он продал душу за ее ласки или поутру он готов душу продать за рюмку. И, параллельно, это и означает, что в его душу вселилась пагубная страсть, а вместе с ней и сам предмет этой страсти. В ходе этого обмена энергиям внешнего характера противостоит некое иное, аутентичное душе, содержание, наличествующее
в ней до и помимо появления в ее объеме чего-то, пришедшего извне. Это аутентичное содержание есть дух или свет.Душа выступает в восприятии и языке как некая сущность, объект, вещь, имя существительное. Она выполняет определенные функции, вступает в отношения, участвует в процессах, но сама по себе она не есть только функция, отношение или процесс.
I
Материя
Глава 1. Свет и тьма
Оглянувшись вокруг себя – где бы мы ни находились, что бы мы ни делали, вовлечены ли мы в некую предметную деятельность или погружены глубоко в свои переживания и мысли, – мы увидим границу двух миров: известного и неизвестного, освещенного светом нашего понимания – и находящегося во тьме.
Допустим, мы видим стену дома, и у нас есть смутные предположения, что может находиться за ней – какие-то коммуникации, комнаты, неизвестные нам люди, вовлеченные в свою жизнь, – но мы ничего про это не знаем. Рядом с нами известные нам люди, мы видим их физический облик, понимаем, как правило, смысл их речи и воспринимаем невербальные сигналы, исходящие от них, но будет большой иллюзией полагать, что наше знание о них глубоко, – их внутренняя жизнь, эмоции, мысли, реальные планы для нас непостижимы. В ленте новостей можно прочесть сообщения об успешных экспериментах на адронном коллайдере и об обнаружении бозона Хиггса, но, если вы физик, вы как раз очень хорошо понимаете, что ваш взгляд упирается в стену непонимания многих важнейших вопросов физического устройства мира. Не имеет значения, наблюдаем ли мы объекты вживую или в своей памяти или воображении – по ним проходит эта граница черного и белого; точнее, свет постепенно переходит во тьму через некоторую серую область все более истончающегося знания.
Эта граница представляет собой водораздел между сознанием и бессознательным. Сознание, в этой парадигме, состоит из чистого света, как это и следует из речевой формулы свет сознания; оно беспредметно. Бессознательное же – это весь мир, данный нам в физических и ментальных объектах; мы наблюдаем его внешнюю сторону, глядя со стороны сознания глазами своего внутреннего Я.
Что же, неужели весь мир форм и явлений – это тьма? Да, во всяком случае частично, в какую-то меру. И с этим согласится каждый, кто посмотрит на мир свежим, отстраненным взглядом и заметит, что все эти формы – это сгущения, уплотнения, затемнения ткани бытия, то есть изъятия из прозрачности, проницаемости, легкости, света, а все явления – лишь метаморфозы этих сгущений…
«Под скамьей, как раз там, где я сидел, в землю уходил корень каштана. Но я уже не помнил, что это корень. Слова исчезли, а с ними смысл вещей, их назначение, бледные метки, нанесенные людьми на их поверхность. Я сидел ссутулившись, опустив голову, наедине с этой темной узловатой массой в ее первозданном виде, которая пугала меня.
И вдруг меня осенило… У меня перехватило дух. Никогда до этих последних дней я не понимал, что значит «существовать». Я был как все остальные люди, как те, что прогуливаются по берегу моря в своих весенних одеждах. Я, как они, говорил: „Море – зеленое, а белая точка вверху – это чайка“, но я не чувствовал, что все это существует, что чайка – это „существующая чайка“… Даже когда я смотрел на вещи, я был далек от мысли, что они существуют, – они представали передо мной как некая декорация. Я брал их в руки, пользовался ими, предвидел, какое сопротивление они могут оказать. Но все это происходило на поверхности. Если бы меня спросили, что такое существование, я по чистой совести ответил бы: ничего, пустая форма, привносимая извне, ничего не меняющая в сути вещей.
И вдруг на тебе – вот оно, все стало ясно как день; существование вдруг сбросило с себя свои покровы. Оно утратило безобидность абстрактной категории: это была сама плоть вещей, корень состоял из существования. Или, вернее, корень, решетка парка, скамейка, жиденький газон лужайки – все исчезло; разнообразие вещей, пестрота индивидуальности были всего лишь видимостью, лакировкой. Лак облез, остались чудовищные, вязкие и беспорядочные массы – голые бесстыдной и жуткой наготой». [7]
7
Ж.-П. Сартр. Тошнота.
Здесь мы остановимся подробнее на некоторых важнейших свойствах сознания и бессознательного и на их взаимодействии и попробуем поставить сознание и бессознательное в более широкий философский и антропологический контекст.
Свет-сознание (он же и пустота) обладает способностью создавать и расширять пространство. Он создает давление изнутри к периферии. Интенция к расширению пространства, присущая свету, все время как бы распирает внутренний мир. Собственно, только благодаря присутствию света и существует пространство души. Пространство, где господствует энергия пустоты, как бы возникает из каждой своей точки, будучи порождаемо пустотой. Оно управляется архетипом развертывания или расширения.