Психоаналитическая психосоматика. Идеи Андре Грина: от теории к практике

А. Грин (1967) предлагает метапсихологическое переосмысление «первичного» нарциссизма, помещая его между влечение жизни (Эросом) и смерти (Танатосом). В соответствии с З. Фрейдом (см. работы 1910, 1914), как момент встречи частичных влечений, до сих пор аутоэротических, который знаменует рождение «Я», легко возникает концептуальная конвергенция с Эросом, который стремится к еще большему синтезу (Фрейд, 1920). Но единый Эрос «нарциссизм жизни» может иметь только «перевернутого двойника» (Green, 1976), так что он сопровождается «нарциссизмом смерти». Этот негативный аналог состоит в антилибидном факторе влечения к смерти, которое направлено на то, чтобы заставить «замолчать» Эрос (влечение к жизни), подталкивая к неорганической жизни. Более того, это логическое концептуальное завершение можно найти в работах З. Фрейда относительно «абсолютного» первичного нарциссизма (см. Фрейд, 1932), понимаемого как продолжение внутриутробной жизни, которая продолжается в первичных отношениях до отлучения от груди, и даже дальше, как подчеркивалось, с принципом инерции ребенка.

В «Наброске психологии» (Фрейд, 1895), в котором постулировалась тенденция нервной системы оставаться без стимулов благодаря прямой и мгновенной разрядке возбуждений. Это первичное стремление, переопределенное З. Фрейдом в 1920 году как «принцип Нирваны», модифицируется действием реальности (и объекта, который генерирует стимулы); изменение заключается в принципе постоянства, попытке психического аппарата поддерживать уровень возбуждений как можно ниже: «это это вторичная модернизация, обусловленная необходимостью поддержания минимального объема инвестиций, которая подчиняется постоянству» (цитата по работам А. Грин, 1966-1967 гг). Таким образом, вторичная функция позволяет психической системе сохранить минимальные инвестиции. Таким образом, само «Я», с экономической точки зрения, является продуктом относительно постоянных инвестиций, состоящих из своего рода «энергетического резерва».

Экономическая перспектива в вопросе психосоматического функционирования по сей день является актуальной. Возникает вопрос вопрос, что является источником первичных инвестиций?

З. Фрейд предлагает решение этого вопроса сначала в инстанции «Я» (1914), затем в «Оно» (1932), затем снова в «Я», исходя из предположения, что это только часть «Оно», измененная действием реальности. Однако, согласно А. Грину (работы 1966-1967 гг), происхождение первичных инвестиций может быть только внешним и относиться к первичному объекту. Весь инвестиционный процесс существует только потому, что мать (значимый другой) инвестирует в своего ребенка. Таким образом, внутри общего и примитивного «Оно» существуют эти две полярности, мать и ребенок, между которыми устанавливается поток инвестиций, самым простым экономическим способом, подчеркивает А. Грин. В то время как З. Фрейд теоретизирует фундаментальное отсутствие объекта в процессе аутоэротизма (а затем и нарциссизма), А. Грин включает его скрытое присутствие. Одновременность между двумя событиями – потерей объекта и общим восприятием объекта – предшествует аутоэротической закрытости младенца. Он переосмысливает инфантильную сексуальность по отношению к фигуре объекта, связывая ее с превратностями интроекции, т.е. происходит переход от объекта удовлетворения к «внешнему», к поиску объекта удовлетворения, если не действительно «к внутреннему», по крайней мере, в собственном теле ребенка. Следовательно, аутоэротическое влечение – это влечение, способное удовлетворять себя как в отсутствие, так и в присутствии объекта, но независимо от него. Но именно исчезновение первичного объекта играет фундаментальную роль в формировании «Я» младенца. Мы знаем, что мать из значимой фигуры и центра мира ребенка превращается в структурный фонд для психики.

Первичный объект существует и не существует в том смысле, что именно в его отсутствии структурирует психику. А. Грин по этому поводу пишет, что сам нарциссизм – это не что иное, как принадлежность, за которой всегда скрывается тень невидимого объекта (Green, 1976). Интроекция материнской фигуры конституируется как обрамляющая структура детской психики, как матрица будущих идентификаций субъекта (по А. Грину, 1966-67). Так же как исходный фон психического пространства, под нарциссической структурой которого она составляет основу.

Невидимость фундаментальна: она, по сути, подвергается дальнейшему процессу «отмены», например, чтобы позволить возникающей эгоистической инстанции установить автархический режим в порядке самодостаточности. Это негативная галлюцинация (по А. Грину) тотального материнского образа, который растворяется в репрезентативном пространстве субъекта. Эта негативизация позволяет сформироваться нарциссизму «Я», последствия которого полны смысла: первичные инвестиции, усвоенные как основа психизма, направлены на «Я», составляя его энергетическую ткань относительно постоянным образом. Либидинизированное «Я» испытывает автархическую иллюзию, мечту о самодостаточности. Однако, чтобы произошла эта первичная интроекция, любовь к объекту должна быть достаточно надежной, чтобы играть роль контейнера в репрезентативном пространстве (Green, 1980) А. Грин пишет, что «она должна быть там, чтобы от нее отреклись» (Green, 1976). То, что составляет фон, вслед за механизмами негативных галлюцинаций, представляет собой «пустое поле», «белое», способное быть заполненным любым типом фантазии, как в порядке деструктивной, так и в эротическом плане. И, прежде всего, эта пустота никогда не должна ощущаться субъектом, потому что либидо инвестировало психическое пространство и играет роль изначальной матрицы для будущих инвестиций. Например, в других людей для построения отношений (Green, 1980).

