Психоаналитик. Шкатулка Пандоры

Практически мгновенно, как будто за дверью стояла (а может, и не как будто), появилась Яна и начала хлопотливо суетиться вокруг хозяйки. Михаил, находясь под впечатлением от разговора, присмотрелся к Яне и пришел к выводу, что даже на фоне длительного воздержания она не вызвала бы у него никакого сексуального интереса. Тощая, нескладная, вся словно составленная из острых углов, блеклая… И такую бледную немочь он, по Тамариной легенде, должен был насиловать… Боже мой, что творится в головах у некоторых людей!

— Галоперидол, [16] — негромко, можно сказать — едва слышно, констатировал Михаил, выехав из поселка.

Есть ситуации, при которых психоанализ бессилен. Тогда на помощь пациенту приходят нейролептики, основным, наиболее известным из которых является галоперидол. Михаил в сердцах немного преувеличил, но какое-нибудь успокаивающее Тамаре явно не помешало бы.

Увидев в зеркале синюю «Сонату», Михаил почувствовал прилив раздражения. Так и подмывало устроить водителю «Сонаты» подлянку — разогнаться как следует на пустом шоссе и внезапно притормозить. Можно будет познакомиться (пора бы уже) или просто узнать из протокола, как зовут водителя и кому принадлежит автомобиль.

16

Галоперидол — нейролептик, производное бутирофенона. Оказывает нейролептическое, антипсихотическое, успокаивающее, противорвотное действие. Устраняет стойкие изменения личности, бред, галлюцинации, мании, усиливает интерес к окружающему миру, снижает тонус полых органов, моторику и секрецию желудочно-кишечного тракта, устраняет спазм сосудов.

Нетерпеливо дернулась левая нога, но Михаил подличать не стал. Во-первых, нечего совершать подлости и искушать судьбу искусственными авариями, а то следом, чего доброго, и в настоящую попадешь. В назидание, то есть в наказание. Во-вторых, было жаль свой автомобиль и жаль времени, которое уйдет на общение с дорожной полицией и страховыми компаниями. Разумеется, виноват будет водитель «Сонаты», разумеется, страховка подобный ущерб покроет полностью, но все равно приятного мало. А в-третьих, хотелось как можно быстрей домой. Релакс и бай-бай. Думать и действовать утром, утро вечера мудренее.

13

На встречу с экспертом Владимиром Кирилловичем (в быту просто Кирилычем) Михаил приехал в меланхолическом настроении, что было сразу же замечено. Кирилыч вообще был приметлив и памятлив. Место для встречи было не самым подходящим — огромный торговый центр. Михаил предпочитал более малолюдные места, но выбирать не приходилось, потому что Кирилыч по субботам, если, конечно, позволяла работа, устраивал себе банный день, а воскресенья посвящал семье — привозил невестку на шопинг, а сам тем делом «выгуливал» внуков, двух мальчиков младшего школьного возраста.

Беседовали в ресторанном дворике, набитом народом настолько, что многолюдье уже как-то и не замечалось. Когда вокруг много народу, это иногда раздражает. Когда же людей не просто много, а очень-очень много, то они превращаются в какой-то фон и перестают восприниматься по отдельности. Так что можно было считать, что разговор происходил в конфиденциальной обстановке. Для того чтобы внуки не мешали общению, Кирилыч дал им денег на новую порцию молочного коктейля, и те сразу же пристроились к длиннющей очереди в «Макдоналдс».

— Десять минут есть, — констатировал Кирилыч. — Давай, что там у тебя.

Михаил молча достал из портфеля пластиковый конверт, в котором лежали копии обеих накладных и сколотые скрепкой по два листы формата А4 — диктант и описание погоды за окном. Во избежание путаницы на каждом из образцов красной ручкой было написано «образец» и проставлены номера — первый и второй. Первым номером шла Анна, вторым — Тамара.

— «Я не обижаюсь, я человек робкий; но, однако же, вот меня и сумасшедшим сделали», — вслух прочел Кирилыч. — Списал с меня живописец портрет из случайности: «Все-таки ты, говорит, литератор». Я дался, он и выставил. Читаю: «Ступайте смотреть на это болезненное, близкое к помешательству лицо». Чехов, что ли?

— Достоевский, — улыбнулся Михаил, продиктовавший Анне у себя дома несколько абзацев из первого попавшегося в руки тома.

Анна писала диктант как прилежная школьница — сидела прямо, буквы выводила аккуратно, даже кончик языка от напряжения высунула. Выглядело все очень трогательно. Михаила вообще все трогало в Анне — и она сама, и ее огромная проблема, которую следовало решить во что бы то ни стало.

Главное — решить, прояснить все до конца, докопаться до истины, помочь Анне восстановить душевное равновесие, а там… А там события будут развиваться так, как им положено развиваться, но Михаил твердо знал одно — какой бы ни была правда, она не сможет повлиять на его отношение к любимой женщине, потому что не в правде дело, а в чувствах, которые ты испытываешь к человеку. Если даже допустить, что Анна избавилась от своего мужа… Нет, зачем допускать то, чего быть не могло. Когда мысли заходили слишком далеко, Михаил обрывал себя, напоминая, что ничего еще толком не выяснилось и вообще цыплят по осени считают. Истина была где-то далеко, а Анна рядом. Нежная, обворожительная, страстная, уже практически родная… «Практически» — потому что не так уж просто было Михаилу признать кого-то по-настоящему родным, да и опыт печальный имелся с бывшей женой. А кто обжегся на молоке, тот долго и суеверно дует на воду, и, вообще, не в определениях дело, а в чувствах, которые испытываешь к человеку.

С Анной было просто и хорошо, не просто хорошо, а просто и хорошо. Не надо было притворяться, думать о том, какое впечатление ты производишь, не надо было искать скрытый смысл в ее словах, жестах, взглядах… Проведенное вместе время, как дни, так и ночи, окончательно убедило Михаила в том, что им с Анной предначертано где-то там быть вместе. И они будут. Всенепременно будут!

В жизнь Михаила неожиданно вернулось давно позабытое чувство праздника. Откроешь глаза, увидишь спящую рядом женщину и радуешься. А если проснешься один, то вспомнишь о ней и обрадуешься не меньше. Каждый человек, сколько бы ему там ни исполнилось, в глубине души всегда остается ребенком, то есть сохраняет способность радоваться бытию каждой клеточкой своего тела. Надо только пробудить…

— Завтра с утречка и займусь, если обстоятельства позволят. Такое впечатление, что все четыре руки разные, — эксперт спрятал конверт в сумку, висевшую на спинке его стула. — Но это на первый взгляд, хотя с почерком вообще все сложно… Бывают, скажу я вам, такие подделки, которые и не отличишь.

— Нелогично, — улыбнулся Михаил. — Если подделка неотличима от оригинала, то как можно узнать, что это подделка?

— Так признаются потом, — хмыкнул Кирилыч. — Чистосердечно-вынужденно. А мне — втык! Как это вы работаете? С потолка заключения списываете? Из пальца высасываете?

— Признание — это еще не доказательство, — заметил Михаил.

— Да, признание не доказательство, — согласился Кирилыч, — но они же потом демонстрируют свое мастерство. Вот совсем недавно дочь владельца… — Кирилыч осекся, сработал профессиональный рефлекс, — скажем так, дочь одного крупного бизнесмена оспорила завещание отца, согласно которому все его состояние уходило второй жене, которая, кстати, была на двенадцать лет моложе дочери. Такие вот дочки-мачехи. Подпись, значит, поддельная, нотариус куплена с потрохами. Нотариусы, скажу я вам, — это отдельная песня, продажные через одного. Я эту подпись так изучал, что она мне ночами снилась, огнем по стене, как у библейского царя Валтасара. «Родная» получалась подпись, по всем статьям «родная», до последней черточки. Так и написал. А через две недели помощница нотариуса раскололась, и следом за ней и нотариус, которой уже некуда было деваться. Так вдова сначала в истерике билась и пугала народ своими высокопоставленными знакомцами, а потом, когда поняла, что истерики и угрозы не прокатят, села и спокойно изобразила на бумаге дюжину подписей своего покойного мужа. И все — как родные. Год с лишним руку набивала, отточила до автоматизма. Так-то вот, Михаил Александрович. А можно полюбопыствовать — у вас к этому почерку какой интерес?

— Сугубо профессиональный, — честно ответил Михаил.

— Посттравматическая амнезия?

— Вроде того, только по голове не били.

— Понимаю, — кивнул Кирилыч, — вы теми, кого по голове бьют, не занимаетесь, не ваш профиль.

— Почему? — удивился Михаил. — Очень даже занимаемся. Психология — дело такое, всеобъемлющее…

Денег за свои услуги Кирилыч не захотел.

— Деньги как-то неудобно, — сказал он, — это же дружеская услуга.

— Тогда чем я могу отблагодарить? — спросил Михаил, не любивший оставаться в долгу.