Пустота здесь – это жизненное пространство и чистый холст, который, если он сопротивляется, становится гарантией творчества субъекта; но, если превратности интернализации подвергаются осложнениям, которые делают психическую организацию внутреннее нестабильной, плохо защищенной с наличием нарциссических недостатков и ран в «Я». Если объект не растворяется на заднем плане, если объектное либидо не становится нарциссическим либидо – другими словами, если нарциссизм жизни превращается в нарциссизм смерти, то разрушение объекта может принять рефлекторную форму саморазрушения (Green, 1976). В этом случае объект слишком присутствует, слишком травмирует, поглощая и вычитая необходимые инвестиции из экономики «Я» пациента. И этот процесс отражается на переживании тела. Если интроекция не происходит, нарциссическое движение свертывания не проникает внутрь психической организации. Тогда объект может оставаться на пределе тела. По этом поводу А. Грин пишет, что ипохондрический объект вырезается на теле телесного либидо психического вложения, предназначенного для Я (работы А. Грина, 1966-1967).

«Орган ипохондрии» дан в негативной форме аутоэротизма, поскольку негативная галлюцинация не смогла отодвинуть объект на задний план. Таким образом, (внутренний) объект отсутствует, а на его место помещается болезненное тело, которое необходимо контролировать, тщательно изучать, наблюдать за собой. Но патологический процесс может выйти далеко за рамки этой ипохондрической формы. Например объект, который слишком разочаровывает, который ожидает удовлетворения, который лечит без любви, который вмешивается, когда «Я» младенца превысило свои возможности ожидания, может спровоцировать настойчивое и постоянное присутствие психотических тревог (Green, 1979) и путь к соматозу может открыться сам по себе. Таким образом, регрессия протекает в обратном направлении при отсутствии психической границы, способной ее сдержать. Мы сталкиваемся с так называемым «слабоумием» в сфере соматического (Green,1979), полным решимости уничтожить себя изнутри.

Некоторые отсылки на пограничные состояния, описанные А. Грином, могут стать полезным вкладом в понимание психосоматического вопроса в соответствии с пониманием функционирования оператуарного мышления у данных пациентов.

В пограничных (предельных) состояниях мы с определенной регулярностью обнаруживаем нарциссическую ошибку, ставкой которой является не столько динамика влечений, сколько отношения с «объектом-травмой», занимающим видное место в психической экономике пациента. Психическая организация таких пациентов находится как бы на полпути: ни психотическая, ни невротическая, т.е. «ни да, ни нет» (Green, 1976). Результатом является тип психической организации, который стремится создать защитную нарциссическую броню и предотвратить травму, но ценой «унизительного склероза», «аналгезии», которые подрывает удовольствие от жизни (Green, 1979), вызывая разрывы как между пациентом и окружающей реальностью, так и внутри него самого. В то время как «Я» пациента остается лишенным сплоченности и согласованности под ударами расщепления. Конфигурация отношений с другими людьми, которая объединяет его со своим объектом, принимает особые формы. Под этим нарциссическим уходом, без ведома субъекта, «Я» возвращает объект обратно в свою сеть, меняя направление инвестиций. Нарциссический объект угрожает самому эгоистическому существованию, «Я» рискует раствориться в другом, слишком присутствующем. Пациент будет зажат между тревогой разлуки (потери, ухода), что означает потерю объекта, и тревогой вторжения. Здесь проявляются два лика объекта (двуликий Янус), т.е. расщепление объекта (а также его всемогущество), которое делает его очень хорошим или очень плохим, никогда не цельным и никогда «хорошим» или «плохим» одновременно.

Напомню, что пациент с изменениями в нарцистической организации демонстрирует расплывчатость эдиповой триангуляции, в то время как то, что составляет ее сущность, кажется скорее би-триангуляцией (Green, 1974), архаичной на фантастическом уровне. Фактически, расщепленный нарциссический объект опирается на разрез, один с этой стороны, а другой с другой, один по другую сторону границы. Чего не хватает? Наличия интроекции отношений с объектом, который достаточно стабилен, поскольку он не может быть перенесен на личный уровень или, во всяком случае, не может оставаться там надолго. Эти конфигурации отношений вызывают последствия на уровне формирования способности мыслить, поскольку он никогда не отсутствует, этот объект не может быть мыслимым, так что в психическое пространство вторгается 1) «совершенный» объект, но недоступный (а также подверженный потере), и 2) «преследуемым» объект, который, будучи изгнан вовне, рискует вернуться в реальность, мобилизуя целую серию защитных контринвестиций, которые истощают ресурсы «Я» у пациента.

Недоступность объекта ведет к депрессии у пациента, агрессивное присутствие к бредовым проявлениям по Андре Грину. Таковы декорации двух тенденций в предельных состояниях. Эти отсылки на пограничные состояния ставят под сомнение само формирование мышления, подразумевая «паралич мышления», который выражается в негативной ипохондрии тела, особенно в плане ощущений в голове: впечатление пустой головы, дыры в умственной деятельности», в конечном счете, отсутствие мысли. Это то, что А. Грин называет белым психозом, по-видимому, бессимптомным или, скорее, симптоматически негативным.

Конец ознакомительного фрагмента.